Я не планировал вступать в СС – в 5 классе гимназии парни должны были сделать выбор, в каких войсках служить, и я выбрал кригсмарине. Меня отправили в Гамбург и дали возможность выйти в море на подводной лодке и на тральщике. Ну, какое-то время спустя я был дома у родителей в Верхней Силезии... Я спал, когда мой отец внезапно разбудил меня со словами: «Карл! Они пришли, чтобы арестовать тебя!» Оказывается, отец увидел нескольких эсэсовцев, идущих по направлению к нашему дому, но они пришли всего лишь потому, что собирались пригласить меня для тестирования моего физического состояния!
Вообще-то, еще в гимназии у нас была начальная военная подготовка. Она продолжалась 6 недель летом и 2 недели зимой в горах, где мы бегали на лыжах. Нашими инструкторами были обстрелянные, неоднократно награжденные ветераны-фронтовики. Окончив гимназию, я прибыл в Бреслау – это было в июне 1944 г. Прошел базовую военную подготовку, затем курсы унтер-офицеров, затем обучался в офицерской школе. Все вместе это заняло 5½ месяцев. На раннем этапе войны подготовка офицера СС занимала 2 года, позднее все значительно ускорилось... Через 2 или 3 месяца после начала обучения я побывал на фронте, чтобы пройти первичную экзаменовку (Zwischen-Prüfung) – тест, в ходе которого я должен был показать полученные знания и навыки. Обычно тестирование продолжалось 6 недель, но я провел на фронте только три. Далее я проходил подготовку офицера-танкиста в городе Posen-Treskow и в итоге получил офицерские погоны...
В танковой школе в Позене мы учились водить «Тигры». Нашим инструктором был гауптштурмфюрер, потерявший руку на фронте и имевший на рукаве нашивку за 5 уничтоженных вражеских танков. Мы звали его «однорукий бандит». Вообще, многие инструкторы были инвалидами, но они были классными преподавателями. У нашего был металлический знак на палке, которой он подавал сигналы машинам, двигающимся в колонне. И вот этим металлическим знаком он колотил нас по ногам, когда мы вели танк. Например: «Поворачивай!» – и шмяк тебя по ноге. Подлый был мужик! Помню, был там мост через болото, по ширине танк мог только-только вписаться в него. Ну, подъезжаем к мосту, собираюсь потянуть рычаг, чтобы повернуть влево и на въехать на мост, а этот бандит как шарахнет меня по коленям этим самым металлическим знаком. Орет: «Поворчивай вправо!» Я не повернул – он меня еще раз: «Поворачивай вправо, это приказ!» Что делать, потянул правый рычаг, танк въехал в трясину и начал быстро погружаться... Мы, курсанты, выскочили из машины, а этот однорукий черт не сумел. Никто его не любил, стоим и думаем: «Может, дать ему утонуть вместе с танком?» Однако, я спустил в люк мой ремень, и он за него уцепился. Я схватился рукой за корень или что-то еще и выволок инструктора из танка. Мы потащились в лагерь, покрытые зеленой тиной с ног до головы, но шли за ним, чтобы его увидели первым во всем этом дерьме. Позднее он не сказал ни единого слова о происшествии, поскольку во всем был виноват именно он. Ну а танк пришлось вытаскивать с помощью большого крана...
Был у нас еще один инструктор – здоровенный крепкий парень без боевых наград. Какая-то «лапа», с помощью которой он избежал фронта, у него была: любой офицер-инструктор должен был иметь по меньшей мере Железный Крест 2-го класса. Большинство преподавателей были инвалидами с боевыми наградами. Этот парень был инструктором по дзюдо и Polizeigriffe (полицейскому задержанию).
В конце 1944-го я отправился на Восточный фронт, чтобы влиться в ряды дивизии Totenkopf (Мертвая Голова). Название дивизии происходило от нашей эмблемы, в прошлом традиционной для германской кавалерии.
На фронте у нас было что-то вроде лавочки – Marketenderwäre, в которой можно было что-то купить. В тыловых лагерях товары покупались в столовой (Kantine), на фронте – в Feldkantine, которая могла находиться в каком-нибудь здании, палатке или даже в кузове грузовика. Когда-то солдатам давали специальные талоны на получение чего-то, но на позднем этапе войны это прекратилось. Вместо талонов, когда вы получали мыло или сапожный крем, вам просто ставили специальный штамп в солдатскую книжку (Soldbuch).
