Почему так вышло, что военное полотно Кристофера Нолана разделило зрителей на два лагеря? Warspot предлагает ещё один взгляд на один из самых нашумевших военных фильмов последнего времени.
Чтобы что-то как следует разглядеть, лучше всего отойти подальше и посмотреть на это на расстоянии. Так будет видна вся картина целиком, а значит, мнение сможет претендовать на известную степень объективности. Так говорят.
Но пользоваться этим приёмом никто не спешит, верно? Особенно если речь идёт о чьём-то творчестве — здесь практически невозможен объективный подход. Вам либо нравится, либо нет — и точка. Мнение окончательное и пересмотру не подлежит. Зануды со всех сторон будут советовать взглянуть на предмет обсуждения хотя бы ещё с одной стороны, для какой-никакой объективности — но к чему, если вам и так всё понятно.
Разница подходов
Знаете что? Вы совершенно правы. Пусть полноценным анализом занимаются критики — им за это платят деньги. А ваше дело — сформировать первое мнение. Оно и должно считаться самым верным. Во всяком случае, именно так это работает в развлекательном кинематографе, где слово и кошелёк зрителя решают всё. Профессиональное киносообщество может сколько угодно петь панегирики крупнобюджетному проекту — но что толку, если аудитория пожимает плечами.
Правда, даже здесь бывают ситуации, способные поставить в тупик. Этим летом на экраны вышел «Дюнкерк». Военная драма с достаточно серьёзным бюджетом в 100 миллионов долларов объединила большинство критиков по всему миру: почти в один голос все твердили, что Кристофер Нолан поставил истинный шедевр. Впрочем, это как раз не прецедент — такое единодушие в этой среде случается, пусть и редко. А вот что действительно интересно: на два лагеря разделилась уже зрительская аудитория. И именно то, что восхитило первых, вызвало сильное раздражение у вторых.
Всё дело в истории, которую выбрал режиссёр и сценарист Нолан для своего фильма. Дюнкеркская операция, спасшая в 1940 году более 300 тысяч человеческих жизней, показалась для приличной части аудитории недостаточно пафосной, чтобы снимать о ней подобное кино. Слишком мало героизма на квадратный метр — да и не нужно быть особым героем, чтобы отступать от врага, которого даже не видно.
Так считали скептики. А позитивно настроенные зрители ровно то же самое записывали в достоинства ленты. «Дюнкерк», говорили они, новое слово в антивоенном кино — и именно благодаря своему подходу к героизму. Война как абсолютное зло безлика, а победить её можно, только выжив в ней. Гуманизм, стало быть, и вот это вот всё.
Точки соприкосновения
Что не вызывает сомнений у обеих сторон, так это великолепное техническое исполнение. Чистая правда: «Дюнкерк» невероятно красив и атмосферен. А ещё очень интересен визуально: на завораживающие планы оператора Хойте ван Хойтема накладывается любимая нолановская игра со временем — узнаваемый приём ещё по фильму «Помни», правда, с оглядкой на сеттинг. Время — спираль, и она постепенно сжимается вокруг совершенно разных людей и того места, что уже успело стать филиалом ада на Земле.
Это позволяет существенно экономить на хронометраже. Например, в любом другом фильме нам понадобилась бы пара десятков минут, чтобы втянуться в это странное лоскутное повествование. И любой другой режиссёр нам бы их дал. А пока что рассказал бы о местных персонажах, максимально подробно представил бы их маленькие трагедии. Нолан даже не думает ни о чём подобном — он ценит каждую секунду. О героях мы узнаём не по словам, а по их поступкам. И работает это куда эффективнее, чем все диалоги мира.
Да, в «Дюнкерке» не очень много говорят. Большинство сильнейших сцен сопровождаются полной тишиной — на её фоне даже шаги секундной стрелки звучат как выстрелы. Методичные и предельно точные — каждый прямо в лоб. И ещё этот едва различимый гул… Слышите? Это Ханс Циммер вторгается в наш мозг с одной из своих лучших работ за всю карьеру.
