Предпосылки московского участия в борьбе за ливонское наследство имеют не менее долгую и не менее — если не более — яркую историю, чем участие в конфликте польско-литовской стороны. Рост напряжённости на псковско-ливонском пограничье, а также экономические интересы московских торговцев на западном направлении обострили отношения между Ливонией и Московским государством. В 1501 году противники наконец взялись за оружие.
Хвост вертит собакой
Московские великие князья давно рассматривали и Псков, и Новгород как свои «отчины», но до поры до времени были вынуждены ограничиваться лишь тем, что тамошняя правящая элита формально признавала их суверенные права как великих князей. Слишком много было проблем у московских Калитичей, слишком тяжело и трудно «собирались» русские земли под их руку. Да и внутри московского дома всё было не так гладко: междоусобица между Василием Васильевичем, внуком Дмитрия Донского, и его дядей Юрием (и его сыновьями Юрьевичами — Василием и Дмитрием), длившаяся четверть века, принесла немало бед и надолго приостановила процессы пресловутой «централизации».
Однако нет худа без добра. Противостояние между Василием и Юрьевичами позволило явственно увидеть, кто есть кто. Победивший в схватке Василий II, «перебрав людишек» и укрепив свою власть, обратил взор на северо-запад. В 1456 году он победил Новгород в молниеносной войне, а его сын довёл начатое отцом дело до конца. В 1478 году Новгород признал Ивана III своим господином и отказался от внешних атрибутов независимости, сохранив внутреннюю автономию, а в определённой степени — и внешнеполитическую.
rusarch.ru
В схожем положении оказался и Псков. Правда, в отличие от Новгорода, он, как верный союзник Москвы в борьбе с новгородцами, дольше сохранял (хотя бы внешне) свою независимость. Хитрые псковичи нашли способ, как обратить растущую зависимость от Москвы себе на пользу. На протяжении всего XV века напряжённость на границе Пскова с его ливонскими соседями непрерывно нарастала. Псковские мужики, сплочённые и хорошо организованные, пользовались тем, что псковско-ливонская граница не была чётко демаркирована, и явочным порядком осваивали спорные земли и угодья: рубили лес, ловили рыбу, пахали землю, оттесняя местных хуторян и мызников. За мужиками шёл сам Псков, воздвигая на спорных территориях зримые знаки своего присутствия — крепости и церкви. Агрессивные действия псковичей и ответная реакция ливонцев не раз приводили к военным конфликтам, нападениям ливонских ратей на псковские земли и ответным походам псковичей на «немцев».
Именно тогда, в годы этих войн, сложилось понятие пресловутой «юрьевской дани», которую, впрочем, обе стороны конфликта трактовали по-разному. Долгое время эта борьба шла с переменным успехом, хотя чаще перевес оказывался на стороне псковичей. Перевес этот, правда, был довольно хрупок. Чтобы закрепить за собой доминирующее положение на псковско-ливонском «фронтире» и обеспечить себе возможность дальнейшей успешной колонизации и расширения своих владений, Псков решил привлечь к разрешению этих споров Москву.
Москва не могла отказать в этом Пскову: его верность нуждалась в поощрении, и долг сюзерена обязывал вести себя соответствующим образом по отношению к своим верным вассалам. Московская поддержка обеспечила псковичам перевес в «состязании» за спорные угодья и земли с ливонцами. Так, прибытие в 1474 году многочисленной рати великого князя («князеи единых 22», не считая государева двора и служилых татар) под началом князя Данилы Холмского обусловило стремительное завершение конфликта между псковичами и ливонцами. Мир был заключён «на всеи воли псковскои».
Москва, Новгород и Ливония
Однако не только необходимость поддержать Псков обусловила вмешательство Москвы в ливонские дела. Свой интерес был и у Новгорода. Иван III, подозревая (судя по всему, не без оснований) новгородскую элиту в нелояльности, на всякий случай, от греха подальше, переселил множество бояр и купцов новгородских поближе к себе, в московские земли, а на их место перевёл своих детей, боярских и московских купцов. Эта перемена вместе с изменением политического статуса Новгорода, ставшего теперь окончательно государевой «отчиной», совпала по времени с кризисом русско-ганзейской торговли, первые признаки которого обозначились ещё в первой половине XV века.
