Первый отряд

В марте 1960 года, шестьдесят лет назад, в Москву по специальному вызову начали съезжаться молодые лётчики-истребители из разных уголков Советского Союза. Перед тем они прошли суровый отбор и в дальнейшем должны были служить в воинской части, существование которой долгое время отрицалось. Имена лётчиков тоже оставались засекреченными, но до тех пор, пока кто-нибудь из них не отправлялся в полёт на орбиту, — и первым в этом ряду стал старший лейтенант Юрий Гагарин.

Испытатели отдела №7

Планомерные работы над проектом советского космического корабля, известного сегодня под названием «Восток», начались в апреле 1957 года. Однако идея создания отряда лётчиков для испытаний ракетной техники обсуждалась намного раньше — в начале 50-х годов, когда в Особом конструкторском бюро №1 (ОКБ-1) под руководством Сергея Павловича Королёва вовсю шли работы над баллистической ракетой Р-5, которую теоретически можно было приспособить для запуска герметичной капсулы с человеком на космическую высоту.

Поводом для серьёзного изучения вопроса стало постановление Совета министров СССР №4325-1715 от 27 сентября 1952 года, в котором среди прочего предписывалось «создать специальную команду испытателей для испытания костюмов, скафандров, одежды и разработки других вопросов, связанных с обеспечением жизнедеятельности и работоспособности экипажей самолётов с большими скоростями и высотами». 30 июня 1953 года маршал Павел Фёдорович Жигарев, в то время занимавший должность главнокомандующего ВВС, издал соответствующий приказ, а менее чем через месяц, 14 июля, в Государственном научно-исследовательском испытательном институте (ГНИИИ) авиационной медицины был сформирован отдел №7, руководство которого было поручено подполковнику медицинской службы Евгению Анатольевичу Карпову.

Личный состав отдела набирался из солдат и сержантов, проходивших службу в авиачастях, ориентируясь в основном на физическое здоровье. Первые из них стали прибывать в институт в августе 1953 года, и тогда же на его территории начала действовать в/ч 64688. Количество испытателей в разные годы варьировалось от 10 до 90 человек (например, в 1961 году группа насчитывала 83 человека). Общее число военнослужащих, прошедших институт, составляет около 970. Располагались испытатели в кубрике на втором этаже небольшого здания бывшего ресторана «Мавритания» на Петровско-Разумовской аллее, вместе с ними жили механики по обслуживанию центрифуги и барокамеры. На первом этаже находилась сама барокамера, прозванная «Комсомолкой». Центрифуга была трофейная из Германии, с вращающей «лапой» длиной 7 м (её разместили в новой пристройке к «Мавритании»).

Испытания проводились в условиях, предельно допустимых для человеческого организма. Например, требовалось выяснить, под каким углом следует расположить кресло, чтобы пилот смог выдержать жёсткую посадку, и какую максимальную скорость падения перенесёт его позвоночник без угрозы перелома. Для этого между двумя четырнадцатиметровыми мачтами поместили специальное сиденье, которое падало на бетонную площадку с амортизаторами, имитирующими разные типы грунта — мягкий, средний, жёсткий. В ходе экспериментов только четверо решились испытать на себе значительные перегрузки, но поскольку с каждым циклом риск получить тяжёлую травму возрастал, трое от дальнейшего участия отказались. Остался только Джон Иванович Гридунов — он и стал обладателем мирового рекорда в этом «экстремальном спорте», выдержав удар, эквивалентный 50 g.

Другой рекорд Гридунов поставил на центрифуге: 18,5 g при медленном увеличении нагрузок. Благодаря его самоотверженности авиационные медики вынесли вердикт: взрослый тренированный человек спокойно перенесёт нарастающую перегрузку до 10 g и кратковременную ударную перегрузку в 25 g. Полученные данные позднее определили вид корабля «Восток» и схему приземления его шарообразного спускаемого аппарата.

Очень рискованными были так называемые «высотные» эксперименты, проводимые в барокамере. Ими занимался майор медицинской службы Акакий Согратиевич Цивилашвили. В начале 50-х авиационные специалисты имели смутное представление о том, что произойдет при мгновенной разгерметизации кабины и падении давления от нормального до нуля. Сначала эксперименты проводились на крысах, кроликах и собаках. При этом животных бинтовали, предупреждая раздутие органов — так появился прототип высотно-компенсирующего костюма. Вскоре в барокамеру уже мог войти человек, облачённый в такой костюм. Цивилашвили вспоминал:

«Для моих экспериментов испытателей среди солдат подбирали специально. Не каждый подходил. Эксперименты шли каждый день, но каждому из испытуемых нельзя было участвовать в них более одного раза в неделю.

Мы работали очень дружно. Ребята были для нас как родные. У нас не было отношений «полковник»-«солдат». Конечно же, за каждого переживал. Как-то во время одного из экспериментов проверили пульс, в том числе у меня. У испытуемого в барокамере он был 70. А у меня, рядом с ней, — 150. Тяжёлые эксперименты были. Очень тяжёлые. Потому что рискованные.

Много ребят через меня прошло, многих помню, хотя был на экспериментах долго — с 1954 по 1972 год. Без теплоты отношений работать нельзя. Это основа доверительности. Очень важно было, чтобы испытатель откровенно и правильно оценил воздействующий фактор. Участники после каждого эксперимента оставляли у меня в протоколе своё заключение, мнение».

Испытателям отдела №7 полетать на реальной ракетной технике не довелось, а имена многих из них на десятилетия засекретили. Но своим героическим трудом они создали тренировочную базу для будущих космонавтов, а главное — доказали, что человеческий организм куда более устойчив к тяготам космического путешествия, чем полагали теоретики.

Отбор кандидатов

Начало отбора собственно в отряд космонавтов ВВС можно отнести к 1958 году, когда в ГНИИИ авиационной медицины стартовали работы по теме 5827 (отбор человека для полёта в космос) и теме 5828 (подготовка человека к первому космическому полёту). Научным руководителем этих тем стал полковник медицинской службы Владимир Иванович Яздовский, ответственным исполнителем — полковник медицинской службы Николай Николаевич Гуровский.

5 января 1959 года вышло секретное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР №22-10 «Об усилении научно-исследовательских работ в области медико-биологического обеспечения космических полётов», в котором говорилось:

«1. Считать важнейшей задачей Министерства обороны СССР, Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР решение в ближайшие годы всех вопросов, связанных с медико-биологическим обеспечением космических полётов человека.

