Главный редактор военного обозрения «Новое время» Петр Тимофеевич Лагутин не спеша поправил очки в тонкой золотой оправе, разгладил благообразную бороду и почмокал губами, словно собирался откушать лакомое блюдо.
- Если бы вы, Петр Тимофеевич, командировали меня на фронт… - снова завел старую «песню» Аркадий Загурский.
- На командировку сейчас нет средств… Да и учитывайте: журналистика, друг мой Аркадий, существует уже не первую сотню лет, - рассеянно проговорил Лагутин, развертывая листки, принесенные Загурским и приступая к чтению. – И извлеченный за эти годы опыт определенно утверждает, что убитые журналисты не доставляют в свои журналы никаких толковых корреспонденций… - Внезапно Лагутин поднял взгляд, и Аркадий поразился тому, какими холодными могут быть эти глазки, скрытые за поблескивающими стеклышками очков: - Вы хорошо меня поняли, господин Загурский? Отправлять человека невоенного, к тому же слабо видящего, в самое пекло сражения, наподобие Верденского, заведомо означает лишиться радости лицезреть оного в дальнейшем.
- Лицезреть кого? – прошептал Загурский. – Человека или сражение?
- Оного! – отрезал главный редактор. – Помолчите, сделайте одолжение, и позвольте мне наконец ознакомиться с вашим творением.
Загурский замер, страдая на краешке стула.
«Счастье или несчастье выпало на нашу долю – судить потомству, однако ж несомненно то, что мы сделались поневоле свидетелями и участниками небывалых событий. Впервые за историю человечества человек на крыльях начал оказывать важнейшее влияние на ход военных событий. И происходит это прямо сейчас, на наших глазах, в грандиозном, эпическом сражении, развертывающемся на многострадальной земле Франции…»
Петр Тимофеевич перечитал абзац дважды, потом мельком глянул на Аркадия, который тотчас залился краской:
- Хорошо хоть не «священные окопы», - проворчал главный редактор. – А то попадалось мне тут на глаза подобное выражение…
- Я, Петр Тимофеевич, всецело ратую за сдержанный слог. Если бы еще своими глазами сражение видеть, а не с чужих слов описывать... – забормотал Аркадий.
Редактор прервал его нетерпеливым жестом и снова погрузился в чтение.
«…Ожесточенные бои велись теперь не только на земле, но и в воздухе. Сейчас уже можно оценить хитрость и коварство германского командования в использовании им авиации для подготовки наступления на Верден: несколько времени немецкие аэропланы не позволяли французам вести ни дальнюю разведку, ни ближнюю.
Воздушное пространство было поделено немцами на зоны, в которых расположились две военных эскадры. Одна по четным, а другая по нечетным дням в составе шести машин осуществляли воздушный заслон. Едва лишь аппарат противника поднимался в воздух, немцы-охотники шли наперехват и не давали французским авиаторам ни малейшей возможности прорыва.
Но и этого немцам показалось недостаточно, и перед самим наступлением наземных частей германские авиаторы ночью, как бандиты, набросились на французские города: около двадцати аппаратов две ночи подряд, девятнадцатого и двадцатого февраля, бомбардировали линию Газебрук – Дуллен – Амьен. И вот наконец двадцать первого февраля, около четырех часов пополудни, волны цепей германской пехоты двинулись в атаку.
В небе постоянно летали самолеты – «Фоккеры» и «Альбатросы», чьи силуэты хищников давно уже примелькались наблюдателям с земли, не говоря уже о воздушных бойцах, этих героях неба.
Аэропланы, защищаемые истребителями, исполняли разведку и корректировали артиллерийский огонь, а одиночные машины бомбардировали прилегающие к фронту территории и склады, а также аэродромы французов.
Утро двадцать первого февраля началось для французской истребительной группы «Аистов» неприятно: разбойничьим набегом немецкого аэроплана.