Московские купцы, сменившие новгородских на рынке, действовали более жёстко и, не связанные почтением к прежней «старине», требовали большего, чем вынужденно довольствовались новгородцы. Великий князь поддержал «своих» купцов, рассчитывая на их содействие (прежде всего финансовое) в требованиях пересмотра условий торговли с ганзейцами: например, соблюдения более жёстких и чётких требований к качеству поставляемых товаров и трактовке меры и веса. Торговцы немало выигрывали за счёт того, что в разных городах и регионах разница в одних и тех же мерах веса была порой весьма и весьма значительна.
Новгородским купцам сложно было добиться выполнения этих требований — но не пришедшим им на смену москвичам, за спиной которых к тому же стоял великий князь. Московские «гости», не связанные «стариной», активно искали пути торговли с Западом в обход Ганзы, привечая конкурентов ганзейцев — тех же нидерландцев. Также активнее, чем их предшественники, они использовали новые формы и методы торговли, равно как и старались предложить своим иностранным контрагентам более широкий набор товаров. Традиционные мех и воск стали оттесняться на второй план кожей, пенькой, смолой, дёгтем, льном и иными сельскохозяйственными товарами.
Любопытный момент. В начале 1490-х годов в ходе переговоров между Иваном III и императором Священной Римской империи Максимилианом I императорский посол Г. фон Турн предложил московиту от имени своего господина принять под покровительство оба ордена: и Тевтонский в Пруссии, и Ливонский. Правда, оба магистра отказались от такой возможности. Но сам факт того, что в Вене одно время рассматривали такую возможность, весьма примечателен.
Одним словом, появление в конце XV столетия в Прибалтике нового игрока с большими амбициями и большими же возможностями, совпавшее по времени с изменениями в традиционных, складывавшихся веками, политических, экономических и иных раскладах, обусловило неизбежность трансформации буферной, возникшей на стыке культур и цивилизаций, зоны, каковой являлись «старая» Ливония и её ближайшие соседи. Естественно, что это не могло не привести к обострению политической обстановки и возникновению конфликтов более серьёзных, нежели прежние войны. Молодое Русское государство могло предъявить своим «партнёрам» более веские аргументы, чем Псков и Новгород, пусть даже и объединённые.
В 1490-х годах в отношениях Москвы и Ливонии, а также других участников «балтийского» «концерта» постепенно нарастала напряжённость. В 1494 году волевым решением Иван приказал закрыть Немецкий двор в Новгороде и арестовать находившихся там ганзейских купцов и их имущество. В ответ ганзейцы и ливонцы закрутили очередной виток торговых санкций против московита. Под запрет попадали не только оружие и доспех, порох и его компоненты, но и цветные металлы, проволока, лошади, конская сбруя и ещё много чего из того, что сегодня назвали бы товарами «двойного назначения». Впрочем, запрет только сыграл на руку контрабандистам с обеих сторон.
Затем вспыхнула русско-шведская война 1495–1497 годов. Наконец, в 1501 году началась война между Ливонской «конфедерацией» и Русским государством.
Первая кровь: русско-ливонская война 1501–1503 годов
Эта война, длившаяся до 1503 года, проходила одновременно с очередной русско-литовской войной. Во многом это предопределило её достаточно благоприятный для Ливонской «конфедерации» исход. Иван III, для которого «литовский» «фронт» был главным, не мог уделить «ливонскому» «фронту» должного внимания, и боевые действия на нём шли с переменным успехом.
В кампанию 1501 года русское войско потерпело неудачу на реке Серице, в результате чего ливонская рать бомбардировала и взяла псковский «пригород» Остров. Однако не прошло и нескольких недель, как другая русская рать опустошила восточную и северо-восточную Ливонию и разгромила ливонцев под Гельмедом. Главными событиями следующей кампании стали сентябрьский поход ливонского магистра В. фон Плеттенберга на Псков, оказавшийся неудачным, и последовавшее за ним сражение у озера Смолин, которое не принесло успеха ни одной из сторон. Правда, поле боя осталось за немцами, что по обычаям той эпохи означало их победу.
