Доктор медицины, польский военный врач Войцех Едлина-Якобсон (Wojciech Jedlina-Jacobson, 1885–1961) участвовал в Первой и Второй мировых войнах, советско-польской войне 1919–1921 гг., был одним из лидеров Великопольского восстания (Великая Польша — историческая область на западе Польши, ядро образования польского государства). Он дослужился до майора медицинской службы Войска польского и стал кавалером ордена «Виртути Милитари». В межвоенное время были опубликованы несколько книг его мемуаров, получивших в Польше широкую известность. Ниже приведена глава из книги «С народом великопольским против захватчиков. Воспоминания», изданной в Торуне в 1936 году, рассказывающая о взятии польскими войсками Бобруйска 28 августа 1919 года, в ходе советско-польской войны. На русском языке публикуется впервые.
Снова мы оставляем за собой свежепостроенные большевиком ряды земляных укреплений. На них не видно никаких следов боёв. С юго-востока изредка доносятся до нас отголоски орудий. Посёлки и деревни теперь лежат гуще друг к другу. Очевидно, мы уже приближаемся к Бобруйску. Продвигаемся вперёд, более-менее держась железной дороги, однако иногда делаем глубокие вылазки то вправо, то влево от линии нашего марша, чтобы подавить замеченные наибольшие очаги сопротивления большевика. Иногда издалека нас осыпает своим огнём вражеская артиллерия, или внезапные пулемётные очереди вновь вынуждают развернуться цепью. Обычно такое сопротивление несколькими меткими выстрелами подавляет артиллерия, пехота лишь иногда вступает в действие.
Мы как раз возвратились из такой фланговой вылазки на тракт возле железной дороги, когда другой наш батальон двинулся вперёд. Его сопровождали французские лёгкие танки. Грохоту создавали без меры, а проскальзывали на болотистой дороге, как собака на паркете. Сейчас им помогала пехота, потому что, хотя водители и творили чудеса, через эти болотистые просторы машины нужно было двигать человеческой силой. Техника ещё не достигла такого совершенства, чтобы эти бронированные коробочки могли плавать по болотам. Но когда они выбрались на более твёрдую местность, то отблагодарили пехоту: проложили ей дорогу через заграждения, за которыми большевики намеревались обороняться, и вызвали немалую панику среди врага. Нам не пришлось долго наблюдать показательные выступления новейшего оружия, так как верховой привёз дальнейшие приказы.
Мы повернули направо от дороги. В следующей деревне были значительные формирования врага, которые мы должны были вытеснить. Первая рота уже обменялась выстрелами с противником, а арьергард батальона и артиллерия ещё не добрались до первых строений. Мы сокращали расстояние между подразделениями слегка наклонной местности, как вдруг, совершенно неожиданно, по нам с левой стороны, почти с тыла, врезала артиллерия противника. Больше дюжины снарядов с пронзительным свистом пролетело прямо между наших голов, чтобы на расстоянии от 20 до 30 шагов рявкнуть зловещими взрывами. Пехота вмиг сползла в ближайший дорожный кювет возле первых хат.
Артиллеристы оказались менее расторопными. Спускаясь на галопе с холма к дороге в долине, они налетели на пехотинцев и нескольких опрокинули. На резком повороте перевернулось орудие, сломав ногу одному из канониров. Пока я перевязывал пострадавших — разве что чудом у нас не было убитых и раненых — ударили по хате, где я хозяйничал, два снаряда — к счастью, не причинив большого вреда. Другие били уже совсем безвредно, в чистое поле. Прямых потерь таким снарядным дождём большевик нам не нанёс, однако на мгновение пехота оказалась парализована. Артиллеристы также проявляли явную нервозность — до тех пор, пока им не удалось занять выгодные позиции, чтобы грянуть в ответ по невидимому противнику.
Большевик был хитёр в своих внезапных артиллерийских вылазках и так подвижен, что попросту неуловим. Вдоль железнодорожных путей он действовал постоянно, и на 2–3 км от дороги никогда нельзя было чувствовать себя в безопасности. Исподтишка подъезжал прямо под линию фронта бронепоезд, — как гласила молва, управляемый прусским обер-лейтенантом Шмидтом, — палил несколько минут направо и налево из лёгких орудий и пулемётов по нашим линиям и крупным скоплениям войск, чтобы при первых залпах нашей артиллерии быстро отступить.
Тем временем, сопротивление противника в следующей деревне было сломлено наступлением одной роты. Сомкнутыми колоннами, уже без препятствий, мы устремились дальше, прямо на форты Бобруйска. Там мы ударили в пустоту: крепость и город никто не защищал. Большевистская пехота отодвинулась на юг. Бронепоезд оставил город как последняя боевая единица и, обстреливаемый нашими тяжёлыми пулемётами, исчез на мосту. Едва он достиг противоположного берега, прозвучали два сильных взрыва, и мощная металлическая конструкция моста, лишённая поддерживающей её опоры, рухнула в волны Березины.
Нас сердечно приветствует польское и белорусское население, но видно, что оно запугано и опасается подслушивания со стороны евреев. Только шёпотом народец рассказывает об издевательствах над выданной евреями и схваченной большевистскими комиссарами польской молодёжью. Все сожалеют, что мы не пришли в Бобруйск уже через неделю после взятия Минска [поляки захватили Минск 9 августа — прим. редактора]: сопротивление было бы слабее, а трофеи — огромными. Всё последнее время большевики занимались исключительно вывозом из крепости всякого военного имущества, мы же тем временем две недели торчали без дела в Пуховичах!