2. Обязать Министерство обороны СССР совместно с Академией наук СССР, Академией медицинских наук СССР, Государственным комитетом Совета Министров СССР по авиационной технике и Государственным комитетом Совета Министров СССР по оборонной технике в двухмесячный срок разработать и утвердить комплексный план проведения научно-исследовательских и опытных работ в институтах и конструкторских бюро указанных организаций по медико-биологическому обеспечению космических полётов человека. <…>

3. Преобразовать Научно-исследовательский испытательный институт авиационной медицины Министерства обороны СССР в Государственный научно-исследовательский испытательный институт авиационной и космической медицины первой категории.

Увеличить штатную численность указанного института на 100 человек, в том числе офицеров на 60 человек».

Специалистам, привлечённым к работе, в первую очередь следовало определить, кто лучше всего подойдет для пилотируемой космонавтики. В ходе обсуждения предлагалось несколько вариантов. Яздовский рассказывал:

«В начале 1959 г. [14 января 1959 года] под председательством академика М.В. [Мстислава Всеволодовича] Келдыша прошло совещание в Академии наук, на котором вопрос о полёте человека обсуждался более конкретно, вплоть до того, из кого выбирать будущих кандидатов в космонавты. Кандидатами в космонавты могли быть и лётчики-истребители, и подводники, ракетчики, автогонщики и многие другие здоровые молодые люди. Мы, авиационные врачи, хорошо знали, что лётчики-истребители более всего подвергаются воздействию экстремальных факторов среды. При тренировке они подвергаются действию гипоксии, повышенного давления, разнонаправленных ускорений, катапультируются и т.д. И казалось, что на начальном этапе молодых людей в кандидаты в космонавты целесообразно подбирать из лётчиков-истребителей. Эту идею полностью поддержали Сергей Павлович [Королёв] и его коллеги. По настоянию Главных конструкторов во главе с Сергеем Павловичем, медицинских работников во главе со мной и с согласия Главного врача ВВС Александра Николаевича Бабийчука отбор кандидатов в космонавты поручили авиационным врачам и врачебно-лётным комиссиям, которые контролируют здоровье лётчиков в частях ВВС. <…>

Медики чётко себе представляли, что по опыту лётной работы, возрасту и физическим данным состав лётчиков-истребителей в разных авиационных частях почти одинаков, а поэтому нецелесообразно для поиска необходимых кандидатов забираться на Урал, Дальний Восток, в Сибирь. Решено было ограничиться Европейской частью страны. Перед отъездом бригады медиков [генерал-полковника Филиппа Александровича] Агальцова выступил Сергей Павлович Королёв. Он изложил пожелания ракетчиков: возраст примерно тридцать лет, рост не выше 170 см. [На вопрос], какое количество людей следует отобрать в космонавты, Королёв, улыбаясь, ответил: «Много. Американцы отобрали семь человек, а нам надо много больше». Это, конечно, вызвало недоумение, но особенно комментировать никто не стал. Все поняли, что планируются не один, не два полёта, а значительно больше, а поэтому и людей надо значительно больше».

В начале лета 1959 года медики разбились на пары и разъехались по воинским частям. Прибывая на место, они внимательно изучали личные дела лётчиков, которые подходили по критериям, названным Королёвым. Всего просмотрели 3461 медицинскую книжку, а отобрали 352 человека. Пётр Васильевич Буянов вспоминал:

«Всю организационную работу возглавил наш институт — в/ч 646881. Как помню, в конце мая 1959 года нас несколько человек вызвали на совещание, где впервые было объявлено о том, что необходимо приступить к отбору кандидатов в космонавты. Генерал-лейтенант м/с Волынкин Ю.М. [Ювеналий Михайлович] объявил о создании комиссионных групп, каждая из которых состояла из двух человек. <…> Таких групп создано не более 4-5. Я принял во внимание только то, что касалось меня. Мне, как представителю в/ч 64688, ответственному за первичный отбор, и представителю штаба ВВС ВМФ подполковнику медслужбы Пчёлкину Александру Петровичу (я тогда тоже носил звание подполковника м/с) был поручен отбор кандидатов в истребительных частях ВВС европейских флотов. В течение июня-июля 1959 г. мы побывали в гарнизонах истребительной авиации Северного, Черноморского и Балтийского флотов. Нам дали командировочные удостоверения и документ, обязывающий командование флотов оказывать нам необходимое содействие. <…>

После доклада командиру части (соединения) о цели нашей командировки, мы по данным медицинских документов (медицинской книжки) проводили предварительный ориентировочный отбор по состоянию здоровья и росто-весовых показателей (нам дали данные по максимальному росту и весу и возможных отклонениях).

После этого отобранные кандидаты нами обсуждались с командированием и политработником, <…> нам предоставлялась подробная характеристика профессиональной работы, моральных качеств, особенностей характера, в частности коммуникабельность этих лиц, вредные привычки и пр.

При отрицательной или неопределённой оценке указанных качеств, отобранные по медицинским книжкам лётчики, отбраковывались.

Только после этого отобранные нами лица вызывались для предварительных переговоров и врачебного (терапевтического) обследования, вернее, врачебного осмотра терапевтом (мною). При этом у нескольких лётчиков были обнаружены заболевания, несовместимые с их лётной деятельностью, и нами об этом сообщалось медикам части для принятия соответствующих мер. Этим мы помогали врачу части в его работе.

Этот первый контакт с лётчиками позволял уточнить наши впечатления и оценить возможности отобранных нами кандидатов.

После этого подготовленный нами список кандидатов мы обговаривали и согласовывали с командованием, а затем с каждым из отобранных состоялся заключительный разговор о цели отбора, характере предстоящей работы. Выявляли реакцию лётчика на наше предложение. При согласии лётчика с нашим предложением (кстати, подавляющее большинство лётчиков выражало согласие на новую работу) мы предлагали обговорить предложение с супругой, домашними, подумать и дать ответ на следующий день. Чаще всего лётчики давали согласие при этом разговоре и не откладывали до следующего дня. <…>

Таким образом, на трёх флотах нами отобрано более 20 человек кандидатов, и списки первично отобранных летчиков были представлены в Штаб ВВС ВМФ и главному врачу ВВС (через командование в/ч 64688).

В сформированную группу первых космонавтов из нами отобранных вошли 4 человека:

Юрий Алексеевич Гагарин,

Павел Иванович Беляев,

Георгий Степанович Шонин,

Иван Николаевич Аникеев.

Так что в шутку можно сказать, что мы с А.П. Пчёлкиным являлись «крёстными отцами» этих космонавтов».