Музыкальная составляющая «Дюнкерка» — та невидимая нить, что намертво связывает зрителей с персонажами и даёт просто невероятный эффект присутствия. Но не документального, как в телерепортаже, а глубоко кинематографичного — словно нас втянули на ту сторону экрана, и вся эта жуть происходит наяву уже с нами. Музыка, будто живая, комментирует всё, что происходит в страшном мире Нолана. Тот гул — он нам не послышался: это композитор Ханс Циммер готовит приговор очередной группе несчастных селёдок в бочке.
Лица Кристофера Нолана
Чаще всего военные фильмы сосредотачиваются на чьей-то одной судьбе — такой приём позволяет максимально доступно и многогранно показать всю трагедию человека в контексте войны. Отсюда и приличный хронометраж большинства таких картин.
«Спиралевидный» «Дюнкерк» открывает новые возможности. Благодаря игре со временем Нолан вполне доступно раскрывает сразу несколько отдельных судеб — и это за час сорок шесть минут экранного времени. Правда, здесь ему сильно помогают сами актёры, каждому из которых хочется броситься на шею от нахлынувших чувств. Это Марк Райлэнс и Киллиан Мёрфи, Кеннет Брана и Джеймс Д'Арси — каждый персонаж впитывается в сердце зрителя и остаётся там навсегда.
Есть и те, о ком стоит упомянуть отдельно. Прежде всего это юный Фионн Уайтхед, которому досталась самая сложная роль в «Дюнкерке»: сыграть коктейль из неверия, отчаяния и желания жить. Что ж, мистер Уайтхед всё сделал как надо: его герой с этим мёртвым лицом и нечеловеческой жаждой жизни — одно из самых сильных впечатлений всего фильма.
Уайтхед уступает лишь Тому Харди — хотя такой глыбе уступить не стыдно. Харди — уникальный актёр. Режиссёры постоянно напяливают ему на лицо маски — а он всё равно умудряется быть на голову выше всех. Даже шлем лётчика не может обмануть зрителя — по одним только глазам и бровям мистера Харди нам совершенно понятно, что и почему он собирается предпринять. Это высший пилотаж в актёрском мастерстве.
Ощущение врага
Как интересно: Кристофер Нолан не торопится показывать тех, из-за кого затевается вся эта колоссальная операция. Нам только говорят о том, что враг близко — никаких танков или чудовищной немецкой армады мы не видим.
У антагониста нет лица, и оттого он ещё страшнее. Зритель весь фильм ждёт кульминации и последующей развязки, надеясь, что хотя бы там ему дадут взглянуть в лицо своему страху. Но нет, режиссёр неумолим. Чудовищный саспенс давит все эти час сорок шесть минут. Гнетущее ощущение скорого конца то и дело подпитывается внезапным громом с небес. Громыхнуло, а потом тишина — и только очередные несколько десятков человек остались вечно лежать на пляже Дюнкерка.
И больше всего в жизни нам хочется сбежать отсюда. Оказаться далеко-далеко, забыть обо всём, жить дальше нормальной жизнью, в которой никогда не будет этого безликого ужаса. Своими выверенными, математически безупречными приёмами Нолан добился для нас максимального эффекта присутствия. И теперь мы вместе с его персонажами точно так же смотрим в это серое небо со страхом и тоской в глазах, надеясь только на чудо и молясь всему на свете.
И чудо происходит. Мы остаёмся в живых — как и триста с лишним тысяч солдат. Да, до конца войны ещё очень далеко, и увидят его не все — но это будет потом. А сегодня важно лишь то, что войну удалось отбросить на какое-то время назад. Обмануть её, не принести ей новых жертв. В конечном счёте только так её и можно одолеть.
Думаете, здесь нет места героизму? Но Кристофер Нолан своим антивоенным полотном популярно разъясняет, что героизм — это не только про мученическую смерть. Иногда это про способность не поддаться панике и найти выход из самого тяжёлого положения, просто чтобы снова увидеть родных и близких. Родина рождает своих сыновей, чтобы они жили, говорит Нолан. Никак не для того, чтобы их забрала война.
Комментарии к данной статье отключены.