– Аркаша, это, кажется, оставлено для вас, – такими словами встретили Загурского в редакции.
Загурский схватил пакет. С неизъяснимым удовольствием прощупал пальцами: изрядный конверт, чрезвычайно упитанный.
– Явно не от дамы! – хмыкнул один из корреспондентов, с дымящейся папироской в углу рта. Зубы у него были жёлтые от беспрерывного курения, изъяснялся он по большей части бестактно, но держали его в редакции за умение в пять минут написать любую заметку на любую заданную тему.
– Да уж, дамы так толсто не пишут, – согласился Аркадий. – И духами, вроде, не пахнет.
– Да не томите, Загурский, открывайте уже!
Аркадий разорвал конверт. Оттуда на стол выпало несколько старых газетных вырезок и листков бумаги, исписанных одним почерком, но в разное время, – определённо, вырванных из блокнотов.
Записка, сопровождавшая весь этот архив, гласила:
«Любезный друг Аркадий! Вы – писатель молодой и чрезвычайно бойкий, как я имел счастье наблюдать в нашу с вами поучительную беседу.
Давши себе труд ознакомиться с вашими сочинениями в журнале, я лишь утвердился в первоначальном мнении, отчего и отдаю в Ваши руки заметки, составленные мною в бытность мою в Хабаровске и использованные лишь отчасти.
Сейчас мне недосуг этим заниматься – снова отправляюсь в путь, на сей раз в Харбин; да и обстановка нынче не такова, чтобы предаваться воспоминаниям. Требуется материал свежий, «из-под колес»!
Впрочем, для «Нового времени» как для журнала столичного и охватывающего события, так сказать, более общо, возможно, пригодится и это. Я буду рад, если Вы как-нибудь сумеете приспособить мои заметки в дело.
Остаюсь к Вашим услугам и проч., обозреватель журнала «Автомобиль и воздухоплавания» А.Окунев, писано в Петрограде, мая 16-го дня 1916 года»
– «Блерио»! – вот было первое, что сорвалось с губ Аркадия, когда он разложил заметки, щедро иллюстрированные фотоснимками.
Снимки были старые – десятого года. Сентябрь той далекой поры, Петербург, Всероссийский праздник воздухоплавания…
– Да кто такой этот Кузьминский? – спросил несносный коллега, дымя прямо над ухом Аркадия.
– Дайте закурить, Митрофанов, – сказал Аркадий бесцеремонно. – Не жадничайте.
Митрофанов тотчас отошёл: он не любил делиться.
Аркадий, впрочем, сам ещё не знал, кто такой Кузьминский…
…Впервые шум поднялся, когда Александр Александрович, тридцатилетний чиновник Кредитной канцелярии, бросил службу и отправился в Париж.
В Ясной Поляне к этому обстоятельству отнеслись – кто с нескрываемым ужасом, а кто и с лёгким, чуть насмешливым любопытством. К числу последних относился дядя будущего авиатора – великий Лев Николаевич Толстой: мать Кузьминского, Татьяна Андреевна, –младшая сестра Софьи Андреевны Толстой и, как признавался сам Лев Николаевич, –прототип Наташи Ростовой.
Обучаясь полётам, Кузьминский заказал для себя «Блерио». По доходившим из Франции слухам, денег выкупить уже готовый моноплан у русского дворянина не хватило, и он выиграл необходимую сумму в казино. Ну да, эти русские. Фаталисты, игроки, отчаянные головы.
«А может, и правда», – пробормотал Аркадий. Бывали же случае, когда человек действительно выигрывал? Правда, сам Аркадий, перекидываясь в дурачка с коллегами, не выигрывал ещё толком ни разу…
А вот и Всероссийский праздник авиации. К началу его Кузьминский успел, но принять участие не удалось.
Лев Николаевич, к которому племянник заехал перед полётами, подробно расспрашивал его о диковинной новинке: не страшно ли в воздухе?
– После праздника покатаю вас, Лев Николаевич, – обещал Александр Александрович.
На следующий день Кузьминского, с тяжелейшими травмами, уже вытаскивали из разбитого самолёта. Маменька Татьяна Андреевна в ужасе, тетенька Софья Андреевна в ужасе. Кузьминский мог разбить бесценного Льва Николаевича!
Лев Николаевич тоже переменил благосклонное мнение на скептическое:
– Люди – не галки, и летать им нечего!
Кузьминский лечился почти год, после чего, не образумившись, вновь отправился во Францию к Блерио – за новым аппаратом.