Стоит добавить, что собеседование с кандидатами выглядело довольно специфически. Одним из вопросов звучал так: «Желаете ли вы летать на более современных типах самолётов, на новой технике?» Как правило, все лётчики отвечали утвердительно. В ходе беседы как бы невзначай задавался и главный вопрос: «Хотели бы вы полететь на ракетах вокруг Земли?» Реакция на него была различной. Большинство лётчиков говорили, что хотели бы, но иные медлили или отвечали: «Надо подумать», а попадались и те, кто сразу отказывался.

Медики уехали восвояси, а для отобранных потянулись недели ожидания. За это время 53 человека сами приняли решение отказаться от участия в необычном деле, что объяснимо: перспективы новой службы были туманны. Кандидатуры ещё 74-х летчиков отклонили по медицинским показателям. Общее число потенциальных космонавтов сократилось до 225 человек. Осенью 1959 года их начали группами вызывать в Москву, чтобы провести более детальное обследование в стенах Центрального научно-исследовательского авиационного госпиталя (ЦНИАГ) в Сокольниках. Перед тем, 30 сентября, приказом главнокомандующего ВВС №00240 была создана Главная медицинская комиссия, в задачу которой входило вынесение окончательного экспертного заключения.

Всего в госпиталь поступили 154 человека, при этом обследование каждого продолжалось в среднем месяц. Прибывали группами по 20-30 кандидатов. В первые же дни некоторые не захотели проходить процедуры: на этот раз причиной отказа стали опасения, что неудача может помешать дальнейшей лётной карьере. Помимо всевозможных анализов и осмотров, кандидатов подвергали «нагрузочным пробам»: выдерживали в барокамере, крутили на центрифуге, встряхивали на вибростенде, проверяли устойчивость организма к гипоксии. По утверждению ветеранов отряда космонавтов, требования, которые предъявляли кандидатам, были явно завышенными. Яздовский вспоминал:

«Многие лётчики не выдерживали таких нагрузок, многим из них пришлось возвращаться в свои авиационные части для прохождения дальнейшей военной службы. Нет слов, очень обидно было возвращаться обратно в части и не полетать на спутнике. Однако большинство лётчиков это особенно не удручало, так как трудно было себе представить полёт на спутнике, пока сам на нём не слетаешь. Хотя, конечно, ребята переживали и тосковали. Забракованный кандидат с горькой завистью спрашивал своего напарника: «Ну, как, прошёл? Молодец, ну, значит, Лайкой будешь!» Не прошедшие тешили себя разными шуточками, как говорится, тоже не от хорошей жизни».

Юрий Гагарин прибыл в госпиталь 7 октября и оставался на обследовании до 4 ноября. Благополучно прошёл медицинские осмотры у терапевта, окулиста, невропатолога, отоларинголога, хирурга. Посетил рентгеновский кабинет. Успешно выдержал испытания на стендах. При этом он неизменно оставался в бодром расположении духа, а впоследствии, вспоминая медицинский отбор, шутил: «Врачей было много, и каждый строг, как прокурор». В госпитале Гагарин старался показать себя с выгодной стороны, а его здоровье признали безукоризненным.

До конца 1959 года комиссию по «теме №6», предусматривавшей двухэтапное психофизиологическое обследование, прошли 29 офицеров: Иван Николаевич Аникеев (27 лет), Николай И. Бессмертный (28 лет), Павел Иванович Беляев (35 лет), Валентин Васильевич Бондаренко (23 года), Борис И. Бочков (28 лет), Георгий А. Бравин (25 лет), Валерий Фёдорович Быковский (26 лет), Валентин Степанович Варламов (26 лет), Борис Валентинович Волынов (26 лет), Юрий Алексеевич Гагарин (26 лет), Виктор Васильевич Горбатко (26 лет), Михаил А. Ефременко (28 лет), Дмитрий Алексеевич Заикин (28 лет), Григорий К. Иноземцев (31 год), Валентин А. Карпов (26 лет), Анатолий Яковлевич Карташов (28 лет), Владимир Михайлович Комаров (33 года), Алексей Архипович Леонов (26 лет), Лев Зиновьевич Лисиц (33 года), Григорий Григорьевич Нелюбов (26 лет), Андриян Григорьевич Николаев (31 год), Павел Романович Попович (30 лет), Марс Закирович Рафиков (27 лет), Валентин П. Свиридов (32 года), Иван М. Тимохин (27 лет), Герман Степанович Титов (25 лет), Валентин Игнатьевич Филатьев (30 лет), Евгений Васильевич Хрунов (27 лет), Георгий Степанович Шонин (25 лет).

Почти все они были лётчиками-истребителями со средним образованием; исключение составляли Владимир Комаров и Лев Лисиц — они, помимо лётной подготовки, имели высшее инженерное образование.

В целом комиссия придерживалась требований Королёва, но для некоторых кандидатов были сделаны «поблажки». Например, Владимиру Комарову было тридцать три года, но он отличался выдающимися знаниями; Павлу Беляеву — тридцать пять лет, но он был великолепным лётчиком; Георгий Шонин оказался немного выше предельного роста, но поразил врачей особым хладнокровием и рассудительностью.

Кандидаты в отряд разъехались по своим гарнизонам, но долго ждать им не пришлось. 11 января 1960 года главком ВВС подписал директиву №321141, согласно которой была организована специальная в/ч 26266. Все лётчики, прошедшие отбор, были допущены к «третьему этапу подготовки» — специальным тренировкам. Однако при этом директивой устанавливалось, что численность первого отряда космонавтов не должна превышать двадцати человек, поэтому мандатной комиссии пришлось сделать окончательный выбор, переведя девятерых в «резерв». Какими соображениями руководствовались члены комиссии на этом последнем этапе, сегодня никто сказать не может. 25 февраля был определен окончательный состав будущего отряда. В результате за «бортом» космической программы оказались Бессмертный, Бочков, Бравин, Ефременко, Иноземцев, Карпов, Лисиц, Свиридов и Тимохин.

Лучшие из лучших

3 марта 1960 года вышел приказ министра обороны СССР №0031 «Временное положение о космонавтах», на основании которого определялись статус и обязанности членов отряда. В документе было употреблено новое для русского языка слово — «космонавт». Автором неологизма по праву считается крупнейший советский теоретик космонавтики Ари Абрамович Штернфельд, использовавший этот термин в своих работах ещё до войны, за что его часто критиковали коллеги, привыкшие к общеупотребимому слову «астронавт». Штернфельд в ответ резонно указывал, что нельзя называть новую сферу деятельности человечества по одной из её возможных целей, ведь «астра» означает «звезда». В любом случае «лётчик-космонавт» звучало по-русски благозвучнее, нежели «пилот-астронавт».

