После того как крымский хан Мехмед с братом Шахином разбили турок при Кафе, а запорожцы едва не усадили на османский трон своего кандидата, союз, возникший между Крымом и казаками, стал казаться перспективным и долговечным. Во время заключения договора было выпито море спиртного, а небеса озарялись залпами из всех видов оружия. Звезда нового хана сияла высоко, как никогда…

Сразу после заключения договора калга Шахин сумел убедить ногайского мурзу Кан-Темира и буджакцев переместиться ближе к Крыму и прекратить самовольные набеги на Речь Посполитую. Более того, калга объявил «политику открытых дверей» для всех поволжских ногайцев, которые пожелали бы перебраться в причерноморские степи и встать под руку хана. Последнее сталкивало Крым с Москвой, но русских Шахин-Герай и так не терпел: изуверская казнь целого московского посольства всего через полгода после клятвы крымцев о «братской дружбе и любви с царём Михаилом Фёдоровичем» чётко обозначила его позиции.

Планов у Шахина было множество, вкратце они сводились уже не просто к попытке удержаться на троне, но к некоему подобию лозунга «Make Crimea great again»: калга предлагал вернуть Казанское и Астраханское ханства, давно покорённые Москвой, укрепиться на Дону и Тереке, построить крепость в прикаспийских землях. Конечный итог политики Шахина должен был не просто усилить Крым и ослабить Москву — лукавый калга желал встать вровень с самими османами. Конечной целью его действий было создание единого антитурецкого фронта из Крымского ханства, Речи Посполитой, Молдавского княжества, Персии, запорожских казаков, черкесов, ногайцев, кумыков и горцев Дагестана.

Но всё это было далеко впереди, а пока Шахин собирался с налёта взять Астрахань, повернуть на Дон и выбить оттуда казаков. Для первой стадии этой операции он попросил помощи у запорожцев и получил обещание выделить 800 человек. Далеко идущие планы калги могли вызывать восхищение, но суровая реальность была сильнее: к Крыму снова шёл османский флот (намерения турок пока оставались неизвестными). Шахин привык реагировать оперативно: он стремглав помчался к Днепру собирать казаков и ногайцев, чтобы вновь разгромить османов. В то же время хан Мехмед-Герай остался в недавно захваченной Кафе, чтобы встретить турок хлебом-солью. Властитель Крыма мягко сказал туркам, что с Блистательной Портой он не воюет, а недавний разгром янычар и взятие Кафы — нелепая случайность, коих так много в неспокойное время.

Удивительно, но убивать непокорного хана турки изначально не планировали: они лишь высадили на берег новый гарнизон Кафы и оставили в городе своего наместника. Но султан не был бы султаном, если бы просто оставил всё как есть: как-никак, Мехмед и Шахин были мятежниками, и доверяться им турецкий владыка не желал. Хану было приказано «искупить вину кровью» — доказать свою лояльность, немедленно отправившись в поход на Речь Посполитую. Формальным поводом стало покровительственное отношение польского короля Сигизмунда III к запорожцам, фактически же это был неплохой способ проверить верность Мехмеда. Согласись хан выйти в поход — и он вновь оказывался в русле султанской политики. Откажись — и он немедля становился мятежником, которому вовсе не обязана повиноваться местная знать (отметим, что крымские беи и без того не проявляли большой любви к авторитарным Мехмеду и Шахину).

Не желая никуда идти, Мехмед решил тянуть время и придрался к формальной стороне вопроса: благословляя хана на поход, султан должен был дать ему свой указ, почётное одеяние, дорогую саблю и прочие регалии. Ничего этого соблюдено не было, поэтому Мехмед «обиделся» и отказался идти в поход до тех пор, пока не получит саблю. Османы настаивать не стали, и самые быстрые корабли турецкого флота за считанные дни сходили до Константинополя и обратно, привезя с собой и саблю, и всё остальное. Мехмеду пришлось уступить — поход был назначен на зиму 1625–1626 годов, «когда реки покроются льдом».

И тут случилось неожиданное: к Мехмеду приехали послы от запорожцев. Послы прибыли с просьбой, которая заключалась точно в том же, что и требования султана: пойти войной на польского короля. Сложилась парадоксальная ситуация: султан предлагал обрушиться на Польшу за слишком лояльное отношение Сигизмунда к казакам, казаки просили о том же, мотивируя прямо противоположным.

