Любая война – это время героев. В ходе каждой войны в каждой армии всегда встречались примеры исключительной доблести и героизма. Даже людям, имеющим смутное представление о ходе Второй мировой войны, известны леденящие кровь и одновременно вселяющие гордость истории о блокаде Ленинграда или двадцати восьми панфиловцах. Таких примеров великое множество – случаи, когда люди жертвовали собой ради победы и спасения жизней своих товарищей, происходили чуть ли не каждый день, и поэтому чрезвычайно сложно вспомнить каждый из них. Но лишь в одной армии мира принесение собственной жизни в жертву не было чем-то из ряда вон выходящим и воспринималось как составная часть тактики ведения боя. Этой страной была Япония.
Многие люди, интересовавшиеся историей Японии хотя бы вскользь, согласятся с тем, что для самурая не было большего позора, чем попасть в плен после битвы. Законы чести требовали от благородного воина покончить жизнь самоубийством в случае поражения и ни в коем случае не попадать в руки врага живым. Эта традиция укрепилась в сознании жителей Японии за долгий период правления военного сословия – сёгуната. И только после событий, известных как «реставрация Мэйдзи», эта тенденция стала постепенно сходить на нет под влиянием европеизации. Японские воины сменили доспехи, мечи и луки на полевую форму, винтовки и артиллерию – и самурайские традиции стали забываться, а традиция самопожертвования – и вовсе была запрещена императором.
Однако спустя полвека, вследствие внутриполитической борьбы в правительстве Страны Восходящего Солнца, наметился заметный рост националистических настроений. Все элементы европейской культуры, только-только прижившиеся среди японцев, стали жестко отторгаться – и это, в том числе, коснулось и тактики ведения боя, и отношения к собственной жизни и жизни противника. Сопоставляя воспоминания солдат, попавших в японский плен в ходе Русско-японской и Первой мировой войн, с воспоминаниями тех, кому не посчастливилось оказаться в японских лагерях во время Второй мировой, можно подумать, будто люди попали в плен к двум совершенно разным странам. От европейского гуманизма не осталось и следа – если в самом начале ХХ века японцы уделяли внимание приличным условиям содержания и хорошему обращению с пленниками, то в годы Второй мировой очень малое число людей смогло пережить пребывание в японском концентрационном лагере для военнопленных.
Вместе с отношением к пленным изменились и взаимоотношения солдат и офицеров – безграничная власть над подчинёнными возвращала офицерство к образу дворян, которые могли распоряжаться жизнями своих воинов и слуг без оглядки на уставы и моральные нормы. И они без колебаний отправляли людей на смерть, если это могло привести к успеху в военных действиях.
Самый яркий пример такого поведения – известные всему миру камикадзе; это слово, в переводе обозначающее «божественный ветер», уже давно стало синонимом слову «самоубийца». Однако на самом деле так называли исключительно японских пилотов, которых объединяли в отряды пор одному признаку: они были готовы погибнуть. Самоубийственные миссии не были инициативой непосредственно лётчиков – приказы о боевых вылетах отдавались командованием и не обсуждались. Камикадзе использовались в течение всего времени ведения войны на Тихоокеанском фронте; это явление произвело сильное потрясение на Западе и вошло в мировую историю как не имеющий аналогов пример исполнительности и самопожертвования.
Не менее известны и «кайтэн» – торпеды, управляемые пилотами-смертниками. Один из изобретателей этого оружия, лейтенант Сэкио Нисина, стал и первым пилотом управляемой торпеды. Вместе с ним на борту был прах второго создателя, Хироси Куроки, погибшего при испытаниях.
Однако японские солдаты жертвовали собой не только в воздухе и на море, но и на суше. Верные древнему самурайскому правилу «не сдаваться в плен», солдаты и офицеры часто шли на смерть, если при этом была вероятность забрать с собой на тот свет хотя бы несколько врагов. Широко известны так называемые «банзай-атаки», предпринимаемые японскими солдатами в ходе боевых действий: с громким криком «Тэнно Хэйка Банзай!» («Слава Императору!») японские солдаты и офицеры всеми силами бросались в ближкий бой, сжимая в руках винтовки с примкнутыми штыками и традиционные японские мечи. В ближнем бою у японцев часто было превосходство – штыковому бою в японской армии уделялось огромное внимание, а японские винтовки с длинными штыками позволяли низкорослым японским солдатам компенсировать разницу в росте со своим противником. Также следует добавить, что американские солдаты в принципе редко примыкали штыки – от этого винтовка теряла в точности; поэтому в большинстве случаев противостоять штыкам и мечам морпехам приходилось с помощью прикладов, сапёрных лопат и боевых ножей. Особенно часто солдаты союзников сталкивались с этим явлением до 1943 года – поэтому на заключительном этапе войны американские морпехи уже имели богатый опыт в отражении подобных наступлений, и самоубийственные атаки с каждом разом становились всё менее эффективны. Однако в начале боевых действий на островах Тихого океана они имели большой успех – оказывающие мощный психологический эффект, эти стремительные выпады часто проламывали американскую оборону и вынуждали солдат союзников в ужасе отступить. Однако очень часто подобные действия были, мягко выражаясь, не к месту – волна бегущих японцев разбивалась о стену пулемётного и миномётного огня из американских окопов, не нанося противнику ощутимого урона. Так развивались события во время битвы за реку Тинару на острове Гуадалканал. 21 августа 1942 года полковник Киёнао Итики повёл в банзай-атаку более восьмисот солдат. Несмотря на короткую дистанцию, отделявшую их от противника, почти все участники атаки были уничтожены массированным огнём из пулемётов и личного оружия, а полковник, возглавлявший наступление, покончил с собой, чтобы избежать несмываемого позора.