Показательные полёты Кузьминского на аппарате «Блерио» в России имели успех, сопоставимый с триумфами модных цирковых борцов, и он обзавёлся собственным импресарио – бывшим оперным артистом по фамилии Шишкин.
«А дальше, любезный мой Аркадий, открывается глава, особенно для меня интересная, поскольку связана она с моим родным Хабаровском, – сделал здесь заметку Окунев. – Оттого и материала поболе. Впрочем, если вы проследите моего «героя» и дальше, то обнаружите его ещё дальше на Востоке».
…Аппарат свой Кузьминский довёз до Дальнего Востока поездом, и к зиме двенадцатого закончил демонстрации во Владивостоке, Благовещенске, Хабаровске, Харбине. Там ещё никто до Кузьминского не летал, и население встречало авиатора с восторгом.
– Давно хочу посетить Китай, – признавался Кузьминский Шишкину. – Как бы это устроить? Обидно не побывать там, когда мы совсем рядом.
– Риск велик, – отвечал Шишкин. – Помните, как недавно в Китай прилетал бельгиец? Местные жители приняли аппарат за злого духа и сожгли машину.
– И всё-таки хочу попробовать! – стоял на своём Кузьминский.
В Мукдене русских авиаторов ожидал любезный приём. Местных жителей поражало всё: и загадочный аппарат, и оба механика, обслуживающих «Блерио»: превосходный знаток дела Лефевр, которого Кузьминский вывез из Франции ещё два года назад, и здоровенный малый по фамилии Хмара – судя по манере держаться, типичный искатель приключений.
Наместник, представительный старый манчжурец, охотно дал русским позволение летать в Мукдене. Место для полёта отвели в центре города на большом плацу, где обучались китайские войска.
– Сколько народу! – Кузьминский не мог сдержать изумления. Кругом кипела толпа, солдаты с винтовками не допускали людей добраться до самолёта и повредить его.
Заиграл бравурный марш, Кузьминский уселся на аппарат, взмахнул рукой и взвился кверху. И тотчас многотысячная толпа, как по знаку, рухнула на колени…
Кузьминский глядел сверху, дивясь зрелищу. Поначалу он ничего не понял – так увиденное не соответствовало ожиданиям. Обычно – что? Дамские шляпки, деревья, дома. А здесь – сплошное переливающееся чёрное море…
– Головы! – понял наконец авиатор. – Черноволосые головы, склонённые к земле!
Сделав несколько кругов, Кузьминский направился ко дворцу наместника, который решил лично на плацу не присутствовать и отговорился нездоровьем. Видимо, трибуны для европейцев, наспех сооружённые под руководством Шишкина, не устраивали наместника.
Кузьминский увидел старика на балконе – в окружении семьи. Авиатор пролетел мимо, приветственно помахав рукой.
Приземление было триумфальным: Кузьминского заваливали цветами, всем хотелось поближе рассмотреть «Блерио». Шишкин бесновался около аппарата, не допуская толпу помять крылья…
04 ноября (22 октября) 1912 года
С-Пб. газета "Новое время"
Русский авиатор в КитаеПЕКИН. (Соб. кор.). Авиатор Кузьминский, при огромном течении иностранцев и китайцев, поднявшись с русского гласиса, совершил блестящий полёт, сделал в несколько кругов над городом. Невиданное до сих пор в столице зрелище произвело огромное впечатление. (СПА).
Прим. ред. – цитата подлинная
– Боюсь, в Таньцзине нас ожидают сложности, – сообщил Шишкин, ознакомившись с ситуацией в следующем «пункте программы». – Здесь уже пытался летать один француз, но ему, как он ни старался, не удалось даже оторвать аппарат от земли. Китайцы не хотят больше платить деньги за фуфелку.
– Обещаем им вернуть плату, если и я опозорюсь, – предложил Кузьминский.
Английский консул предоставил для полёта ипподром, находившийся в ведении англичан, на котором ежегодно проходили конские состязания.
Полёт прошёл триумфально, а по окончании его французский консул подошёл к аппарату, желая осмотреть его. С консулом был старый сановный китаец.
К нему-то и обратился французский дипломат:
– Не удивляет ли вас то обстоятельство, что машина весом в двадцать пудов, да ещё с человеком, может так легко и свободно летать по воздуху?
Старик-китаец задумался и ответил с чрезвычайной серьёзностью:
– Я был бы, напротив, удивлён, если бы машина, сделанная для того, чтобы летать, не летала бы.
Кузьминский был поражён: европеец никогда бы так не ответил!
Следующая цель – Пекин.
Русский посланник принял авиатора и обещал содействие в устройстве полётов.