На следующий день после вступления в Бобруйск я паромом переправился через Березину с батальоном Барча [командир батальона Максимилиан Барч (Maksymilian Bartsch) по прозвищу Храбрый Макс, в будущем польский политик и общественный деятель — прим. переводчика]. Мы пошли вдоль путей в южном направлении. Солнце припекало. Нигде не встретив врага, мы вошли в какое-то крупное польское поселение среди лесов. Нас радостно приветствовали как освободителей. Там собралось множество поляков, беженцев со всей бывшей Российской империи. Некоторые из них уже много недель ждали возможности дальнейшего бегства из большевистского ада в свободную Польшу.
Когда они услышали, что дальше мы не пойдём, что возвращаемся, закончив рекогносцировку, то начали быстро собирать свои вещи, чтобы немедленно, впереди нас и под нашим прикрытием, отправиться в Бобруйск. Тут внезапно свой «привет» нам прислал большевистский бронепоезд. Каким образом неприятель узнал, что мы в деревне — неизвестно. Один из снарядов, пробив крышу, убил на чердаке мужчину великанского сложения, отца трёх маленьких детей. Беженец пробирался с ними в Польшу аж откуда-то с Урала, похоронив в дороге жену, которая не выдержала лишений далёкого путешествия. У порога свободы, собирая узлы в дальнейшую дорогу к Отчизне, он пал от вражеского выстрела, осиротив троих своих малышей.
Тремя днями позже мы идём через Зелёную Корчму в направлении Могилёва. Частично население враждебно к нам настроено. «Какой-то царь должен быть, либо ляшский, либо русский — всё равно, но война пусть будет в другой стороне», — говорят они. Ничего удивительного, война — это нищета. Народец этот почти полностью самодостаточен. Живёт примитивно, как их предки тысячу лет назад. Знают, что «чёрт», пышущий дымом и огнём, доезжает до города, однако многие из них никогда в городе не были. Самым далёким путешествием в их жизни становится ближайшая деревня с костёлом. Сейчас они испытывают наибольшее неудобство из-за недостатка соли и сахара. Когда они заметили в наших продовольственных запасах этот лакомый товар, у них внезапно нашлись для нас сыр, яйца, хлеб и сало, хотя минутой раньше они твердили, что всё продовольствие отняли у них большевики. Лица их прояснились — тем более, что наша братия, острая на язык, начала с ними перешучиваться.
Пересекаем длинный деревянный мост. Это немецкая военная конструкция, а вот мостики по левой стороне тут и там взорваны. Мы чувствуем жажду. На пригорке с левой стороны недалеко от тракта виден какой-то посёлок. Я опережаю батальон и авангард, доезжаю до первой хаты и прошу вынести вёдра с водой. Минуту беседую с местными людьми, угощаю их папиросами, объясняя, что мы — не германские войска, хотя и носим мундиры такого же цвета. Когда я хочу двинуться к следующим хатам, меня останавливают предупреждением, что там повсюду большевики. Поэтому я прошу, чтобы из всех лачуг выставили вёдра с водой, так как подступающей армии нужно утолить жажду, и возвращаюсь к нашему отделению, марширующему в сомкнутой колонне.
Стрельба, которой мы обменялись с большевистским дозором, находящимся в деревне, продлилась недолго. На их главные силы мы наткнулись только в 10 км дальше, то есть на расстоянии почти в 30 км от Бобруйска. Мы встали и закрепились в каком-то, как оказалось, большом поместье. Там находились особняк с огромными погребами и обширные хозяйственные постройки; всё было выстроено из дуба, внутри выложено таким же деревом. В главном зале пол был покрыт слоем грязи толщиной около пяти сантиметров. При уборке мы убедились, что это земляное покрытие до самого паркета, уложенного красивыми узорами, пропитано кровью. Очевидно, здесь у большевиков был госпиталь.
Вечером началось наступление большевика, атаки продолжались всю ночь. Под утро снаряды падали уже между постройками. Вдоль ручья сразу за садом кипел бой. Наши солдаты замёрзли и совершенно растеряли боевой дух, лица их были бледными и измученными. Даже тёплый кофе, который они получили, не добавил им отваги. Было решено отступить. Однако единственную дорогу к отступлению, петляющую меж болот, как раз засыпали большевистские снаряды. Наша артиллерия, постоянно находясь под их огнём, уже раз в четвёртый меняла свою позицию, к тому же она была сильно выдвинута под пули пехоты, чего более всего не любила.
Рассмотрев общую ситуацию, я пришёл к выводу, что нам не остаётся ничего иного, как идти с контратакой на помощь артиллерии. Лучше погибнуть в бою, лицом к врагу, чем утонуть в болоте во время бегства! В том же духе я обратился к подавленным людям, сбившимся в толпу возле моей санитарной повозки. Среди них было много моих старых людей из Гнезно [город, в котором Едлина-Якобсон действовал во время Великопольского восстания 1918–1919 гг., древняя столица Польши — прим. переводчика]. В ответ они стали настаивать, чтобы я сам их повёл. Когда мы добрались до края рощицы, за которой была дорога и позиции артиллерии, первые солнечные лучи пробились сквозь густой, колюче-холодный туман. Щёки солдат зарумянились, кровь быстрее побежала по жилам. Несколько минут спустя огонь усилился…
Собственный перевод с польского. Источник: образовательное приложение Wielkopolanie1920