Наряду с банзай-атаками были широко распространены ночные вылазки на позиции противника. Под покровом ночи японские солдаты по несколько человек подкрадывались к американским окопам с единственной целью – зарезать как можно больше врагов прежде, чем их обнаружат и убьют. Шансов на выживание у таких диверсантов практически не было – за всю историю войны на Тихом океане известно лишь несколько случаев, когда японцам удавалось успешно отступить обратно на свои позиции. В отличие от банзай-атак, эта тактика широко применялась в течение всего хода боевых действий, и военные эксперты признавали её высокую эффективность. Постоянное напряжение и ожидание нападения лишало утомлённых бойцов возможности отдыха, что, в свою очередь, не лучшим образом сказывалось на боеспособности. К подобным диверсиям морпехов отдельно готовили в учебных лагерях, уделяя особое внимание рукопашному и ножевому бою. Юджин Слэдж, морской пехотинец США, в своей книге «Со старой гвардией на Пелелиу и Окинаве» цитирует такую речь сержанта-инструктора:
Когда на Тихом океане наступает ночь, япошки всегда посылают людей на наши позиции, чтобы разведать нашу оборону или просто проверить, сколько американских глоток они смогут перерезать. Они выносливы и обожают рукопашный бой. <…> Если бы вы, парни, воевали с немцами, вам бы вряд ли пришлось хоть раз использовать нож в бою, но япошки – это совсем другое дело. Я гарантирую, что прежде чем война закончится, вы или парень в соседнем окопе от вас использует свой «кабар»[1] против японского лазутчика.
И он был прав.
Для уничтожения вражеских солдат ценой собственной жизни японцами также часто применялись ручные и противотанковые гранаты. Например, в ходе битвы за Иводзиму обречённые на поражение солдаты по приказу офицеров обвязывались гранатами и бросались под гусеницы американских танков, нередко уничтожая их или выводя из строя. Очень часто жертвами таких самоубийц становились санитары и охотники за сувенирами. Даже получив тяжёлое ранение, японские солдаты находили в себе силы зажать в руке гранату с извлечённым кольцом; когда к ним приближался медик для оказания первой помощи, или же простой боец, желающий раздобыть себе офицерский меч, пистолет или другой желанный сувенир (в роли которого, кстати, могло выступать что угодно, вплоть до золотых коронок на зубах), раненые отпускали скобу гранаты и подрывали приблизившихся вместе с собой.
Сложно назвать однозначную причину такого бесчеловечного и временами безрассудного поведения. С одной стороны, сложившийся за века японский менталитет располагает к слепому следованию приказам тех, кто находится выше по сословному или служебному рангу, а также к подавляющей безынициативности подчинённых по отношению к начальству. Нельзя упрекнуть японцев в том, что они жертвовали собой по приказу, а не по своему душевному порыву из любви к родине – ведь неповиновение начальству противоречило представлениям японцев о долге и чести и вело к неминуемому позору. С другой стороны, даже под страхом смерти солдаты предпочитали не сдаваться в плен – но не из-за собственных убеждений, а от страха. Здесь постаралась японская пропаганда – рекрутам и солдатам постоянно рассказывали о жестокости американских морских пехотинцев, об ужасающих пытках, ожидавших всякого, кто попадёт к ним в плен – поэтому быстрая смерть в бою казалась обманутым солдатам более привлекательной перспективой, чем участь пленника.
В завершение можно сказать только одно – несмотря на то, что Япония участвовала в войне на стороне наших противников; несмотря на то, что люди клали свои жизни на алтарь победы по приказу командования, а не по собственной воле, мы должны уважать их жертву и помнить, что настоящие герои были по обе стороны каждого фронта.
[1] «Кабар» – сленговое наименование боевого ножа, производимого фирмой «Ka-Bar» и до сих пор состоящего на вооружении американской морской пехоты (Прим. автора)
Комментарии к данной статье отключены.