В итоге ни одна из сторон не сумела в полной мере удовлетворить свои претензии к «партнёру». Оппоненты удовольствовались компромиссным по своей сути договором, не разрешившим раз и навсегда накопившиеся к тому времени немалые проблемы. Этот договор установил и срок перемирия между сторонами — 6 лет. В 1509 году перемирие было продлено ещё на 14 лет. В текст нового соглашения вошло положение о разрыве заключённого в 1501 году литовско-ливонского договора, остриём своим направленного против Москвы, и обязательство ливонских ландсгерров не заключать его и впредь.
Кстати, стоит отметить, что договор (точнее, три договора) заключался не от имени великого князя, а от имени Пскова и Новгорода. В Москве полагали, что великому князю «невместно» напрямую контактировать с ливонскими ландсгеррами — не по «чину» им такая честь. А вот с государевыми наместниками — в самый раз, благо и наместники были непростые, но весьма и весьма сановитые люди. По словам Ивана Грозного, «на нашей отчине, на великом Новегороде, сидят наши бояре и намесники извечных прироженных великих государей дети и внучата, а иные Ординских царей дети, и иные Полские короны и великого княжства Литовского братья, а иные великих княжеств Тверского и Резанского и Суздалского и иных великих государств прироженцы и внучата, а не простые люди…».
Договор продлялся в 1521 (тогда ливонские послы даже приезжали в Москву, правда, не в самый удачный момент — как раз Мухаммед-Гирей I разбил русские полки под Коломной и подступил к русской столице, вызвав там немалую панику и хаос, так что послам пришлось спешно бежать к Твери вслед за великим князем), 1531 и 1535 годах. Все эти соглашения так или иначе, но продолжали традицию, заложенную договором 1503 года, между тем как ситуация в Прибалтике постепенно менялась.
Русское купечество, от крупного до мелкого, в последнее десятилетие правления Василия III со всё возраставшей активностью проникало на ливонские и иные рынки. Создавалось впечатление, что предпринимательской горячкой и страстью к обогащению охвачены все, от мала до велика, да так, что даже митрополит Даниил с горечью порицал свою паству. «Всяк ленится учитися художеству, — печаловался он, — вси бегают рукоделия, вси щапять торговании, вси поношают земледелателем». И отнюдь не редкостью стали случаи, когда русские торговцы подвергались насилию в ливонских землях. Если бы дело ограничивалось изъятием под разными предлогами товаров, неисполнением обязательств или банальным грабежом — порой под угрозой находилась и сама жизнь купца. Ливонские же власти разводили руками: а что мы можем поделать, людей не хватает, законодательство несовершенно, преступник бежал в другой город или землю и т. д. И хотя далеко не всегда такое отношение было следствием некоего злого умысла со стороны ливонцев, тем не менее горючий материал постепенно накапливался.
Не стоит забывать и о том, что режим торговых санкций и препоны в торговле с русскими определёнными видами товаров то ослабевали, то усиливались вновь, полностью фактически не прекращаясь. А Россия, увы, в то время была всё же бедной страной и нуждалась в поставках стратегического сырья из-за рубежа — тех же цветных металлов (меди, олова, свинца, а также золота и особенно серебра — месторождений такого рода не было тогда на Руси), серы и селитры, без которых нельзя изготовить порох (не говоря уже о поставках и самого пороха), оружия (и не столько доспехов, сколько оружия огнестрельного).
Конечно, частично эту проблему решала торговля контрабандная, одинаково выгодная торговцам по обе стороны границы. Но в Москве внимательно читали донесения наместников псковских и новгородских и записывали компромат в отдельный столбец — до поры до времени, когда настанет пора выкатить «немцам» солидный перечень всяческих «обид», чинимых православным подданным русского государя и государской же чести в ливонских землях.
