Проигравшие в борьбе двух мировоззрений

В годы Великой Отечественной войны через немецкий плен прошло более 6 миллионов советских военнослужащих. Не менее 3,5 миллионов красноармейцев погибло в лагерях, на изматывающих принудительных работах или просто оставшись лежать на дорогах, ведущих с фронта за колючую проволоку. Согласно немецким источникам, до февраля 1945 года в плену побывало 5 миллионов 750 тысяч советских военнопленных: 3 миллиона 350 тысяч человек — в 1941 году, еще 2 миллиона 400 тысяч — в 1942—1945 годах. Современные российские историки уточняют эти данные. Сводка донесений немецких воинских частей по состоянию на декабрь 1941 года говорит о 3 миллионах 800 тысячах взятых в плен красноармейцах, а число 3 миллиона 350 тысяч приводит уже лагерная статистика. То есть 450 тысяч пленных просто не добрались до лагерей.

Преступные приказы нацистов

Правовое положение пленных на начало Великой Отечественной войны определяла, главным образом, Женевская конвенция об обращении с военнопленными 1929 года. Она уточняла и дополняла Гаагские конвенции и декларации 1899 и 1907 годов, под которыми стояли подписи в том числе и представителей Российской империи. Однако тот факт, что СССР в свое время не принял Женевскую конвенцию, развязал Германии руки: национал-социалистическое правительство не считало нужным придерживаться правовых рамок в отношении своего противника. Неприсоединение Союза к Женевской конвенции стало очень удобным аргументом для нацистского руководства и оправдывало в его глазах абсолютно бесчеловечное поведение войск на занятых территориях.

Еще до нападения на СССР Верховное главнокомандование вермахта (ОКВ) и Верховное командование сухопутных войск вермахта (ОКХ) издали несколько приказов и распоряжений по вопросам обращения с будущими военнопленными с востока. Обширная категория военнослужащих Красной Армии была обречена на безоговорочное уничтожение так называемым «приказом о комиссарах» — «Директивами об обращении с политическими комиссарами» (приняты 6 июня 1941 года). Чтобы избежать «вредного» влияния на пленных солдат, политработников (к ним, кроме политруков и комиссаров воинских формирований, относили партийных и государственных деятелей) надлежало расстреливать прямо на месте пленения. Фильтрацией военнопленных и поиском «нежелательных элементов» (ими считались не только комиссары, но и евреи) занимались сотрудники СС, действовавшие в составе айнзацгрупп полиции безопасности и СД.

Приказом «О службе содержания военнопленных по плану «Барбаросса» (июнь 1941 г.) предусматривалась организация 19 шталагов и офлагов, рассчитанных на 790 тысяч человек. За пределами Рейха лагеря требовалось заполнять максимально плотно, а перевозить пленных в Германию разрешали лишь особые приказы ОКВ. При обустройстве в лагерях узники могли рассчитывать в основном на собственное снаряжение и одежду. Какие-либо связи со своим государством или гуманитарными организациями были строго запрещены. Офицеров предписывалось содержать отдельно от рядовых бойцов.

«Распоряжения об обращении с советскими военнопленными во всех лагерях военнопленных» (сентябрь 1941 года) устанавливали следующие правила:

• неповиновение пленных решительно пресекается при помощи оружия;
• попытки побега караются немедленным расстрелом;
• с «проявляющими послушание» военнопленными стоит вести себя корректно, однако доверять им не следует;
• контактам пленных с гражданским населением, а также общению между командирами и рядовыми необходимо всячески препятствовать.

Из военнопленных следовало набрать лагерную полицию, вооружить кнутами и дубинками и обеспечить ей несколько более комфортные условия содержания. Обязательным требованием была сортировка пленных по этническому признаку, а также по степени благонадежности — их делили на политически нежелательных (чью судьбу решали айнзацгруппы полиции безопасности и СД), политически безопасных и заслуживающих особого доверия.

На Нюрнбергском процессе немецкие офицеры уверяли, что старались обходить эти приказы, что военнослужащие вермахта помнили о воинской чести. Однако масштабы смертности среди советских военнопленных говорят об обратном.