Едва лишь авиаторы пробудились от сна и направились к авиационному полю, чтобы готовить свои машины, как внезапно их остановили тяжелые разрывы бомб: в полумраке рассвета отчетливо виден был на фоне светлеющего неба силуэт «Альбатроса». Он сбросил бомбы прямо на поле и теперь быстро уходил от огня французской артиллерии.
Французские летчики побежали к своим аэропланам, но было поздно – разбойник скрылся.
Наступал новый день – день кровопролитного сражения. Поднялось солнце, озаряя все вокруг. Уже прибыло известие о ночных бомбардировках германцев, совершивших налет на Амьен.
Командир французской эскадрильи - капитан Брокар – негодовал. Заложив руки в карманы, он расхаживал взад-вперед, напряженно размышляя о чем-то, и наконец произнес:
- Следует бомбардировать в ответ авиационное поле немцев!
К девяти часам утра четыре аппарата с картинкой аиста на фюзеляже поднялись в воздух. Картина была прекрасная, захватывающая: сверкающие на солнце крылья, могучие моторы, стремительные рукотворные птицы, несущие возмездие коварному врагу!
Отрадно сообщить, что в числе истребителей-«аистов» находился в тот день и наш соотечественник, сержант Виктор Федоров, волей судьбы захваченный войной на земле Франции и, не колеблясь, вступивший в армию наших союзников. После ранения он прошел курс обучения и сделался летчиком, причем настойчиво просился именно на фронт, к истребителям.
Аппарат Федорова – разведывательный двухместный «Кодрон» - вооруженный двумя пулеметами и карабином. Второй воздушный боец на этой машине – природный француз в звании рядового, Пьер Ланеро, исполняющий одновременно должности механика и пулеметчика (т.е. стрелка).
Другие аэропланы эскадрильи – «Ньюпоры» - гораздо более современны и лучше совершают эволюции в воздухе. Однако машин не хватает, война, как Молох, требует все новых и новых жертв, - поэтому выбирать не приходится. И на «Кодроне», как мы увидим, возможно совершать подвиги.
Скоро «Аисты» обнаружили под крыльями германский аэродром – разбойничье логово. Он располагался в двадцати километрах от передовой.
Едва французы показались над аэродромом немцев, те открыли яростный зенитный огонь. Но отважные герои, не обращая внимания на смертоносные разрывы, сбросили бомбы, причем весьма удачно, и повернули обратно.
Федоров отстал – «Кодрон» не поспевал за «Ньюпорами», - и шел на высоте трех тысяч метров, иначе говоря – почти на пределе своей высоты.
Но что это? Внизу внезапно ожили французские зенитки. По прошлому нашему опыту мы припоминаем, что зенитные орудия достигают до высоты двух тысяч метров, не более, а Федоров летел выше. Кто же предполагаемая жертва артиллеристов?
Наконец был обнаружен противник: ниже «Кодрона» летел «Альбатрос», и как раз в районе передней линии. Полными моторами русский летчик начал спускаться на врага. Они сближались, и расстояние между ними уничтожалось с неимоверной быстротой. Никогда прежде человек не переживал подобной скорости! Трудно рассчитать время и дистанцию при таких условиях.
Вот «Альбатрос» проскользнул под «Кодроном», и тогда Федоров остановил моторы и крутым поворотом взял немца в хвост.
Затрещали пулеметы, однако германец промазал, наш же стрелок точно попал в цель. Немец колыхнулся и рухнул вниз. Видно было, как в воздухе переломился немецкий самолет. Вот он перевернулся и упал на хвост – на «свою» территорию, километрах в четырех от передовой линии.
Так началось кровавое Верденское сражение - как мы уже говорили, не менее страшное в воздухе, нежели на земле…»
- Гм, - проговорил главный редактор, снова на короткое время отрываясь от чтения. – Как вы, однако, друг мой превосходно разбираетесь в самолетах! Названия из вас так и сыплются: «Альбатрос», «Кодрон», «Ньюпор»… Вам известна и высота, на которую способен подняться тот или иной аппарат, а также досягаемость для зенитных орудий. Превосходно! Однако уверены ли вы в приводимых данных?