7 марта двенадцать членов отряда были представлены главнокомандующему Военно-воздушных сил, главному маршалу авиации Константину Андреевичу Вершинину. В тот же день приказом №267 все они были зачислены на должность «слушателей-космонавтов» Центра подготовки космонавтов ВВС (ЦПК ВВС), первым начальником которого назначили полковника медицинской службы Евгения Анатольевича Карпова. Руководил подготовкой легендарный лётчик — генерал-лейтенант Николай Петрович Каманин, назначенный «куратором» космического направления от имени главкома ВВС.

В то время никто ещё не мог сказать точно, как должна проходить подготовка космонавтов, но можно было опереться на авиационный опыт с привлечением специалистов, участвующих в ракетно-космической программе. По сути, первый отряд был экспериментальным — на нём отрабатывали обучающие методики.

К приезду членов отряда в Москву жильё для них ещё не было готово, поэтому группу вместе с семьями разместили в бараке строителей на Ленинградском шоссе (ныне — Ленинградский проспект), поблизости от Центрального аэродрома имени М.В. Фрунзе («Ходынка»). Лётчик-космонавт Павел Попович вспоминал:

«Не было никаких удобств, стульев. Только солдатские койки. А на полу расстелены газеты с надписями: стол, стул, ногами не вставать. Позже генерал-лейтенанту Василию Яковлевичу Клокову, замполиту начальника Института авиационно-космической медицины, удалось убедить чиновников в Моссовете, что мы — будущие космонавты и нуждаемся в более достойном жилье, нежели полуразрушенные бараки. И нам выделили каждому по комнате».

Действительно — в апреле для космонавтов было выделено жилье в доме №95 на Ленинском проспекте; каждая семья получила по комнате в двухкомнатной квартире: например, Титовых поселили с Поповичами, Гагариных — с Нелюбовыми.

Теоретические занятия проводились в двухэтажном доме спортбазы ЦСКА, расположенном рядом со станцией метро «Динамо». Они начались утром 14 марта. Первую лекцию прочитал Яздовский. Он детально рассказал будущим космонавтам о действии перегрузок, невесомости и ввёл в курс медико-биологических проблем. Сергей Королёв, узнав, что занятия ограничились медицинской тематикой, приказал своим сотрудникам (Михаилу Тихонравову, Константину Феоктистову, Виталию Севастьянову) и физикам из Академии наук подключиться к обучению.

В течение марта-апреля к отряду присоединились ещё семь слушателей, а 17 июня приказом главкома ВВС №839 в него был зачислен Анатолий Карташов, оказавшийся последним в наборе. Инженер 9-го отдела ОКБ-1 и будущий лётчик-космонавт Виталий Иванович Севастьянов вспоминал:

«Я хорошо помню, как через несколько дней после того, как первый отряд космонавтов собрался в Москве, <…> мы приехали с Михаилом Клавдиевичем Тихонравовым открыть курс механики космического полёта. <…> Я читал три раза в неделю по четыре часа. И так продолжал и второй курс уже по конструкции «Востока».

Наши встречи проходили до 8 июля 1960 года, когда состоялись экзамены. Каждый день встреч — это удивительное познание этих необычных людей. Три паузы между лекциями, беседы после лекций. Иногда я участвовал и в спортивных занятиях с космонавтами. Они приглашали меня то в бассейн, то на футбольное поле поиграть. <…>

Молодые, крепкие, но ещё неопытные военные лётчики крепкого, уникального здоровья. Очень трудолюбивые, любознательные. У нас вошло в практику на последнем часе занятий отвечать на вопросы, которые они хотели бы задать. Я оставлял 10-15 минут, и вопросы оказывались такими сложными, что на ответы времени не хватало. И на следующих лекциях я пытался их углубить, отвечая на них».

Примечательна фраза: «Молодые, крепкие, но ещё неопытные военные летчики крепкого, уникального здоровья». То была истинная правда: налёт большинства членов отряда в воинских частях, откуда они прибыли, не превышал 300 часов. Хотя некоторым из них (например, Юрию Гагарину и Алексею Леонову) иногда приходилось подниматься в воздух в сложных метеоусловиях, их стаж позволял претендовать только на третий (низший) класс лётного мастерства. Парашютная подготовка тоже оставляла желать лучшего.

Что касается физической формы, то и тут выявились проблемы. Сохранился любопытный и остававшийся долгое время секретным документ «Данные общефизической подготовки, испытаний в тепловых камерах, оценка переносимости ускорений “спина-грудь”» от 23 июня 1961 года:

«Из физкультурного анамнеза было установлено, что физической культурой и спортом большинство слушателей-космонавтов до зачисления в Центр подготовки космонавтов (ЦПК) занимались не систематически.

Проверка физической подготовленности в марте-апреле 1960 г. показала, что слушатели-космонавты физически подготовлены слабо. Большинство слушателей могло подтянуться на перекладине от 2-х до 5 раз, удержать «угол в висе» не более 1-5 сек. При выполнении гимнастических упражнений отмечалась скованность, угловатость и плохая координация движений. Недостаточно было развито качество выносливости. Это проявилось в быстром утомлении на занятиях физической подготовкой. Например, уже после 30-40 мин. игры в волейбол или 3-5 мин. игры в баскетбол многие слушатели жаловались на усталость, боли в мышцах. Особенно плохая выносливость выявлялась на занятиях плаванием и бегом. Выраженное утомление наступало через 2-3 мин. после начала заплыва или бега.

При исследовании функциональных возможностей сердечнососудистой системы оказалось, что у 18 человек реакции сердечнососудистой системы на дозированную физическую нагрузку (трёхминутный бег на месте) была неудовлетворительной. У большинства отмечался ступенчатый подъём максимального артериального давления, «дистонический тип реакций» с длительным (2-3 мин.) выслушиванием феномена бесконечного тона и пр., только у двух слушателей через 5 минут отдыха частота пульса восстанавливалась до исходного уровня. У четырёх человек (Беляев, Гагарин, Нелюбов, Быковский) функциональные изменения сердечнососудистой системы после бега свидетельствовали о крайне неудовлетворительной подготовленности организма к физическим нагрузкам. <…>

Учитывая плохую физическую подготовленность и недостаточно общую тренированность большинства слушателей-космонавтов, перед физической подготовкой были поставлены следующие задачи.

1. Повысить общую и скоростную выносливость.

2. Развить силовые качества и улучшить координацию движений.