Куруковская ординация

Походы запорожцев на Турцию и их попытки поставить своего султана на трон Порты не радовали Константинополь, и оттуда в Варшаву неслись угрозы начать войну. В то же время растущая самостоятельность казачества вместе с превращением его в «боевой отряд православия» сильно беспокоила Сигизмунда. Не нравились королю и заигрывания казаков с Москвой с недвусмысленными намёками подчиниться русскому царю (об этом говорил даже разоритель московских земель гетман Сагайдачный), а также дружба запорожцев с Шахин-Гераем. Выходило, что Варшава утрачивала контроль над казаками и при этом почему-то должна была платить жалованье реестру. А денег казаки, справедливо чувствовавшие себя героями после Хотинской войны, требовали всё настойчивее.

В 1625 году Варшава наконец сумела созвать комиссию под руководством польного гетмана Станислава Конецпольского. Перед комиссарами стояли грандиозные задачи: чётко обозначить границы, где впредь надлежит селиться казакам; точно урегулировать полномочия казацкого гетмана и местных властей; полностью прекратить все сношения запорожцев с любыми иностранными государствами; по возможности воспретить казакам вмешиваться в религиозные дела.

Комиссии придали огромную армию в 17–20 тысяч человек: поляки не питали иллюзий касательно желания казаков выполнять их требования. Казаки также собрали армию, но в итоге потерпели поражение, были заперты в своём лагере на Куруковском озере и, страдая от холода и голода, пошли на переговоры. 6 ноября 1625 года был заключён Куруковский договор. По его условиям реестр сокращался до 6 тысяч человек, казаки должны были сжечь свои челны, отказаться от самостоятельной внешней политики и быть верноподданными короля Сигизмунда. Таким образом, десятки тысяч казаков остались «за бортом» реестра без средств к существованию. Многие из них сбивались в ватаги и уходили на Запорожье…

Мехмед-Герай идёт на Польшу

Итак, хан Мехмед сразу с двух сторон получил предложение, от которого было сложно отказаться, — ударить на Польшу. Категорически против этого выступил Шахин. Калга не только не выступил в поход сам — ничуть не смущаясь, он даже переслал польному гетману Станиславу Конецпольскому фирман султана с приказом напасть на Речь Посполитую. В январе 1626 года войско Мехмеда и примкнувшая к нему Буджакская орда перешли Днестр и рассеялись по огромной территории Подолья, Волыни и Галиции. Пока гетман Конецпольский и коронный стражник Стефан Хмелецкий собирали войско, орды хана предавали эти земли огню и мечу.

Разграбив более двухсот селений, в феврале Мехмед повернул назад. Отряды Хмелецкого так и не сумели перехватить вражескую конницу, и основными потерями татар стали утонувшие при переправе через Днестр: на реке внезапно начался ледоход. Поход был признан настолько удачным, что султан немедля предложил готовить новый. Шахин, как обычно, предложил никуда не ходить, и на сей раз его мнение возобладало. Весной 1626 года в поход двинулся лишь Кан-Темир с буджакцами, а хан и калга остались дома. Крымские сабли остались в ножнах и во время следующего, осеннего похода, когда сыновья Кан-Темира вместе с нурэддином Азамат-Гераем и буджакцами решили совершить налёт на Киев. «Миролюбие» хана оказалось очень к месту: на сей раз Хмелецкий сумел перехватить татарскую конницу, и в бою погибли тысячи буджакцев.

К 1627 году братья-Гераи достаточно (как им казалось) укрепились на троне. Знать не бунтовала, султан не слал в Крым янычар, а про конкурента-Джанибека ничего не было слышно. Проблемы пришли с другой стороны: Крыму перестал платить дань черкесский род Беслене, и 10 тысяч крымцев и буджакцев во главе с самим ханом двинулись на Кавказ, чтобы усмирить непокорных.

