Грамматики и центурионы

Прусский король Фридрих II любил повторять, что из любого фельдфебеля получится хороший школьный учитель, а вот обратное совсем не очевидно. Тем не менее история знает множество случаев, когда бывшим учителям приходилось менять мел и доску на сапоги и каску. Вопреки мнению прусского короля-вояки, результат такого переодевания зачастую оказывался совсем не так плох, как можно было бы ожидать. Ответственные и собранные, привыкшие к порядку и дисциплине, педагоги даже в эпоху античности нередко быстро поднимались по карьерной лестнице на зависть менее расторопным сослуживцам, а один из учителей даже стал императором.

You’re in the army now

Несколько примеров такого рода метаморфоз привёл знаменитый историк Гай Светоний Транквилл в дошедшем до нас сочинении о риторах и грамматиках. Некий Луций Орбилий Пупилл из Беневента, оставшись после смерти родителей без средств к существованию и не найдя себе учеников, записался в армию. Сначала он был простым писарем при штабе, затем дослужился до корникулария, то есть начальника канцелярии, в провинции Македония, а после достиг ещё бо́льших высот. Выйдя в отставку уже в качестве всадника, он вернулся в родной город и снова стал заниматься преподаванием. На этот раз дело пошло как по маслу. Орбилий стал так знаменит, что уже в 63 году до н.э. в 50-летнем возрасте перебрался в Рим. Светоний писал, что Орбилия отличала «суровость нрава». Своих соперников на учительском поприще он поносил при каждом удобном случае, а учеников лупил по рукам линейкой и даже плёткой. В старости он впал в нищету и опубликовал книжку «Страдание», в которой жаловался на обиды, доставляемые учителям их учениками и родителями. Учёные заслуги Орбилия признавали даже его враги. После смерти на родине ему воздвигли памятник.

Примером противоположного развития карьеры стал Марк Валерий Проб из Берита (современный Бейрут в Ливане). