«Янычары» Ивана Грозного: рождение стрельцов

Легендарные московские стрельцы времён Ивана Грозного вошли в массовое сознание совсем не в том виде, в каком они существовали на самом деле. За ними прочно закрепился образ, созданный более чем на 100 лет позже их появления. Какие же годы можно считать официальной датой зарождения московских стрельцов и что собой представляло это войско?

Начало легенды

…И еще ново прибави к ним огненных стрелцов много, к ратному делу гораздо изученных и глав своих не щадящих, а в нужное время отцы и матереи, и жен, и детеи своих забывающи, и смерти не боящееся, ко всякому бою, аки к велице которои корысти или к медвянои чаще цареве, друг друга наперед течаху силно бияхуся, и складаху главы своя нелестно за веру христьянскую и за любовь к ним царскую…

Казанская история // ПСРЛ. Т. XIX. М., 2000.

Стб. 44–45.

Московские стрельцы… Когда слышишь эти слова, перед глазами невольно встаёт образ сурового бородатого мужика в длиннополом красном кафтане, сапогах с загнутыми носками и отороченном мехом суконном колпаке. В одной руке он держит тяжёлую пищаль, а в другой – бердыш, на боку у него — сабля, через плечо — берендейка. Этот классический, ставший хрестоматийным образ московского стрельца растиражирован художниками (Иванов, Рябинин, Лисснер, Суриков), кинорежиссёрами (достаточно вспомнить «стрельцов» из известной комедии Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию»), писателями (один А. Толстой и его «Пётр Первый» чего стоит!) и прочно вошёл в обыденное сознание.

Но мало кто знает, что этот такой привычный и узнаваемый стрелец – порождение второй половины XVII века, времён Алексея Михайловича Тишайшего и его сына Фёдора Алексеевича, войн за Украину с поляками и турками. Это его видели иностранные дипломаты, оставившие более или менее подробные описания и рисунки, по которым мы и знаем, как же выглядели московские стрельцы в то время. Но к тому времени история стрелецкого войска насчитывала уже больше, гораздо больше сотни лет, и за это время войско это сильно изменилось как внешне, так и внутренне.

А какими были стрельцы в «начале славных дел», в первые десятилетия своей истории, при «отце» стрелецкого войска Иване Грозном? Об этом известно, увы, намного меньше. К сожалению, не сохранилось ни одного рисунка, который бы описывал внешний вид московского стрельца середины XVI века – самые ранние их изображения датируются в лучшем случае концам XVI-началом XVII веков. Но, к счастью, остались описания, что дали иностранцы, видевшие их в то время. Чудом сохранились, пусть и в небольшом количестве, документы, сообщающие нам о том, какими же были эти воины. Наконец, об истории стрелецкого войска можно узнать из русских летописей и кратких записей в разрядных книгах. Одним словом, порывшись в старинных рукописях и документах, можно всё же сыскать необходимый минимум сведений для того, чтобы попытаться реконструировать внешний облик московского стрельца времён Ивана Грозного.

Итак, где, когда, при каких обстоятельствах появились легендарные стрельцы? Увы, архивы Стрелецкого приказа не пережили Смуту и «бунташный» XVII век – от них остались лишь жалкие обрывки. Если бы не пересказанный неизвестным русским книжником фрагмент царского указа о создании стрелецкого войска, то историки и по сей день искали бы ответ на этот вопрос. Вот этот отрывок:

«Того же лета [7058 г. от Сотворения мира, а по нашему летоисчислению 1549/1550 гг.] учинил у себя царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии выборных стрелцов ис пищалей 3000 человек, а велел им жити в Воробьевой слободе, а головы у них учинил детей боярских: в первой статьи Гришу Желобова сына Пушешникова, а у него пищалников 500 человек да с ними головы у ста человек сын боярской, а в другой статьи Дьяк Ржевской, а у него пищалников 500 человек, а у всяких у ста человек сын боярской; в третьей статье Иван Семенов сын Черемисинов, а у него 500 человек, а у ста человек сын боярской в сотниках; в четвертой статья Васка Фуников сын Прончищев, а с ним 500 человек, а у ста человек сын боярской; в пятой статье Федор Иванов сын Дурасов, а с ним 500 человек, а у ста человек сын боярской; в шестой статье Яков Степанов сын Бундов, а у него 500 человек, а у ста человек сын боярской. Да и жалованье стрелцом велел давати по четыре рубли на год…».

Отрывок краткий, но весьма и весьма информативный. Прежде всего, из этой выписки чётко видна структура каждого стрелецкого приказа, возглавляемого головой из детей боярских: по 500 стрельцов в каждом, разделённых на сотни во главе с сотниками из детей же боярских. Наконец, пересказ даёт нам и сведения о размерах государева жалованья, которое на первых порах было положено стрельцам – 4 руб. в год. Скажем прямо – немного. В том же 1550 г. цены на четверть (4 пуда, 65 с половиной кг) ржи в ближней московской округе составляли 48 «московок», т.е. на 4 рубля (200 московок в рубле) можно было прикупить 66 с гаком пудов ржи (больше тонны в пересчёте на метрическую систему мер и весов). И это при том, что годовая норма расхода зерновых в те времена составляла примерно 24 четверти. Очевидно, что наш книжник не слишком интересовался проблемами логистики, опустив лишние, по его мнению, но любопытные для нас подробности стрелецкого жалованья (не только денежного, но хлебного, соляного и иного. Однако более подробно об этом будет сказано ниже).

Предтечи стрельцов

Однако ещё более любопытно в приведённом отрывке другое. Обращает на себя внимание эпитет «выборный», применённый по отношению к стрельцам. В. И. Даль, раскрывая содержание этого слова, писал в своём «Толковом словаре живого великорусского языка»: «Выборный, отборный, самый лучший, выбранный; избранный…». Выходит, что, во-первых, корпус стрелецкой пехоты изначально создавался как элитарный (своего рода гвардия) корпус, а если принять во внимание местоположение стрелецкой слободы – то, пожалуй, как царская лейб-гвардия, отборные телохранители. Затем, раз уж он «выборный» корпус, значит, его было из кого выбирать. Так из кого же выбирали первых стрельцов?

Для ответа на этот вопрос надо отмотать ленту времени на несколько десятилетий назад, во времена деда Ивана IV, тоже Ивана Васильевича и тоже Грозного. Когда именно появилось на вооружении московитов ручное огнестрельное оружие — в точности неизвестно. Однако, если верить послу Ивана III Георгу Перкамоте при дворе миланского герцога Джан Галеаццо Сфорца, в начале 80-х гг. XV в. некие немцы завезли первые «огнестрелы» в Московию, и русские быстро с ними освоились. Правда, на первых порах стрелки из ручниц-пищалей (пищальники) не получили большого распространения.

Маловероятно, что первые пищальники-стрелки из ручниц приняли боевое крещение во время знаменитого стояния на Угре — уж очень примитивным было тогда ручное огнестрельное оружие, да и сама кампания 1480 г. не располагала к его массовому применению. Лишь со времён Василия III они появляются на государевой службе и на полях сражений в «товарных количествах». Первое упоминание о них относится к 1508 году, когда во время очередной русско-литовской войны набранные с городов пищальники и посошные люди были отправлены в Дорогобуж, поближе к «линии фронта». К этому времени русские уже столкнулись с ручным огнестрельным оружием – в ходе русско-ливонской войны 1501–1503 гг. его использовали против русской конницы немецкие ландскнехты, нанятые Ливонской конфедерацией, а взятые в плен в ходе русско-литовской войны 1500–1503 гг. наёмные литовские «жолнеры»-стрелки из ручниц помогли в 1505 г. воеводе И. В. Хабару отстоять Нижний Новгород от казанцев и пришедших им на помощь ногайских татар.

В 1510 г. впервые сказано о «пищальниках казённых» (т.е., надо понимать, речь идёт о тех, что были «прибраны» на постоянную государеву службу. Имперский посол С. Герберштейн, оставивший любопытные записки о своём неоднократном пребывании в России времён Василия III, сообщал, что в бытность его в Москве у Василия III было «почти полторы тысячи пехотинцев из литовцев и всякого сброда»). Спустя два года, в 1512 г., псковские пищальники штурмуют Смоленск, а в 1518 г. пищальники псковские и новгородские осаждают Полоцк. Активно участвовали пищальники и в русско-литовской Стародубской войне 1534–1537 гг., и в казанских походах Василия III.

Ещё один любопытный факт из того времени – в 1525 г. со слов московского посла при дворе римского папы Дмитрия Герасимова епископ Ночерский Павел Иовий записал, что московский великий князь завёл у себя «scloppettariorum equitum». Под ними, очевидно, надо понимать именно посаженных на-конь для большей подвижности пищальников (а то ведь Герберштейн писал, что «в сражениях они [московиты] никогда не употребляли пехоты и пушек, ибо всё, что они делают, нападают ли на врага, преследуют ли его или бегут от него, они совершают внезапно и быстро, и поэтому ни пехота, ни пушки не могут поспеть за ними…». Потерпев же обидное поражение под Оршей в 1514 г., когда московская конная рать была побита польско-литовской, имевшей все три рода войск, Василий III и его воеводы сделали, надо полагать, правильные выводы из этого). В пользу такой трактовки текста говорит, к примеру, такой факт – в сентябре 1545 г., снаряжаясь в свой первый поход на Казань, Иван IV прислал в Новгород грамоту, в которой повелел «нарядити» с новгородских посадов, пригородов с посадами, с рядов и с погостов 2000 пищальников, тысячу пеших да тысячу конных (любопытно, но в грамоте содержится и норма расхода боеприпасов – каждому пищальнику надлежало иметь с собой 12 фунтов свинца и столько же «зелья»-пороха).

От пищальников к стрельцам

Одним словом, к 1550 г. история русской пехоты, вооружённой огнестрельным оружием, насчитывала как минимум полстолетия. Был накоплен к тому времени определённый как положительный, так и отрицательный опыт применения пищалей на полях сражений, отработаны и первые тактические приёмы (судя по тем отрывочным свидетельствам летописей и разрядных книг, при Василии III пищальников предпочитали использовать преимущественно при осадах крепостей, а в поле они сражались на заранее оборудованных в фортификационном плане позициях). И всё было бы хорошо, но «казённых» пищальников было немного, да и качество их было сомнительно – сброд он и есть сброд. И набираемые с посадов по разнарядке в случае войны (по принципу – «на охоту ехать – собак кормить») пищальники тоже не внушали особого доверия. «Наряжание» нередко сопровождалось злоупотреблениями, да и зачастую в пищальники шли всякие гулящие люди и казаки (всё тот же сброд), отсюда и проблемы с боеспособностью, дисциплиной и лояльностью.

Так, в 1530 году, во время очередной осады Казани посоха и пищальники во время сильной бури, ливня и грозы «пометали» и разбежались, и брошенный ими «наряд» был взят казанцами. В 1546 году новгородские пищальники, недовольные непорядками и злоупотреблениями, допущенными во время упомянутого выше набора, учинили в лагере под Коломной потасовку, переросшую в «бой велик», с государевыми дворянами. Подобные случаи повторялись и позже. Одним словом, службу пищальников нужно было упорядочить.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения царя, стал второй, и снова неудачный, поход на непокорную Казань зимой 1549–1550 г. Подступив к городу 12 февраля 1550 года, Иван и его воеводы, простояв под стенами Казани 11 дней, были вынуждены снять осаду, «ино пришло в то время аерное нестроение, ветры сильные, и дожди великие, и мокрота немерная», почему, по словам летописца, «из пушек и изс пищалеи стреляти не мочно и к городу приступати не возможно за мокротою».

Вернувшись в Москву 23 марта 1550 года, Иван и его советники приступили к серьёзным преобразованиям в военной сфере. В июле 1550 году «приговорил царь государь с митрополитом и с всеми боляры» в походах быть без мест, установив одновременно и порядок местнических счетов между полковыми воеводами, в октябре того же года царь и бояре приговорил учинить в ближней московской округе (в радиусе 60–70 верст от города) «помещиков детей боярских лутчих слуг 1000 человек» (и снова мы видим, что речь идёт о «выборе», о своего рода лейб-гвардии царя, только на этот раз из служилых людей «по отечеству»). И похоже, что учреждение корпуса «выборной» стрелецкой пехоты (с длинной летописной цитаты об этом событии мы и начали эту статью) как связанное с этими двумя важными мероприятиями произошло, скорее всего, между июлем и сентябрём 1550 года.

Продолжение следует