В предгорьях Кавказа к крымскому войску присоединились союзные черкесы во главе с тестем Мехмеда Гази-беем. Встретившись с зятем и обменявшись подарками, Гази отправился в родные горы — за ним немедленно последовали буджакцы. Пятью годами ранее отец предводителя буджакского отряда Салман-Шаха пал от руки Гази-бея — а кровная месть для этих людей значила больше военного союза. Гази-бея убили, едва он успел отъехать от ханской ставки. Священный закон гостеприимства был растоптан: по сути, тестя убили подчинённые зятя — и весь позор ложился на ханскую голову. Разъярённый Мехмед попытался немедленно наказать буджакцев, но те были настороже, и догнать их не удалось. Тогда Мехмед решил нанести удар по Кан-Темиру (без санкции последнего Салман-Шах не решился бы на убийство), и к Шахину помчались гонцы с приказом взять его живым…

Едва получив послание, Шахин-Герай отправился брать Кан-Темира. Неизвестно, каким образом, но буквально в последний момент «буджакский лев» узнал об этом и успел ускакать из Крыма с ближайшими друзьями. Многочисленная родня Кан-Темира осталась на полуострове, поэтому Шахин волноваться не стал: в его руках было множество заложников. Все родственники Кан-Темира и бежавших с ним мурз были тут же взяты под стражу. Им обрили головы, а телегу, нагруженную волосами, отправили буджакскому вождю с простой дилеммой: или он и его люди возвращаются, или заложники лишатся жизни максимально жестоким способом. Не один мурза дрогнул, получив страшную весть, — многие вернулись к Шахин-Гераю. Но сам буджакский лев склониться перед крымским соколом не пожелал, и его родня умерла под чудовищными пытками. По свидетельству турецкого историка Наима Челеби, беременную жену Кан-Темира насадили на вертел и жарили на огне.

Месть буджакского льва

Уйдя за Дунай, Кан-Темир написал султану послание, в котором уверял, что готов сделать все возможное, чтобы изловить изменников Шахина и Мехмеда. Султан отнёсся благосклонно к предложению буджакского вождя. Братья Гераи вновь попали в стратегическое окружение: с моря им угрожали турки, со стороны Перекопа — Буджакская орда.

На сей раз хан и калга не смогли придумать адекватного ответа на угрозу. Шахин попытался использовать свои связи в Константинополе, чтобы убедить султана отправить Кан-Темира на войну с персами, затем братья предложили снова пойти на Польшу. Султана предложения не впечатлили, тем более что из небытия снова восстал Джанибек-Герай, который клятвенно пообещал бросить все силы на персов, если его вновь сделают ханом. Кан-Темиру же османский владыка предложил начать сбор сил для наведения порядка в Крыму. Вокруг Кан-Темира быстро собиралось войско, включавшее в себя и османские отряды.

Оставалось лишь дождаться весны, чтобы турецкие галеры смогли выйти в море, и растереть силы братьев между османским и ногайским жерновами. Судьба Мехмеда и Шахина повисла на волоске. Султан Мурад наконец согласился отпустить хана и калгу в поход на Польшу — чтобы в их отсутствие без помех водворить Джанибека на престол. Мехмед и Шахин сделали вид, что поверили султану, и попытались разыграть последний козырь. Собрав войска, братья решили ударить не на Подолию или Малопольское воеводство, а на Буджак: сломать хребет Кан-Темиру, а там будь что будет. Разбить буджакцев нужно было до весны 1628 года. Что же касается запорожцев, на которых надеялся Шахин, то на этот раз они в помощи отказали.

Начало похода было победоносным. Крымские беи, опасавшиеся бесчинств в случае вторжения Кан-Темира, без разговоров пошли за нелюбимыми Шахином, который возглавил поход. Пройдя Буджак, войско вступило в Добруджу и вышло к селению Бабадаг. Здесь крымцы наконец настигли Кан-Темира, который немедля обратился в бегство. Первые удачи, видимо, притупили чутьё Шахина, и он попался на довольно простую уловку. Углубившись в густые леса под Бабадагом, где пытался «скрыться» Кан-Темир, крымское войско было атаковано со всех сторон буджакцами и янычарами и почти полностью погибло. Победа превратилась в поражение, сам Шахин едва спасся, его преследовало тридцатитысячное вражеское войско. Казалось, что всё кончено.

Но Шахин так просто не сдавался. По дороге домой он отправил гонца к казакам — напомнить о былых победах и тесной дружбе и попросить помочь хотя бы несколькими тысячами пехоты с пушками. Казацкий гетман Дорошенко, которому король постановил уменьшить реестр и прекратить походы, но при этом забыл дать денег, крепко задумался…

Тем временем Шахин добрался до Крыма, и 3 мая 1628 года был в Бахчисарае. Буквально через несколько дней на полуостров вошли буджакцы. Нурэддин Азамат-Герай встретил их хлебом-солью, и все остававшиеся на полуострове войска перешли на сторону Кан-Темира. Несколько сот воинов, оставшихся верными хану и калге, заперлись вместе с ними в неприступной скальной крепости Кырк-Ер. Не желая терять сотни и тысячи бойцов при штурме, Кан-Темир решил уморить осаждённых голодом.