3. Подготовить организм к перенесению достаточно интенсивных и длительно продолжающихся физических напряжений».

Читая документ, можно подумать, что Королёв совершил ошибку, сделав ставку на кадровых лётчиков-истребителей. Однако если взглянуть на проблему под другим углом, то становится очевидным, что, зная ситуацию в войсках не понаслышке, он выбрал молодёжь, веря — из этих «слабо подготовленных» парней можно в короткий срок выковать настоящих героев, командиров космических кораблей.

Испытание на прочность

Стандартная схема посадки спускаемого аппарата корабля «Восток» предполагала катапультирование пилота на высоте 7-8 км и его отдельное приземление под куполом парашюта. Следовательно, будущие космонавты должен были иметь опыт прыжков в самых разных, в том числе экстремальных, условиях. 13 апреля 1960 года, прервав теоретические занятия, группа из тринадцати слушателей (Аникеев, Быковский, Волынов, Гагарин, Горбатко, Леонов, Нелюбов, Николаев, Попович, Титов, Филантьев, Хрунов, Шонин) отправилась на парашютную подготовку на аэродром в/ч 62648 в город Энгельс. Там ими занялся гвардии полковник Николай Константинович Никитин — известный парашютист, заслуженный мастер спорта, обладатель нескольких мировых рекордов и испытатель первых авиационных катапульт.

Наземной подготовкой занимался инструктор Михаил Ильич Максимов. Когда он познакомил космонавтов с программой, те были потрясены. Им предстояли не просто прыжки, а настоящие полёты: с различной высоты, при различном направлении и силе ветра, с посадками на землю и воду, с задержкой раскрытия парашюта от 5 до 50 секунд.

Освоение программы заняло больше месяца. Максимов начал с азов — с полевой укладки парашютов ПД-47-5С и наземной отработки техники приземления на тренажёре Борщевского. Затем последовали прыжки: они производились днём и ночью с самолётов Ан-2, Ли-2, Ил-14 и вертолёта Ми-4.

Во время выполнения программы не обошлось без проблем. У Титова захлестнулись стропы, и купол парашюта обвис, не наполнившись воздухом, — будущий космонавт умело воспользовался запасным парашютом. Попович выполнил несколько прыжков с повреждённым плечевым суставом, что сказалось на результатах.

19 мая состоялись зачётные прыжки. В «Кратком отчёте ЦПК о парашютной подготовке слушателей-космонавтов и результатах медицинских исследований», датированном 3 марта 1961 года, сообщалось:

«В результате проведённой парашютной подготовки 13 слушателей-космонавтов полностью выполнили программу подготовки. При проверке знаний и практических навыков все они получили высокую оценку. В соответствии с приказом Главнокомандующего ВВС 13 слушателям-космонавтам, успешно выполнившим программу парашютной подготовки, присвоено звание “инструктор парашютно-десантной службы ВВС”».

«Рекордсменом» стал Борис Волынов (66 прыжков в общем зачёте), «аутсайдером» —Георгий Шонин (39 прыжков в общем зачёте). Юрию Гагарину зачли 41 прыжок.

Из Энгельса слушатели отправились «осваивать» невесомость на аэродром Чкаловский, принадлежащий Государственному Краснознаменному научно-исследовательскому институту (ГКНИИ) ВВС и расположенный в районном центре Щёлково Московской области. Врач Иван Иванович Касьян вспоминал:

«С мая месяца 1960 г. начались тренировочные ознакомительные полёты на самолёте УТИ-МИГ-15 с воспроизведением кратковременной невесомости. Это исследование возглавил видный учёный в области авиационной и космической медицины Евгений Михайлович Юганов. <…>

Для этих целей был переоборудован 2-х местный реактивный самолёт УТИ-МИГ-15, управление полётом осуществлял лётчик-истребитель из передней кабины; вторая кабина, где находился космонавт, была укомплектована киноаппаратом для киносъёмки мимики лица в условиях перегрузок и невесомости, медицинской аппаратурой для изучения координации движения и регистрации физиологических параметров. Начало и конец невесомости определялись по индикатору и плексигласовому шарику, который в начале невесомости всплывал, а при воздействии перегрузок опускался на ниточке к середине кабины. Во время выполнения самолётом параболы Кеплера в начале и в конце её действовали перегрузки — около 3,5+0,5 ед. в течение 15 сек. Воспроизводилась невесомость около 40-45 сек».

В первом полёте слушатели знакомились с состоянием невесомости, вели радиопереговоры. Во втором — изучались координация движений, острота зрения, возможность приёма пищи. В третьем — регистрировались физиологические параметры. В четвёртом и пятом — закреплялись навыки ведения работы в непривычных условиях. По итогам высшей оценки работы в невесомости с благодарностью в приказе удостоились Аникеев, Беляев, Варламов, Волынов, Карташов, Комаров, Николаев, Попович и Рафиков. Гагарин получил оценку «хорошо».

В июле 1960 года Центр подготовки космонавтов начал переезд в подмосковный Зелёный (впоследствии — Звёздный) городок. Там, в районе платформы «41-й километр» Северной железной дороги, поблизости от Щёлково, возводились корпуса, в которых планировалось разместить тренажёры, лаборатории, центрифуги, медицинский центр, астронавигационный комплекс, спортивный комплекс и прочее хозяйство. Однако в то время сотрудникам ЦПК оставалось довольствоваться лишь небольшим двухэтажным зданием, в котором находились управление, столовая и учебные классы.

Дожидаться строительства жилых корпусов и коттеджей в Звёздном городке было слишком долго, поэтому семейным слушателям-космонавтам и руководящему составу ЦПК, не имевшему московского жилья, тем же летом выделили двухкомнатные квартиры в новенькой пятиэтажной «хрущёвке» в посёлке Чкаловский по адресу: улица Ленина, дом №25 (ныне — улица Циолковского, дом №4). Переезжать начали в конце августа. Анатолий Карташов вспоминал:

«Помню, мы получили квартиры. Их надо было обставить. А в те годы хорошую мебель, холодильник, чёрно-белый телевизор и прочие хорошие вещи купить без блата было невозможно. Наш замполит майор Никерясов (хороший, кстати, был замполит, умел разговаривать с людьми, заботился о личном составе) договорился с руководством базы военторга. Приехали мы туда, Никерясов ведёт всю ораву мимо группы людей. «И куда эти старшие лейтенанты прутся! Я — жена подполковника, стою в очереди!» — поджала губы расфуфыренная молодая дамочка. «Надо было за старлея замуж выходить!» — весело обернулся к подполковничихе Гагарин, и мы пошли дальше».