Для этой цели хорошо подходил Храм Неба, но китайские власти в последний момент запретили это, опасаясь осквернения священного места. Тогда по соглашению с английским посланником предложили организовать выступление на плацу, который находился в европейском квартале. Однако туда запрещён был вход китайцам.
Наконец, русский посланник устранил последнее препятствие, и в назначенный день в европейском квартале собралась громадная толпа. Китайцам хотелось не только увидеть полёт, но и побывать в запретном для них квартале, что существенно увеличивало сборы.
Кузьминский с механиками самым тщательным образом осмотрел аппарат и мотор: лететь предстояло над городом, и в случае остановки двигателя авиатору пришлось бы опускаться на крыши.
Наконец – воздух! Огромный Пекин расстилался под крыльями: глиняные дома – до бесконечности, а вдали зеленел Храм Неба. Авиатор направился к нему, а оттуда – к Запретному городу, куда до сего времени не ступала нога европейца.
После приземления Кузьминского осадили корреспонденты:
– Что там, в Запретном городе?
Кузьминский отвечал:
– Квадратные дворики, как везде в Китае, обнесённые стенами, один в одном… Посередине – пруд, покрытый лилиями. На берегу – белая мраморная пагода…
16 (03) ноября 1912 года
Собств. корреспонд. «Нового Времени».
ПЕКИН. Авиатор Кузьминский выехал в Ханькоу. Его полёты, особенно последний, шестой, во время которого он описал два круга над пекинским кремлём, произвел сильное впечатление на многотысячные китайские толпы зрителей.Прим. ред. – цитата подлинная
Президент Китайской республики был крайне недоволен. В разговоре с английским посланником он спросил:
– А что, разве в Европе разрешено лётчикам летать везде, где им заблагорассудится?
– Видите ли, – отвечал консул, – я покинул Европу четыре года тому назад, и существующие там в настоящее время правила мне неизвестны.
Аппарат с Шишкиным и механиками давно уже отбыл в Ханькоу, по городу были расклеены афиши, всё готово к новому полёту, а Кузьминский всё оставался в Пекине, усердно посещая званые обеды.
Вот, наконец, и Ханькоу, где полёты были весьма удачны. На «аэродром» приходили японские офицеры – знакомились с аппаратом. Без всякого стеснения они делали измерения и срисовывали детали.
– Хочу перелететь Янцзы, – объявил Кузьминский.
Китайцы вежливо засомневались: перелететь Янцзы – такое недоступно человеку.
На другой день Кузьминский опроверг это суеверие. Джонки, баржи, пароходы, миноноски, китайские и иностранные, кишели на великой реке, и с палуб авиатору махали руками. Долетев до Хайнаня, Кузьминский отыскал дворец вице-президента
Китайской республики, сделал над ним несколько кругов и вернулся в Ханькоу.
А спустя несколько дней по Янцзы разобранный «Блерио» и вся команда Кузьминского уже плыла до Шанхая.
Политика остановила полёты русского авиатора над Китаем. Возвращение в Россию было долгим – через Индокитай, Яву, Цейлон, Порт-Саид и Марсель…
* * *
Закончив читать, Аркадий глубоко задумался. Как же далеки те годы, когда люди принимали аэроплан за «летающего дьявола» и падали ниц при звуке работающего мотора! Сейчас вот и в Китае делают собственные аппараты… Как будто целая эпоха прошла, а ведь минуло всего несколько лет. Авиация и впрямь летит «на всех парах», опережая время.
От редакции
К замечательному рассказу Елены Хаецкой нам хотелось бы добавить публикацию в петербургской газете "Новое время" от 09 июня (27 мая) 1913 года.
Вокруг Старого Света на аэроплане
Русский авиатор A. A. Кузьминикий рассказывал сотруднику „Нов. Bp.“ о том, как он облетел на аэроплане вокруг Старого Света.
В рассказе этом много интересного, почти сказочного.
А. А. Кузьминский потратил на своё путешествие целых 14 месяцев и сделал за это время 157 полётов на моноплане Блерио.
Путь был таков. Из Петербурга до Владивостока, с остановками для публичных полётов даже в самых незначительных городах.
Из Владивостока — на Хабаровск, Благовещенск, Харбин.
Здесь Кузьминский узнал, что в Китае ещё не летали. Поборов всяческие затруднения, он устроил полёты в Мукдене. Авиатор летал над знаменитыми императорскими могилами, свидетелями кровавых боёв русских с японцами. В Мукдене смотреть на полёт собралось около 70,000 народу. Заглянув с аппарата вниз, авиатор увидел вместо обычных европейских шляп огромное чёрное море — то были косы нагнувшихся в ужасе китайцев. Вице-король (теперь генерал-губернатор республики) Джаарсюаь по окончании полёта устроил в честь русского авиатора блестящий раут.