Миссия Ганса Шлитте
Масла в огонь подлил и инцидент с саксонцем Гансом Шлитте. Пронырливый немецкий авантюрист (есть предположение, что он был тайным агентом богатейшего и могущественнейшего торгового и банкирского дома Фуггеров) заручился рекомендательными письмами от прусского герцога Альбрехта — и весьма любопытно, как ему удалось заполучить рекомендации от пруссака. Тем не менее в 1546 году Шлитте объявился при дворе юного Ивана IV. Спустя год он уже добился аудиенции у императора Священной Римской империи Карла V и получил у того разрешение вербовать в Европе специалистов, в том числе и военных, для дальнейшей отправки их в Россию. Также он настоял на снятии торгового эмбарго — надо полагать, император пошёл на это в предвкушении присоединения Москвы к антиосманской коалиции, о чём как будто писал к императору московский великий князь.
Стоит вспомнить, что в 1545 году Москва начала войну с Казанью. Можно было предполагать, что не за горами и большая война с Крымом, который давно уже проявлял недовольство попытками Москвы восстановить свой контроль над Казанью. А за спиной Крыма маячила фигура Великого Турка. При такой мрачной перспективе иностранные «розмыслы», «литцы» и «градоемцы», не говоря уже о потоке стратегического сырья и оружия с Запада, Москве были бы ой как не лишни.
Увы, этот просвет в хмуром небе просуществовал недолго. Действия императора вызвали серьёзнейшую обеспокоенность и в Ливонии, и в Польше с Великим княжеством Литовским. Орденский магистр И. фон дер Рекке и король Польши Сигизмунд II единодушно, в одних и тех же выражениях, заклинали императора отменить своё решение и приложили немалые усилия для этого. Кстати, вряд ли случайным было появление именно в это время знаменитых «Записок о Московии» С. Герберштейна. В отличие от большей части предыдущих писаний о таинственной Московии, «Записки» были выдержаны в явно неблагожелательном по отношению к Москве духе. А в Польше как раз в 1547–1548 годах обсуждался вопрос об «инкорпорации» Ливонии в состав Короны.
Когда в 1550 году возобновились переговоры о продлении перемирия между Ливонией и Новгородом и Псковом, естественно, что Москва властно и в чрезвычайно резких выражениях вмешалась в их ход. «Благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии положил был гнев на честнаго князя Вифленского, и на арцыбископа, и на всю их землю», — услышали от посланцев великого князя изумлённые ливонские послы, — поскольку последние не только в пограничных и торговых делах допускали «неисправления», но и «людей служилых и всяких мастеров из Литвы и из замория не пропущали». В довершение всего московиты потребовали от ливонских владетелей-ландсгерров «служилых людей и всяких мастеров всяких земель, отколе хто ни поедет, пропущати в благовернаго царя рускаго державу без всякого задержанья» и «исправленья» в прочих прегрешениях, в том числе и в невыплате некоей «дани и старых залогов». В противном случае ливонцам можно было не ждать продления перемирия — со всеми вытекающим отсюда печальными последствиями.
Переговоры 1554 года: ливонская «хитрость»
На исправленье «немцам» был дан год. Перепуганный магистр отправил императору «слезницу»-«суппликацию» с жалобами на угрозы московита и аргументами в пользу того, что нельзя идти этому варвару, новому турку, на уступки, иначе всем нам от него не будет покоя. Однако императору было не до ливонских проблем — своих хватало. Единственное, что он мог сделать, так это дать своё согласие на заключение польско-ливонского союза при условии, что он сохранит верховный сюзеренитет над своей имперской провинцией. Похоже, что это его согласие стало результатом зондажа со стороны герцога Альбрехта, который после встречи с Сигизмундом в 1552 году начал строить планы по «инкорпорации».
К счастью (или к несчастью?), в 1551 году Москва не стала напоминать ливонским ландсгеррам о своём обещании — увязшему в войне с казанцами Ивану IV было не до того. Обмен эмиссарами не привёл к результату, и по факту с 1552 года Москва и Ливония оказались в состоянии необъявленной войны. Переговоры возобновились лишь в 1554 году, когда миновал казанский кризис. Ливонские послы были крайне неприятно удивлены той настойчивостью, с которой главные переговорщики с русской стороны, дьяк И. Висковатый и окольничий А. Адашев, требовали от них пресловутой «юрьевской» дани, угрожая, что в противном случае их государь сам за ней придёт.