Добро пожаловать за колючую проволоку

Организация работы с военнопленными находилась в ведении ОКВ и ОКХ. ОКХ отвечало за прифронтовые районы, где действовали армейские пункты сбора и пересыльные лагеря (дулаги). В область ответственности ОКВ входили территория Рейха, генерал-губернаторство и рейхскомиссариаты. Здесь уже размещались стационарные лагеря: шталаги — для рядового состава и офлаги — для попавших в плен офицеров. Они подчинялись Службе по делам военнопленных в составе Общего управления ОКВ.

Пленение, как правило, происходило в прифронтовой зоне. Затем маршрут пленного красноармейца был следующим: приемный лагерь — армейский сборный пункт — пересыльный лагерь (дулаг). В дулаге производилась фильтрация по национальности, профессии и степени лояльности. Здесь, собственно, заканчивался путь евреев, комиссаров и чекистов — их расстреливали либо направляли в концлагеря. Остальных военнопленных из дулагов перемещали в шталаги и офлаги.

Уже сам путь в стационарный лагерь был испытанием на прочность. Это были либо пешие переходы по 25—40 километров в день (независимо от времени года), либо транспортировка в товарных вагонах или вагонах для перевозки скота.

Один из бывших военнопленных вспоминал, как несколько суток ехал к месту содержания в вагоне, где из-за тесноты невозможно было даже сесть. Терявшие сознание от духоты не могли упасть на пол. Не давали ни еды, ни питья. Отхожих мест не было, и вонь в запертых наглухо вагонах стояла ужасная. В ответ на крики охрана для устрашения стреляла по вагонам. Когда на остановке выяснилось, что во всех вагонах есть умершие, тела приказали вынести на улицу и просто сложить рядом с рельсами. Еще через день состав с военнопленными разгрузили на обнесенной оградой голой земле и оставили на ночь без воды и пищи.

Многие пленные погибали уже в пути — от голода, от истощения, от пули охранника, замерзали во время ночевки на открытой местности. Да и в самих лагерях было не лучше. Например, в Минском дулаге в условиях минимального снабжения и без всякого санитарного контроля под открытым небом одновременно находилось около 100 тысяч военнопленных и до 40 тысяч гражданских лиц.

Типичный шталаг представлял собой большой лагерь, рассчитанный в среднем на 10 тысяч человек. Он огораживался колючей проволокой, по периметру через каждые 200 метров расставлялись наблюдательные вышки. У входа размещались административные здания, далее стояли пищеблок и многие десятки бараков вместимостью 200—250 человек. В действительности там помещалось куда больше пленных. Внутри барака находились сгруппированные в блоки трехэтажные деревянные нары, умывальня, комната для охраны. Окна были зарешечены и всегда закрыты, так что света, и свежего воздуха не хватало. На ночь бараки запирались.

При поступлении в лагерь пленных регистрировали, присваивая им порядковые номера. Каждому выдавалась бирка с таким номером. На одежду в четырех местах с помощью трафарета наносились буквы SU, что обозначало государственную принадлежность военнопленного (немецк. Sowjetunion, «Советский Союз»).

В июле 1942 года ОКВ издало распоряжение о нанесении на военнопленных особого опознавательного знака-клейма: с помощью ланцета на левую ягодицу китайской тушью наносился открытый книзу острый угол длиной 1 см. Также есть свидетельства о выжигании креста на внутренней стороне левого предплечья. Такая вот «паспортизация».

Труд на благо Великой Германии

Приказ начальника ОКВ Вильгельма Кейтеля от 8 июня 1941 года гласил:

«Русских военнопленных следует в первую очередь использовать на русской территории и заставлять их там работать. (…) Эвакуация говорящих по-немецки русских, евреев и представителей азиатских рас в Рейх недопустима».

Трудиться они должны были на занятых немецкими войсками территориях на строительстве дорог, мостов и сооружений для авиации и флота и в других «интересах войск» (в оперативной зоне), а также на промышленных предприятиях и в сельском хозяйстве (в районах военного подчинения).

И действительно, уже летом 1941 года около 700 тысяч советских военнопленных работали на объектах в интересах наступающего вермахта. Стоит напомнить, что Женевская конвенция запрещала использование пленных на военных объектах противника. По согласованию с Имперским министерством труда допускалась отправка в Рейх пленных красноармейцев для строительства лагерей для военнопленных, замены убывающих пленных французов и для удовлетворения насущных потребностей немецкой экономики.

Отправлять в Германию допускалось лишь квалифицированных работников, а их отбор осуществлялся на востоке силами Министерства труда. Весьма энергично действовал министр вооружений Фриц Тодт, писавший в сентябре 1941 году о достигнутой с Отделом по делам военнопленных ОКВ договоренности на поставку в Рейх 20 тысяч советских пленных для строительства автодорог. Однако массовое использование подневольного труда военнопленных в Рейхе изначально не планировалось — это казалось вредным и рискованным в идеологическом плане.

«Распоряжения об обращении с советскими военнопленными во всех лагерях военнопленных» уточняли: при выходе на работы вне стационарного лагеря необходимо формировать закрытые колонны военнопленных. В задачи охраны входила их строжайшая изоляция от военнопленных других национальностей и гражданского населения — местных жителей и иностранных рабочих. Сопровождали эти колонны караульные команды, имевшие право немедленно применять оружие. На территории Рейха рекомендовалось привлекать советских пленных к работам на военных объектах — это позволяло обеспечить их изоляцию должным образом. Решение о трудоиспользовании военнопленных в гражданском секторе экономики принимали исключительно в вермахте.

Постепенно приоритеты изменились. В начале войны военнопленные с востока воспринимались как ненужный балласт, от которого необходимо побыстрее избавиться, дабы очистить завоеванные земли и сэкономить на снабжении пленников. Но уже в конце 1941 года немецким государственным деятелям пришло в голову, что их можно использовать в качестве рабской силы. Переход от концепции блицкрига к концепции длительной войны на истощение воплотился, в том числе, в поставке в Рейх как можно большего количества советских военнопленных. Они были призваны заменить на рабочих местах военнообязанных немцев и поддержать своим бесплатным трудом немецкую экономику.

С осени 1941 года труд пленных красноармейцев использовался в угольной промышленности Рурского бассейна. Кроме того, они активно трудились в сфере строительства, металлургической и металлообрабатывающей промышленности. Около 30% пленных были заняты в сельском хозяйстве. Обычно на работу к фермерам отправляли «доходивших» — при всей тяжести труда, в сельской местности Германии ситуация с питанием была получше, чем в городах.

Организация труда военнопленных на территории Рейха входила в задачи ОКВ и Министерства труда, а с весны 1942 года к ним присоединилось ведомство Генерального уполномоченного по трудоиспользованию Фрица Заукеля. Местные службы труда (арбайтсамты) получали запросы на рабочую силу от промышленных предприятий, ремесленников-предпринимателей и крестьян и передавали их в земельные службы труда. В свою очередь, те обрабатывали полученные из шталагов данные о количестве пленных и распределяли имеющуюся рабочую силу между потребителями. Из числа трудоспособных военнопленных формировались рабочие команды (те самые закрытые колонны). Они направлялись в рабочие лагеря, расположенные непосредственно на месте производства. Все военнопленные оставались приписанными к конкретному шталагу, в котором они были зарегистрированы.

Между шталагом и предприятием заключались договора о трудовом использовании военнопленных. Хотя изначально оплата труда советских военнопленных не предполагалась вовсе, со временем ситуация изменилась. Правда, их тарифные ставки составляли не более 80% от минимального местного тарифа оплаты труда. Дневной заработок пленного на промышленном предприятии составлял 20—30 пфеннигов в день (или 9 рейхсмарок в месяц) — это та сумма, которую военнопленный получал на руки. Помимо этого, из его заработка вычиталась плата за жилье, питание и одежду. Потратить заработанные деньги можно было лишь на территории лагеря. Узники, занятые в сельском хозяйстве, не получали на руки ничего — они работали за крышу над головой, стол и одежду.