Следующий полёт происходил в Тяньцзине. Здесь идея авиации была уже дискредитирована: английский консул и французский приглашали лётчиков, но те не поднялись. Китайцы, народ весьма практический, не хотели платить за билеты и говорили:
— Если полетит, — заплатим. По окончании полёта, который был особенно удачен, китайцы, которые при всей практичности отличаются большой честностью, собрали 1 200 долларов и принесли авиатору.
В Пекине Кузьминский получил разрешение летать в „храме неба”, но когда начались столкновения с монголами, китайские власти отказали наотрез. Тогда вступился русский посланник, г. Крупенский, а также посланники других держав, и Кузьминскому дали русский плац. Там он летал над так называемым „запрещённым городом“, над императорскими дворцами и дворцом Юаншикая, чего не видел ни один европейский глаз.
К этому рассказу Кузьминского о своём пребывании в Китае можно добавить следующий интересный факт.
Китайское правительство, уже знакомое с успехами авиации на основании докладов, прибывших из заграничной командировки китайских офицеров, решило и в Китае организовать военную авиацию. Единственным препятствием в деле осуществления этого намерения являлось отсутствие опытных китайских лётчиков.
Авиатор Кузьминский своими полётами произвёл такое сильное впечатление на китайских военных властей, что они не замедлили поручить ему организацию китайской военной авиации.
Кузьминский охотно согласился на очень выгодное предложение китайского правительства, но об этом факте вскоре сделалось известно в Петербурге. Среди членов всероссийского аэро-клуба поднялась самая усиленная агитация по вопросу о недопустимости русскому авиатору способствовать развитию военной авиации в Китае, стране, находящейся из-за монгольского вопроса в крайне натянутых отношениях с Россией. Благодаря этой агитации авиатор Кузьминский и должен был отказаться от поста инструктора китайских военно-авиационных школ.
Полёт в Ханькоу происходил в присутствии вице-президента республики, который подарил авиатору ценную вазу и орден. Китайцы не верили, что можно перелететь через их священную реку Янцзекианг — "Голубая река", — и когда Кузьминский совершил этот перелёт, изумление и восторг туземцев перешли всякие пределы.
После полётов в Нанкине и Шанхае Кузьминский поехал в Нагасаки и Иокагаму, но летать в Японии ему не пришлось: смерть микадо сделала японцев равнодушными ко всему на свете.
Тогда он уехал в Гонконг и оттуда — в португальскую колонию Мака, китайское Монако, где масса игорных домов (очевидно, отсюда и произошло название карточной игры). Ещё особенность этого города в том, что вовсе нет газет — все газеты запрещены.
Во всех этих диковинных местах летал Кузьминский, летал и в Тонкине.
Затем он прибыл в Камбоджи, где хорошо был принят королём. Король приказал, чтобы все бонзы молились за благополучный исход полёта, и огромное количество бонз в жёлтых одеяниях собрались на плацу и жгли благовония в громадной бронзовой вазе. Когда полёт окончился счастливо, король надел авиатору орден при звуках русского гимна и подарил бронзовую вазу (2 пуда весом) с золою сожжённых благовоний, которая, по поверью камбоджийцев, приносит счастье тому, у кого она хранится.
Кузьминский летал затем в Сингапуре, где поражали огромные леса с деревьями в два раза выше самых высоких домов, обвитыми розовыми цветами и связанными причудливыми лианами. Под вечер целые стада огромных рыжих обезьян со страшными головами, издавая пронзительный свиста, перекочёвывали с дерева на дерево.
Он летал в Сиаме (Банкок), на острове Яве, где охотился на змей, кожи которых привёз с собой: 8 аршин длины и почти аршин по середине. На Яве Кузьминский летал в 5 городах, причём после полёта перед султаном города Соло (голландская колония) он получил орден и запонки с драгоценными камнями в подарок.
Полёт в Паданге и полёт на острове Суматра закончили это замечательное путешествие по воздуху.
Через Коломбо и Порт-Саид Кузьминский приехал в Марсель, а оттуда в Париж.
Там Блерио, на аппарате которого всё время летал Кузьминский, подарил русскому авиатору новый аппарат.
Во всех парижских газетах были посвящены А. А. Кузьминскому большие статьи; его портреты и снимки с его полётов появились во всех журналах.
А в России об этом удивительном путешествии знают только отрывками, только кое-что, почерпнутое из иностранных газет.
Комментарии к данной статье отключены.