Выхода у послов не было: в Ливонии давно уже решили, что после казанцев у московита они следующие на очереди. Послы нехотя согласились включить в текст грамоты пункт о дани. Но здесь они попытались схитрить. Если в русском варианте документа было прописано, что ливонцы обязуются собрать дань за все годы и выплатить её в 1557 году, то в ливонском этот пассаж звучал несколько иначе: ландсгерры должны провести «розыск» о дани. Это означало, что вопрос о выплатах откладывается.
Впрочем, Висковатый и Адашев то ли не стали обращать внимания на эту деталь, то ли решили, что ливонцы тем самым сами себе роют яму. Так вольно же им, пускай роют — через три года мы их и спросим, но уже по новым расценкам. Во всяком случае, именно так можно истолковать реакцию новгородского посланника келаря Терпигорева, когда он получил от дерптского епископа ратификационную грамоту. «Вынув грамоту из-за пазухи, — писал ливонский хронист, — передал (Терпигорев) своему служителю, велев завернуть её в шёлковую ткань и положить в обитый сукном ящик, при чём сказал: «Смотри, береги и ухаживай за этим телёнком, чтобы он вырос велик и разжирел!»
Так или иначе, но довольные своей «хитростью» ливонские послы (как же, обманули глупых московитов!) отъехали домой, а Висковатый с Адашевым отправились на доклад к Ивану. Великий князь в это время вместе со своими боярами как раз вынашивал планы подчинения Астрахани и заключения антикрымского договора с Ногайской Ордой. Выслушав своих переговорщиков, Иван, вероятно, сказал им что-то вроде «Быть по сему» и занялся более важными на тот момент делами.
До рокового 1557 года осталось совсем немного времени.
Литература:
- Бессуднова, М. Б. Россия и Ливония в конце XV века. Истоки конфликта / М. Б. Бессуднова. — М., 2015.
- Бессуднова, М. Б. Специфика и динамика развития русско-ливонских противоречий в последней трети XV века / М. Б. Бессуднова. — Липецк, 2016.
- Валлерстайн, Э. Мир-система модерна I. Капиталистическое сельское хозяйство и истоки европейского мира-экономики в XVI веке / Э. Валлерстайн. — М., 2015.
- Казакова, Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI вв. / Н. Казакова. — Л., 1975.
- Ниенштедт, Ф. Ливонская летопись / Ф. Ниенштедт // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. — Т. III—IV. — Рига, 1880—1882.
- Рюссов, Б. Ливонская хроника / Б. Рюссов // Сборник материалов по истории Прибалтийского края. — Т. II—III. — Рига, 1879—1880.
- Филюшкин, А. И. Закат северных крестоносцев: «Война коадъюторов» и борьба за Прибалтику в 1550-е годы / А. Филюшкин. — М., 2015.
- Филюшкин, А. И. Война коадъюторов» и Позвольские соглашения 1557 г. / А. Филюшкин, В. Попов // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. — 2009. — № 1/2 (5/6). — С. 151—184.
- Форстен, Г. В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648) / Г. Форстен. — Т. I. Борьба из за Ливонии. — СПб., 1893.
- Хорошкевич, А. Л. Русское государство в системе международных отношений конца XV — начала XVI в. / А. Хорошкевич. — М., 1980.
- Дзярновiч, А. «Прускi» сцэнарый для Iнфлянтаў: да пытання выкарыстання катэгорый «iнтэграцыя» i «iнкарпарацыя» ў дачыненнi да XVI ст. / А. Дзярновiч // Праблемы iнтэграцыi i iнкарпарацыi ў развiццi Цэнтральнай i Усходняй Еўропы ў перыяд ранняга Новага часу. — Мiнск, 2010.
- Подаляк, Н. Могутня Ганза. Комерцiний простiр, мiське життя i дипломатiя XII—XVII столiть / Н. Подаляк. — Киiв, 2009.
Комментарии к данной статье отключены.