На пятую неделю осады братья поняли, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Костры врагов плотно окружали крепость, и осаждённым оставалось сдаться или вступить в последний безнадёжный бой…

Чудесное спасение братьев Гераев

Ситуация изменилась столь же стремительно, как и после Бабадагского разгрома. За спинами воинов Кан-Темира раздались залпы мушкетов и пушечные выстрелы: спасать Шахина пришли казаки. Отряд в 4000 стрелков вёл сам гетман Михайло Дорошенко.

Для Кан-Темира вторжение казаков неожиданностью не стало: он пал жертвой своей самоуверенности, не считая запорожцев серьёзным противником и не позволив отвлекаться от осады Кырк-Ера. Всего за шесть дней казацкий табор прошёл путь от Перекопа до реки Альма, где 31 мая и грянула битва.

Оставив Кырк-Ер, войска Кан-Темира стремительно соединились с османами и ударили на казаков в надежде на быструю победу. Сражение было необыкновенно упорным, от пули пал сам гетман Дорошенко, погибла сотня казаков, но буджакская конница была разгромлена вчистую. Раненый Кан-Темир бежал в Эски-Кырым.

Альминская победа вновь отдала Крым Шахину и Мехмеду, и их благодарность была безмерна. В знак особого расположения к казакам хан пошёл на невиданный шаг — позволил поднять над Бахчисарайским дворцом казацкое знамя. Не поскупились братья и на награды: каждый казак получил по 5 золотых, кроме того, Шахин сумел отыскать для вознаграждения одежду и лошадей (не постеснявшись отобрать коней у московского посольства). Казаки остались Шахином довольны и тут же согласились ещё повоевать за щедрого друга: найти и добить буджакцев, засевших на востоке полуострова. С турками Кан-Темир договориться не мог, а бейлербей Кафы Мехмед-паша был личным другом Шахин-Герая и, по мнению калги, предать его не решился бы. Однако Мехмед-паша имел строгий приказ султана во всём содействовать Кан-Темиру, и остатки буджакских войск впустили за городские стены по первому требованию.

Шахину предстояло штурмовать Кафу, и он был к этому готов. У калги была казацкая пехота и артиллерия, так что стены его не устрашили. За взятие города казакам пообещали выплатить 100 тысяч золотых.

Разгром Кан-Темира на Альме, видимо, не убедил его в том, что с казаками шутки плохи. Иначе трудно понять, почему мурза, имевший возможность запереться в городе, вдруг решил «драться как мужчина» в открытом поле. В результате казацкая пехота, надёжно прикрытая с флангов крымской конницей, нанесла буджакцам огромные потери. Сам мурза с частью соратников едва успел отступить обратно в город, а его сын попал в плен и был зверски замучен прямо на поле — на виду у отца и защитников кафинских стен. Кан-Темир, потерявший почти всю родню, воспринял у врага методы. В один момент мурза почему-то решил, что Шахин тайно принял христианство и теперь его готовы поддержать кафинские священники, которые скоро откроют крымцам ворота (!). По мнению буджакца, этого было достаточно, чтобы вырезать всех греческих и армянских священнослужителей Кафы. Бейлербею такая жестокость показалась излишней, и он взял священников под стражу (фактически под охрану от озверевшего Кан-Темира) и позже выпустил, не забыв взять с них крупную сумму денег.

Чувствовать себя в безопасности Кан-Темир, конечно же, не мог. Осада продолжалась, буджакский мурза клял судьбу и каждую ночь отплывал на одну из турецких галер, стоявших в гавани, чтобы поспать. Наконец в море появились паруса турецкого флота. Вскоре на берег выгрузились отряды янычар, артиллерия… и вечный неудачник Джанибек-Герай, которого султан в третий раз благословил на крымский трон.