Разнообразием не баловали: все семьи получили одинаковые чешские гарнитуры «Жилая комната» и холодильники «ЗИЛ-Москва». Контейнеры с личными вещами, которые прибывали из разных воинских частей, разгружали вместе — весело, дружно, чувствуя себя счастливыми.

Помимо теоретических занятий и спортивных упражнений, слушатели продолжали готовиться к космосу, проходя всё более серьёзные испытания. Одним из них была сурдокамера — изолированное помещение с искусственным освещением, в котором отсутствует зрительная и слуховая связь с внешним миром. Хотя подобных условий не бывает на космических кораблях, сурдокамера позволяет проверить выносливость к сенсорному голоду и устойчивость к клаустрофобии.

Слушатели-космонавты по очереди отправлялись в неё, оставаясь там под присмотром врачей на десять суток. Связь с ними устанавливалась при помощи сигнальных ламп. Испытуемый получал задания, выполнение которых строго регистрировалось. В ходе исследования составлялось достаточно ясное и полное представление о нервно-психическом состоянии будущего космонавта, что позволяло заранее представить, как испытуемый будет вести себя в необычной обстановке. Специальные приборы, установленные в сурдокамере, давали возможность записывать физиологические функции организма: электрические потенциалы мозга, мышц, кожно-гальванические реакции, частоту дыхания, электрокардиограмму. Для наблюдения за будущим космонавтом использовались специальные телевизионные и киносъёмочные камеры. Кроме того, обслуживающий персонал и научные работники могли видеть испытуемого через специальные смотровые люки.

В процессе тренировки в сурдокамере у будущего космонавта вырабатывалась способность плодотворно работать и не прерывать свою деятельность даже при помехах. В качестве помех использовались музыкальные ритмы, внезапные слуховые раздражения (сирена, джаз, трещотки), световые воздействия (яркие вспышки). Кроме того, проверялась устойчивость испытуемого к длительному пребыванию в состоянии «ждущей схемы», то есть в напряжённом ожидании нового приказа к действию.

Валерий Быковский, первым прошедший испытание одиночеством в сурдокамере сразу после её ввода в строй 6 апреля 1960 года, успокаивал сослуживцев: «Ничего особенного». Но Павел Попович позднее признался: «Нелегко». Андриян Николаев вспоминал:

«Хотелось услышать хотя бы тонюсенький птичий писк, увидеть что-нибудь живое. И вдруг меня словно кто-то в спину толкнул. Поворачиваюсь — и в малюсеньком обзорном кружочке вижу глаз. Живой человеческий глаз. Он сразу исчез, но я его запомнил: от табачного цвета глаза до каждого волоска рыжеватых ресниц…»

Серьёзным испытанием стала для будущих космонавтов и тепловая камера (термокамера) ЦНИАГ. Они отправлялись туда тоже по очереди и находились внутри от получаса до двух часов в одежде при температуре воздуха +70 °С и влажности до 10%. Процедура выполнялась девять раз, чтобы оценить рост переносимости высоких температур. Лучшие результаты здесь показали Титов, Попович, Николаев, Комаров и Горбатко. А вот Гагарин, как выяснилось, хуже переносил жару, хотя и в достаточной степени, чтобы не быть отбракованным.

Особое значение придавалось тренировкам, направленным на укрепление вестибулярного аппарата. Тут для каждого слушателя составлялись индивидуальные программы. При этом использовали батут, качели Хилова, кресло Барани, рейнское колесо, а также специальные стенды, позволяющие балансировать на неустойчивой опоре, комбинировать вращение и балансирование, создавать так называемые «оптокинетические раздражения» в виде мелькания объектов в поле зрения. Космонавты тренировались и в домашних условиях, выполняя гимнастические упражнения: вращательные движения головой, повороты туловища и т.п.

Летом 1960 года отряд понес первую «потерю». 24 июля Валентин Варламов купался с друзьями на Медвежьих Озёрах (поблизости от Чкаловского), неудачно нырнул с берега и, задев дно головой, почувствовал резкую боль. В Звёздном городке его осмотрели и диагностировали смещение шейного позвонка. В тот же день Варламова положили на «вытяжку». После лечения он начал было тренироваться, но вскоре медицинская комиссия наложила запрет. Покинув отряд, Валентин не уехал, а стал работать заместителем начальника Командного пункта управления космическими полётами ЦПК ВВС, затем старшим инструктором космических тренировок (специализировался на астронавигации).

Великолепная «шестёрка»

В 1960 году корабль «Восток» был конструктивно ещё очень «сырым». Тем не менее, для подготовки к пилотируемому полёту требовалось построить тренажёры, имитирующие работу в нём. Первый тренажёр, позднее получивший название «Макет №2», создавался в Лётно-исследовательском институте (ЛИИ), который находится в городе Жуковский Московской области. Его сконструировала группа инженеров, работавшая в лаборатории №47 под руководством кандидата технических наук Сергея Григорьевича Даревского. Один из его сотрудников, Станислав Тарасович Марченко, вспоминал:

«Лаборатория Даревского занималась авиационной эргономикой, приборными досками, пультами, индикаторами, датчиками температуры, регуляторами температуры и так далее, то есть была приборной лабораторией широкого профиля. <…>

Решая эти задачи, мы, как и все, следили за запусками искусственных спутников Земли, но никак не могли предполагать, что и наше время участия в этих работах совсем близко. В ОКБ-1 Сергея Павловича Королёва в 1959 году вовсю уже шли работы над пилотируемым космическим кораблем «Восток». Когда разработчики систем управления кораблём приблизились к решению вопросов создания резервного ручного контура (основным контуром считался автоматический), Сергей Павлович посоветовался с НТК ВВС [Научно-техническим комитетом Военно-воздушных сил], где ему подсказали, что в филиале Лётно-исследовательского института занимаются вопросами приборных досок и пультов управления, и через НТК ВВС нам предложили срочно связаться с КБ Королёва. <…>

Несмотря на сжатые сроки, молодые инженеры лаборатории Даревского <…> взялись с энтузиазмом за эту работу. Когда было проанализировано требование к количеству параметров, требуемых для ручного управления кораблём и контроля работы его систем, стало очевидным, что традиционными методами эту задачу решить невозможно — нет места в кабине. Вот тут нам и пригодился тот задел, который был создан при работе над единой приборной доской истребителя-перехватчика. Было принято решение создать комплекс комбинированных индикаторов, многострелочных приборов, приборов контроля над режимом работы спуска, объединённых с часами, и других. Конструктивно приборная доска представляла собой единый агрегат, включённый в систему управления кораблём и систему телеметрии. Аналогично был выполнен и пульт управления. Пульт и доска электрически связаны между собой и составляли единую систему — пульт пилота «СИС-1-3КА». Создание единой приборной доски и пульта управления обеспечило рациональную компоновку кабины космического корабля. Этот принцип лёг в основу всех дальнейших разработок и используется поныне. <…>

Стенд был создан достаточно простой. Был принесён макет космического корабля «Восток», на него поставлена приборная доска, пульт управления, рукоятка, и создан упрощённый пульт инструктора с набором тумблеров-потенциометров для того, чтобы инструктор, сидя за ним, мог включать сигнализаторы и перемещать стрелки приборов, а также управлять тренажёром. В качестве имитатора внешней визуальной обстановки была использована телевизионная система. Телевизионный датчик использован был от пилотажного индикатора системы обобщённой информации, а к иллюминатору было приставлено видеоконтрольное устройство».