В начале ноября 1941 года в Рейхе уже находилось около 390 тысяч пленных, но лишь 185 тысяч из них работали: по приезде часто оказывалось, что многие военнопленные обессилены и неработоспособны. Поначалу умирал каждый десятый из вновь прибывших. Масштабы смертности ужасают: к февралю 1942 года умерло около 2 400 тысяч красноармейцев, попавших в плен. С февраля 1942 года и до конца войны в неволе погибло еще 1 300 —1 500 тысяч человек.

«Я мечтала о еде…»

В октябре 1941 года были установлены нормы питания для военнопленных. Оно зависело от характера и степени тяжести работ, на которых пленный был задействован. В месяц одному человеку полагалось от 6 до 9 кг хлеба, 800 г мяса, 250—450 г жиров и 600—900 г сахара. Такое количество продуктов было значительно ниже норм для военнопленных из других государств.

Однако, как показала практика, во многих лагерях красноармейцы и вовсе получали в день миску пустой похлебки из брюквы, кусок хлеба и стакан эрзац-кофе. Для советских военнопленных даже был придуман специальный дешевый хлеб, который назывался «руссенброт»: он состоял из ржаной муки грубого помола, смешанной с жомом и мукой из целлюлозы, соломы, опилок или листьев. Сколько сможет протянуть человек на таком рационе, никого особо не интересовало — ведь Советский Союз не присоединился к Женевской конвенции, а значит, Германия не обязана обращаться с его гражданами по-человечески.

По воспоминаниям бывших узников, голод в плену был самым сильным и неотступным чувством, притуплявшим мысли и ощущения. Дело доходило до того, что в лагерях изредка фиксировались случаи каннибализма. Уличенных в людоедстве военнопленных расстреливались на месте.

«Хронический, постоянный голод на баланде и брюквенном хлебе — это было что-то иное. Человек перестает здраво мыслить, им овладевает апатия, руки свисают, как плети, кожа — мертвенно-серая… Все сильнее проступало в человеке животное, все меньше оставалось в нем человеческого. Были споры и драки дистрофиков за горбушку, которая у соседа казалась больше, за суп погуще, за место на нарах. (…) Но было и другое. (…) Все страдали от голода, но не все теряли в себе человека, помогали, чем могли, друг другу, иногда просто добрым словом…»

Основными причинами столь ужасающих масштабов смертности советских военнопленных были голод, варварские методы транспортировки пленных в лагеря, тяжелейший труд и отвратительная санитарная обстановка. Высокая скученность в лагерях провоцировала вспышки туберкулеза и тифа, ужасные условия жизни приводили к сердечно-сосудистым заболеваниям, постоянное унижение человеческого достоинства становилось причиной суицидов.

А выживших в аду плена ожидало чистилище репатриации.

---

Литература:

• «Германии не нужны азиаты…» / публикацию подготовил Н. П. Дембицкий // Военно-исторический журнал. — 1997. — № 5. — С. 35—39.
• Женевская конвенция об обращении с военнопленными (1929 г.). — wikisource.org
• Земсков, В. Н. «Статистический лабиринт». Общая численность советских военнопленных и масштабы их смертности / В. Н. Земсков // Российская история. — 2011. — № 3. — С. 22—32.
• Полян, П. М. Жертвы двух диктатур : жизнь, труд, унижение и смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине / Павел Полян ; [предисл. Д. Гранина]. — Москва : РОССПЭН, 2002.
• Смыслов, О. С. Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях / Олег Смыслов. — Москва : Вече, 2009.
• Советские военнопленные: бухгалтерия по-фашистски / публикацию подготовили Б. И. Каптелов, А. А. Важеркин // Военно-исторический журнал. — 1991. — № 9. — С. 30—44.
• «Существовавшие до сих правила… отменяются» / публикацию подготовил К. Б. Иванович // Военно-исторический журнал. — 1991. — № 11. — С. 38—43.
• Штрайт, К. «Они нам не товарищи… » : вермахт и советские военнопленные в 1941—1945 гг. / Кристиан Штрайт ; пер. с нем. И. Дьяконова. — Москва : АНО «Русское историческое общество» — НП ИД «Русская панорама», 2009. — oni-nam-ne-tovarischi.blogspot.com.by