Узнав о прибытии турок, Шахин и его брат начали готовиться к решающей битве. До боя не дошло: утром 30 июня 1628 года выяснилось, что жестокость Шахина надоела всем, и командиры крымского войска перебежали к Джанибеку, признав его ханом. Мехмед тут же сбежал с ближайшими друзьями, бросив остатки своего войска. С Шахином остались лишь запорожцы. Вновь построившись табором, казаки и их татарский друг двинулись к Перекопу. Атаки крымской и буджакской конницы на табор успехом не увенчались, и вскоре Шахин вновь оказался в казацких куренях над Днепром.

На Крым вместе с казаками

В отчаянии калга-изгнанник вновь сел писать послание польскому королю, предлагая полный иммунитет от крымских набегов в обмен на 12 тысяч казаков. Интересно, что проводником интересов Шахина согласился стать Стефан Хмелецкий, двумя годами ранее пытавшийся защищать южные границы Речи Посполитой от походов Мехмеда и хорошо знавший цену спокойствию на крымских рубежах.

Принять Крым под свою руку король Сигизмунд не хотел и не мог: османы тут же объявили бы ему войну. Монарх дал понять, что очень уважает Шахина, но Крым Польше не нужен, ибо «доходы Крыма за год равняются доходам Речи Посполитой всего за один день». Вместе с тем казакам и Хмелецкому был выдан карт-бланш на «неофициальное» отвоевание трона для Мехмеда. Бывший хан сумел-таки уйти из Крыма и добраться до лагеря Шахина на Днепре. Вновь воссоединившись, братья занялись организацией очередного похода. К осени в их лагере собралось 8 тысяч казаков и 6 тысяч татар: многие крымцы успели разочароваться в мягкотелом Джанибеке и вернулись к свирепому Шахину. В ноябре начался поход…

Неудачи преследовали братьев с самого начала предприятия. Едва выйдя в степь, треть казаков вдруг решила, что им не нравится новый гетман Григорий Чорный и организованно дезертировала. Добравшись до реки Каирлык, откуда шла прямая дорога на Перекоп, оставшиеся запорожцы решили отдохнуть и пропустили момент, когда воины Джанибека заняли укрепления на перешейке, не дав ворваться в Крым внезапно, как в прошлый раз. Когда же табор приблизился к перекопской крепости, Чорный сходил в разведку с группой казаков, не нашёл уязвимых мест во вражеской обороне, зато заметил большое стадо скота, охраняемое кучкой ногайцев. Казаки разогнали охрану, угнали скот, а потом вдруг решили, что огромный гурт уже сам по себе хороший военный приз, лезть под пушки уже необязательно, и повернули назад на Сечь. Гетман упрашивал запорожцев остаться, о том же просил их и Шахин. Казаки почти согласились, но, узнав, что поблизости негде напоить коней, всё же ушли восвояси. Кан-Темир во главе крупного отряда конницы кинулся преследовать уходящих, но был отбит. Поход братьев Гераев на Крым закончился позорной неудачей; утешило Шахина лишь то, что казаки согласились повторить попытку весной следующего года.

Последняя схватка ханов

Зима 1628–1629 годов прошла в приготовлениях, а весной возобновились боевые действия. В марте войска Джанибека заняли Перекоп, а казаки в апреле предварили сухопутное наступление морским. Несколько сотен запорожцев на «чайках» причалили к крымским берегам, внезапно заняли неприступную крепость Мангуп-Кале и вынесли хранившиеся там ханские сокровища. Правда, контратака местного ополчения вынудила казаков бежать, бросив большую часть ценностей.

18 мая 1629 года начался сухопутный поход братьев Гераев на Крым. Вновь запорожцам пообещали по 10 золотых, и вновь они пошли добывать престол для неудачливого Мехмеда. И снова казацкая военная демократия сыграла злую шутку: начались разногласия, и уже 29 мая у войска было два гетмана с разными планами операции. Тем не менее до Перекопа казаки добрались во всеоружии. Готов был и неприятель — воины Джанибека и Кан-Темира ударили на табор, и завязалась жестокая битва. На этот раз противники стоили друг друга: конницу Джанибека удалось оттеснить, но потери казаков составили до тысячи человек.