Параллельно создавался тренажёр, фигурирующий в документах под названием «Макет №1». Его сооружением занимались сотрудники ОКБ-1 на территории Опытного завода в Подлипках (ныне — Королёв) при участии специалистов завода №918 в Томилино, отвечавших за кресло и катапультные устройства.

Несмотря на аврал, работы над тренажёрами затягивались, и в сентябре стало ясно, что все слушатели не успевают пройти полную подготовку. В кулуарах обсудили необходимость отделить шестерых слушателей, которые по физическим данным наиболее соответствуют техническим параметрам корабля «Восток». Сделать выбор было поручено Евгению Карпову. 27 сентября он определился с кандидатурами и через два дня отправил краткие служебно-политические характеристики для представления главкому ВВС на шестерых слушателей: Быковского, Гагарина, Карташова, Николаева, Поповича и Титова. 11 октября вышел приказ главкома ВВС №00176 о создании «специальной группы для ускоренной подготовки к первому космическому полёту». Владимир Яздовский рассказывал в мемуарах:

«При отборе в шестёрку в первую очередь учитывались результаты нагрузочных проб, успехи в теоретических дисциплинах, физическая подготовка и др. Принимались во внимание и «габариты». Волынов был слишком широк, Шонин слишком высок, Комаров в теоретических дисциплинах лидировал, но у него была незначительная скрытая патология сердечной деятельности, которая случайно была выявлена А.Р. Котовской при вращении на центрифуге. <…> Кроме того, при отборе учитывались результаты психологического тестирования, проводимого Фёдором Горбовым и его сотрудниками, а также коммуникабельность, характер, отношение к товарищам, темперамент, общительность, терпимость».

«Специальная группа» получила не только повышенную зарплату и приоритетный доступ к тренажёрам — её подвергли серьёзным испытаниям, выдержать которые оказалось не всем под силу. Например, расчёты баллистиков показывали, что на отдельных участках траектории при спуске в атмосфере перегрузки могут вырасти до 12 g. Специалистам, работавшим под руководством Ады Равгатовны Котовской на центрифуге в ЦНИАГ, поручили проверить, способны ли отобранные слушатели выдержать подобную перегрузку. К концу октября космонавты прошли семикратные испытания при действии перегрузок от 7 до 12 g продолжительностью до 13 минут в направлении «грудь-спина». В отчёте Карпова сказано, что после воздействия перегрузок у слушателей «на спине и боковых поверхностях бёдер отмечались единичные мелкоточечные подкожные кровоизлияния». И только у Анатолия Карташова «возникли обильные, сливные кровоизлияния в подкожную клетчатку спины, ягодиц и бедер». Слушатель был немедленно выведен из состава «спецгруппы» и направлен на госпитальное обследование; его место в «шестёрке» занял Григорий Нелюбов.

Занятия на «Макете №1» проводились с 15 ноября по 24 ноября. По итогам будущие космонавты составили список замечаний, который был направлен разработчикам «Востока». В нём можно найти и такие:

«1. Жёсткая спинка кресла, с которого катапультируется пилот из объекта, имеет большой вес (8 кг) и не позволит принять необходимую изготовочную позу перед приземлением, что может привести к травме позвоночника.

2. При нормальном раскрытии основного купола необходимо исключить введение запасного парашюта, т.к. последний может войти в основной парашют, что вызовет аварийную обстановку. <…>

3. Желательно сделать объект плавучим, для чего необходимо загерметизировать люк №2 и усилить его. <…>

4. Необходимо установить светофильтры на все иллюминаторы, т.к. попадание солнечных лучей в кабину может вызвать временное ослепление пилота. Желательно иметь съёмные светофильтры, что позволит при определённом положении объекта видеть естественное небо. <…>

7. Приборную доску необходимо окрасить в серый цвет, чтобы лучше выделялись на ней приборы. Щиток управления должен быть чёрным, т.к. при такой окраске лучше выделяются тумблеры и надписи.

8. Желательно, чтобы при автоматической ориентации объекта по солнцу пилот мог контролировать истинное положение объекта визуально».

Видно, что замечания весьма существенные и вполне соответствуют уровню лётчиков-испытателей, хотя таковых среди слушателей не было: им приходилось осваивать новую профессию на ходу, без предшествующего опыта.

22 ноября начались занятия на «Макете №2». Будущие космонавты появились в лаборатории Даревского за месяц до этого, освоили теоретический курс по приборной доске и пульту управления, но теперь перешли к практике.

Непосредственной работой руководил известный лётчик-испытатель Марк Лазаревич Галлай. Слушатель облачался в скафандр (на тренировках в 1960 году обходились обычной лётной формой, поскольку скафандры ещё не были изготовлены), забирался в кабину тренажёра, в которой всё оборудование было аналогично штатному, а по переговорному устройству воспроизводились акустические эффекты. Галлай говорил: «Поехали!» — и начиналось воспроизведение штатных и нештатных ситуаций полёта. Позднее он вспоминал:

«В составе большого экипажа существенно не только, что сказать своим подчинённым, но и как сказать.

Кое в чём я сознательно нарушал узаконенные формулировки внутрисамолётных переговоров.

Так, вместо высокопарного «Экипаж, взлетаю!» я перед началом разбега почти всегда говорил: «Поехали!»

Некоторые из моих товарищей издавна упрекали меня за подобную, как им казалось, профанацию высокой терминологии нашего благородного ремесла.