Можно было купить сигареты и спиртное, ваксу, мыло, туалетную бумагу (Scheißpapoer), зубную пасту, бумагу для письма, карандаши и т.д. Сигареты и выпивка были самыми важными предметами. На товарах, продаваемых солдатам, стоял штамп "Steuerbegunstigt", что означало следующее: налог с продаж не выплачивался, потому что предназначался солдатам. Что-то из продаваемого в Marketenderwäre просто реквизировалось на месте. Даже в последний день войны можно было получить товары в Marketenderwäre, даже через несколько дней после окончания войны! Мы, немцы, народ организованный... Однако, часто приходилось съедать неприкосновенный запас, который можно было доставать только по приказу свыше. Вкусная еда – консервированная свинина, кроме того, ветчина, шоколад и галеты! Я бы и сейчас съел его с удовольствием...
Мы не собирали сувениры – мы были слишком заняты, ведя бои. Что-то из захваченного снаряжения русских мы использовали. Когда у наших противотанковых самоходок кончилось горючее, меня назначили командиром пехотного взвода. Мой взводный сержант стал звать меня Untersturmführer – видите, в СС-Ваффен это разрешалось. Вы могли называть своего командира по званию или даже по имени. В то же время в армии вам пришлось бы говорить Herr Leutnant, но не в СС. Мы обращались друг к другу на «ты», а не на «вы». В СС царил дух товарищества (Kameradschaft)! Мой взводный сержант как-то сказал мне: «Унтерштурмфюрер, выкинь свою игрушку (Spielzeug). – Он имел ввиду мой автомат. – Мы дадим тебе оружие понадежнее!» И тут он передал мне русский автомат. Мы называли его "Finka", как и русские солдаты. Думаю, это название появилось во время войны русских с финнами... Вообще, немецкий автомат был хорошо сделанным оружием, но стоило небольшому количеству песка попасть в затвор – пиши пропало! У русского автомата был слегка болтающийся затвор, который как будто был сделан деревенским кузнецом, но он отлично работал! Кто-то из наших ребят для демонстрации один раз накидал в затвор русского автомата земли, но из него все еще можно было стрелять!
У меня были награды. Я получил Sturmabzeichen (Медаль за участие в определенном количестве атак – В.К.), потом знак за ранение – осколок от снаряда «Катюши», который до сих пор сидит во мне, и Железные Кресты 1-го и 2-го классов. Уже не помню, за что я получил Крест 2-го класса – да бог с ним – его давали даже пацанам из Гитлерюгенда, которые оставались на своих постах во время воздушных налетов! Куда интереснее было то, как я получил Крест 1-го класса. В моем танке кончились снаряды. Русские к тому моменту захватили наш склад боеприпасов, и этот штабель можно было разглядеть где-то в километре за передовой линией русских. Ну я и приказал своему водителю двигаться туда. Мы проскочили через передовую русских, загрузили в танк столько, сколько смогли, и рванули назад. Кто-то из ребят доложил об этом, и меня представили к Кресту 1-го класса. Храбростью это не назовешь... Если бы я был собственным старшим офицером, то отдал бы самого себя под суд, потому что я подверг смертельной опасности свой танк и свой экипаж...
В конце войны я попытался сдаться американцам, но, перебегая поле, засеянное свеклой, я получил ранение. Американцы подобрали меня и передали русским. После этого я долгое время провел в сталинских лагерях.
Говорят, нас называли Herrenmensch (Сверхчеловеки). Да ну, этого никогда не говорили о солдатах СС! Такая кличка была у членов нацистской партии. Herrenmensch значит что-то вроде «расы господ», которая должна была править Untermensch (Недочеловеками) и Европой. Это была идеология членов нацистской партии. А само это слово нам никак не подходило. История записала нас в преступники, но мы ими не были – мы были просто солдатами...
Интервью взято с сайта http://www.panzergrenadier.net/forum/viewtopic.php?f=6&t=11041&p=102733
Перевод – Владимир Крупник
Комментарии к данной статье отключены.