Аркадий кивнул так быстро, что очки подпрыгнули у него на носу:
- Абсолютно уверен!
- «Абсолютно»! – хмыкнул Петр Тимофеевич. – Ну ладно, хорошо. Если «абсолютно», тогда спорить не стану… Впрочем, такие данные всегда, знаете ли, лучше проверять у специалистов.
* * *
В середине марта французы предприняли первую крупномасштабную воздушную атаку на Германию.
…Молодой летчик Эрнст Удет, не отрываясь, смотрел на строй самолетов с чужими эмблемами на фюзеляже. Исчезли для него и прошлое, и будущее; целый мир перестал существовать – остался лишь большой «Фарман» в центре строя вражеских машин.
Внизу – Мюльхаузен, крошечные люди, нежная зелень полей. Все это больше не имеет значения.
«Фарман» под машиной Удета растет, становится все больше, и вот уже видно, как поднимается летнаб-француз. Круглый кожаный шлем, бледное от волнения лицо. Пулемет направлен прямо на Эрнста.
- Еще немного, еще… - Удету нестерпимо хочется взяться за оружие, но промахнуться нельзя. Он должен быть совершенно уверен в том, что попадет. Сто метров до противника. Рано! Пятьдесят! Еще немного… Тридцать… Пора!
Немецкий пулемет оживает, и «Фарман» кренится… Миг – и из французской машины повалил белый дым, а это означает только одно – попадание в топливный бак. Но списывать врага со счетов еще рано: по фюзеляжу машины Удета бьют пули. Он слышит металлическое звяканье – летнаб-француз довольно точен, лупит прямо перед кабиной пилота.
А там что? Удет бросает быстрый взгляд через плечо.
Два «Кодрона» приблизились к «Фоккеру» и отчаянно поливают его из пулеметов.
- Спокойно, дружище, - говорит Удет сам себе. – Ситуация ничем не отличается от той, что была на аэродроме, когда тебя учили воевать. Помнишь сержанта, как бишь его звали? Неужто француз страшнее?
При мысли о том, что кто-то может оказаться страшнее сержанта-как-бишь-его-звали, Удет расхохотался во все горло. Если французы слышали его смех, то, наверное, сочли немца полоумным.
Ручка на себя. «Фоккер» пикирует. Пулеметные очереди «Кодронов» уходят в никуда.
Спустившись на триста метров, Удет выровнял аппарат. И тут мимо него промчался фюзеляж сбитого «Фармана» - огромный факел, волочащий за собой темное облако. Наблюдатель в круглом кожаном шлеме падает вниз отдельно от машины – растопырив руки и ноги.
Другие немецкие самолеты видны теперь повсюду: камрады поднялись с Хабсхаймского аэродрома. Французы не выдержали напора, их строй распался. Начались схватки один на один: машины закружились в воздушном бою.
Сержант Удет оглядывается в поисках нового противника. Ага, вот еще один «Кодрон». Летит на запад. За ним!
Восемьдесят метров до врага. Удет открывает огонь – и правый двигатель «Кодрона» выпускает маленькое облако дыма. Пропеллер замедляется, останавливается… Самолет входит в крутое пикирование. Он летит на одном моторе.
Удет гонится следом. Не уйдешь! На одном моторе – так точно. Новая очередь из пулемета – и… пулемет заклинило.
- Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! – Эрнст изо всех сил лупит по пулемету руками, но тот никак не отзывается.
«Кодрон» уходит, а Удет возвращается на аэродром, в Хабсхайм.
Он не единственный вернулся домой с победой. Первая попытка французов наказать Германию атакой с воздуха закончилась их поражением: немцы успешно отбились.
Сержант Удет свято верит: так будет и впредь. И пусть в этом бою он потерял трех камрадов – французы не досчитались куда большего количества пилотов.
Публикуется в авторской редакции
Как справедливо заметил почтенный главный редактор военного обозрения «Новое время», данные всегда лучше проверять у специалистов. Для внимательных читателей мы приготовили призы.