— Что значит «поехали»? Ты что, извозчик или вагоновожатый? И вообще вечно у тебя какие-нибудь отсебятины! Вчера опять в кепке летал. Чёрт знает что! <…>

Неприязнь к шикарной фразе — «Экипаж, взлетаю!» — я почувствовал с тех пор, как однажды услыхал её из уст лётчика, который работал только на легкомоторных самолётах и перед взлётом гордо изрекал её, адресуясь к «экипажу» в составе… одного человека.

Но, конечно, это была не единственная и не главная причина.

Дело в том, что, кроме «текста», с которым командир обращается к экипажу, огромное значение имеет интонация.

Иногда она должна быть подчёркнуто спокойной, размеренной — это когда надо снизить тонус нервного напряжения на борту. Иногда, если возникает угроза разнобоя, нечёткости или, ещё того хуже, паники, — необходима резкая, требовательная интонация, даже окрик. А чаще всего к месту бывает шутка — обычная добрая человеческая шутка. Она помогает работать веселей, — а хорошо работать можно только весело! <…>

По моим наблюдениям, «поехали» отлично снимало то едва уловимое напряжение, которое почти всегда возникает в машине, особенно опытной, перед стартом. Ну, а со временем эта форма информации экипажа о начале взлёта, конечно, просто вошла у меня в привычку…»

Так и появилось «Поехали!», которое в апреле 1961 года станет знаменитым на весь мир.

По итогам Карпов выпустил приказ ЦПК ВВС №001 от 4 января 1961 года, допускавший шестерых слушателей к «экзамену на готовность к выполнению обязанностей космонавта». Через два дня главком ВВС утвердил состав экзаменационной комиссии — её возглавил генерал-лейтенант Каманин, в то время занимавший должность заместителя начальника Главного штаба ВВС по боевой подготовке.

17 января комиссия и слушатели собрались у «Макета №2». Вечером Каманин записал в личном дневнике:

«Сегодня комиссия, назначенная приказом Главкома ВВС под моим председательством, начала приём выпускных экзаменов у первой шестёрки слушателей-космонавтов, подготовленных в Центре подготовки космонавтов (ЦПК) ВВС. <…> Это первые в нашей стране выпускные экзамены космонавтов. Проходили они в филиале ЛИИ и были засняты на киноплёнку.

Каждый слушатель-космонавт занимал место в кабине действующего макета космического корабля «Восток-3А» и в течение 40-50 минут докладывал комиссии о назначении корабля, его оборудовании, о действиях космонавта на различных этапах полёта от посадки в кабину корабля на старте и до приземления в районе посадки. Во время доклада экзаменуемого и после доклада члены комиссии задавали вопросы. <…> Все слушатели показали хорошие знания космического корабля и условий его полёта. Гагарин, Титов, Николаев и Попович получили оценки “отлично”, а Нелюбов и Быковский — “хорошо”».

На следующий день, 18 января, экзамены проходили в Звёздном городке, в учебном классе ЦПК. Здесь всё выглядело более традиционно: слушатели тянули билеты с тремя вопросами и после двадцатиминутной подготовки отвечали на них. Содержание вопросов охватывало весь теоретический курс, за исключением марксизма-ленинизма. Каманин записал в дневнике:

«Все слушатели показали отличные знания. Рассмотрев личные дела, характеристики, медицинские книжки и оценки слушателей по учебным дисциплинам, комиссия единогласно решила всем слушателям поставить общую отличную оценку и записала в акте: «Экзаменуемые подготовлены для полёта на космическом корабле «Восток-3А», комиссия рекомендует следующую очерёдность использования космонавтов в полётах: Гагарин, Титов, Нелюбов, Николаев, Быковский, Попович». После окончания экзаменов в присутствии членов комиссии я объявил результаты экзаменуемым, пожелал им успехов в дальнейшей учёбе и в космических полётах».

Генерал-лейтенант оставил очень важное свидетельство, развенчивающее множество мифов и гипотез о том, как Гагарин был назначен на первый полёт. Получается, что очерёдность отправки в космос была определена 18 января 1961 года, то есть задолго до полёта.

Через неделю произошло ещё одно историческое событие: главком ВВС подписал приказ №21 о назначении шестерых членов отряда, сдавших экзамен, на должность «космонавт». Впрочем, советские граждане и мировая общественность узнают об этом ещё очень нескоро.

---

Литература:

1. Гагарин Ю. Дорога в космос. Записки лётчика-космонавта СССР. — М.: Правда, 1961
2. Галлай М. Через невидимые барьеры. — М.: Молодая гвардия, 1969
3. Голиков А. На пороге больших высот // Огонёк. 1959. №42
4. Голованов Я. Космонавт № 1. — М.: Известия, 1986
5. Давыдов И. Триумф и трагедия советской космонавтики. Глазами испытателя. — М.: Глобус, 2000
6. Есин Б. 40 лет отряду космонавтов РГНИИ ЦПК // Новости космонавтики. 2000. №3
7. Каманин Н. Скрытый космос: Книга первая. — М.: Инфортекст-ИФ, 1995
8. Китаев-Смык Л. Приобщение к космонавтике // Авиапанорама. 2016. №2
9. Кохан В., Карлов В. История разработки медицинских подходов к отбору первого отряда кандидатов в космонавты // Авиакосмическая и экологическая медицина. 2001. №22
10. Куприянов В. Космическая одиссея Юрия Гагарина. — СПб.: Политехника, 2011
11. Пальчиков Н. Испытатели: забытый отряд // Красная звезда. 2010. 15 декабря
12. Пальчиков Н. Космический медполк // Красная звезда. 2011. 26 января
13. Первушин А. Юрий Гагарин: Один полёт и вся жизнь. Полная биография первого космонавта планеты Земля. — СПб.: Пальмира; М.: ООО «Книга по Требованию», 2017
14. Первый пилотируемый полёт. Российская космонавтика в архивных документах. В 2-х книгах / под ред. В.Давыдова. — М.: Родина МЕДИА, 2011
15. Советский космос. Специальное издание к 50-летию полёта Юрия Гагарина / шеф-редактор С. Кудряшов. – М.: ФГУ «Редакция журнала “Родина”», 2011
16. Суворов П., Полозков И. Как отбирали первых космонавтов // Земля и Вселенная. 1987. №3
17. Человек. Корабль. Космос: Сборник документов к 50-летию полёта в космос Ю.А. Гагарина. — М.: Новый хронограф, 2011
18. Шонин Г. Самые первые. — М.: Молодая гвардия, 1976
19. Шуневич В. Интервью с А.Я. Карташовым // Факты. 2004. 10 марта
20. Яздовский В. На тропах Вселенной. Вклад космической биологии и медицины в освоение космического пространства. — М.: Слово, 1996