Штурм Перекопа так и не состоялся. Кан-Темир наконец сообразил, что летучая конница буджакцев плохо подходит для штурма казацкого табора, зато отлично годится для «малой войны» и действий на коммуникациях. Уже во время первой битвы небольшие татарские отряды рассеялись по степи, и вскоре войско казаков осталось без воды. Утром 30 мая Джанибек начал разворачивать силы для боя: янычары, артиллерия и кавалерия выстроились напротив казацкого табора. Началась ожесточённая перестрелка, и победитель не мог определиться в течение всего дня. К вечеру победила жажда: казаки, сидевшие без воды под палящим солнцем, решили, что поход не задался, и пора уходить домой.

И тут наконец «сломался» Мехмед-Герай. Три неудачных кампании подряд, три поражения из-за предательства или нежелания воинов драться, три подряд разбитых надежды побудили хана смириться и просить пощады у Джанибека. В ночь на 31 мая он лично явился в ставку врага и предложил сдачу в обмен на жизнь. Вернувшись в лагерь, Мехмед начал готовить своих людей к уходу.

Утром Кан-Темир атаковал ещё не начавший отход казацкий табор, и на сей раз Мехмед был готов помочь ему. План свергнутого хана был прост: убедить казаков, что наступающие буджакцы и крымцы — это подходящие из степи союзники, впустить вражескую конницу внутрь табора и улизнуть под шумок. Первая и вторая части этого плана были реализованы — буджакцы начали сеять смерть внутри казацких боевых порядков. Однако сбежать Мехмед не успел: один из запорожцев проткнул его пикой. Казаки вновь продемонстрировали своё военное искусство, так контрастирующее с их непостоянством во взглядах. Разгромить их так и не удалось, и в итоге поредевшее на четверть казацкое войско добралось до Днепра. Кан-Темир потерял в боях с запорожцами до шести тысяч воинов… Шахин вновь сумел сбежать, а тело Мехмеда было найдено на поле боя и торжественно захоронено в мавзолее.

Как трагедия обернулась фарсом

После бегства Шахин больше не принимал значимого участия в крымской «игре престолов». Бед хватало и без него: Кан-Темир после победы вырезал знатнейший крымский род Ширинов, Джанибек собрался идти на Москву, а затем организовал поход на всем надоевших буджакцев, но отменил его… Шахин в это время отсиживался в Персии, надеясь на помощь шаха. Неудачей закончился и этот план: Шахину положительно не везло в политике. Зато очень везло в «пиаре»: он добился громадной популярности при константинопольском дворе. Султан-воин Мурад, о котором говорили, что «не было правителя… столь деспотичного, столь страшного для врагов», проникся к жестокому калге искренним восхищением. Когда Шахин окончательно запутался в интригах, султан лично пригласил его в свою столицу, обещая обращаться уважительно и дать жить безбедно. И Шахин принял свою судьбу — в 1633 году он оказался на острове Родос, традиционном месте ссылки свергнутых ханов.

Окончание этой истории может показаться комичным. Всего через два года после начала родосской ссылки Шахина его соседом стал… Джанибек. За годы правлений и изгнаний он «ничего не забыл и ничему не научился», не сделался более умелым правителем и стал неугоден Константинополю. Джанибека сместили росчерком пера прямо во время очередного похода, и противиться этому хан не стал. Отправившись в изгнание, Джанибек поселился неподалёку от дома Шахина — и противостояние между ними продолжилось в виде фарса. Прислуга Шахина регулярно нападала на слуг Джанибека, избивала их и отбирала ковры, тюфяки и подушки…

---

Источники и литература:

1. Гайворонский О. Повелители двух материков: в 2 т. Т. 2 / О. Гайворонский. — Киев — Бахчисарай: Майстерня книги, Оранта, 2009.
2. Кинросс Л. Расцвет и упадок Османской Империи / Пер. с англ. М. Пальникова. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1999.
3. Коли земля стогнала: друга половина XVI-перша половина XVII ст. / Упоряд. і передм. В. О. Щербака. — К.: Україна, 1995.
4. Лашков Ф. Памятники дипломатическихъ сношеній Крымскаго ханства съ Московскимъ государствомъ въ XVI и XVII в.в., хранящіеся въ Московскомъ Главномъ Архивѣ Министерства Иностранныхъ Дѣлъ. — Симферополь: Тип. газеты «Крымъ», 1891.
5. Новосельский А. А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине ХVII века. / А. А. Новосельский. — М.-Л.: Издательство АН СССР, 1948.
6. Смирновъ В. Д. Крымское ханство под верховенствомъ Отоманской Порты до начала XVIII века. — СПб., 1887.