«Так хочет Бог!».
26 ноября 1095 года речь папы Урбана II
открыла эпоху Крестовых походов
Выдающийся историк Жак Ле Гофф утверждал, что Крестовые походы открыли христианам лишь абрикос. Спорный постулат — во всяком случае, цель накормить Европу фруктами явно не была первостепенной для крестоносцев. Если же вникнуть в предысторию этого крупнейшего военного события Средневековья, то она представится триумфом военно-политических технологий.
«В год от воплощения господня тысяча–девяносто–пятый, на пределах Галлии торжествовался великий собор… В городе, именуемом Клермон. На нем присутствовал папа Урбан–Второй, с епископами и кардиналами», — писал хронист монах Роберт Реймский. И хотя помимо духовенства в Клермон съехался и цвет французского рыцарства, ничто не предвещало начала новой войны. Напротив, собор сделал положение о «мире Божьем» обязательным к исполнению всеми католиками. Отныне под высочайшим запретом оказывались междоусобные распри и пролитие крови единоверцев вообще в течение большей части недели – с конца среды до рассвета понедельника.
Следом Урбан II подтвердил состоявшееся годом ранее отлучение от церкви короля Франции Филиппа I Капетинга. Формальной причиной стал мезальянс монарха с графиней Анжуйской Бертрадой де Монфор. Похитив её у супруга, первенец королевы Анны Русской возмутил епископов разводом и новой свадьбой. Если на тот момент Филипп I пренебрегал мнением клира, то вскоре ему пришлось горько пожалеть об этом — интердикт лишал его права и возможности участвовать в отвоевании Иерусалима. Будучи не просто современником Первого крестового похода, а и правителем королевства, Филипп I был вынужден пропустить его из-за собственной любвеобильности… Пожалуй, истории известно не так и много примеров такой неудачи. Вассалы Филиппа I отныне не подчинялись ему с благословения папы, а корону в походе представлял брат короля граф Гуго Вермандуа.
Безусловно, церковный характер этих мероприятий Урбана II был мнимым – они напрямую касались политики. Папа старательно готовился к главному событию собора, без преувеличения изменившему мировую историю. 26 ноября 1095 года понтифик обратился к собравшемуся в Клермоне священству и мирянам.
Подлинника речи Урбана II не сохранилось. Канонической версией её текста считается запись, сделанная тем же Робертом Реймским. Уже первые строки речи папы поражают:
«Я хочу вам поведать, что привело меня стать пред вами. От пределов Иерусалима и из города Константинополя к нам пришла важная грамота, и прежде часто доходило до нашего слуха, что народ персидского царства, народ проклятый, чужеземный, далекий от Бога… напал на земли тех христиан, опустошил их мечем, грабежем и огнем, а жителей отвел к себе в плен или умертвил».
Крестовые походы зачастую ассоциируют исключительно с Иерусалимом в качестве главной цели. Однако Урбаном II он упоминается наряду со столицей Византии. Ещё и полвека не миновало со времён Великого раскола 1054 года, когда Константинополь и Рим обменялись проклятиями. Теперь же папа возвещает об угрозе турок-сельджуков стольному граду схизматиков, добавляя: «Кому же может предстоять труд отмстить за то и исхитить из их рук награбленное, как не вам?».
Конечно, глобальное соперничество церквей не сошло на нет. Однако в нём наметился перевес в сторону католичества. Не случайно за год до Клермонского собора император Алексей I Комнин обратился к Урбану II с просьбой о помощи, а не наоборот. Справедливости ради, Византия слала сигналы бедствия на все четыре стороны света: в западные графства, русские княжества и даже половецкие степи. Папа римский просто не мог упустить такой момент — и не упустил его. Ну, а Иерусалим явился лучшей из мыслимых целей благословенного Господом похода.
«Предпримите путь ко Гробу святому; исторгните ту землю у нечестивого народа и подчините ее себе», — призывал Урбан II, и толпа в неистовстве восклицала в ответ: «Так хочет Бог!». Не сходя с места, сам оратор вооружился этим кличем, а затем снял с плеч свою сутану. Из её ткани были выкроены первые алые кресты – символ крестоносцев на их одеянии.
Четыре года спустя папа доживёт до взятия Иерусалима христианами, но не успеет получить известие об этом. Однако эхо его речи будет греметь над миром ещё без малого две сотни лет.
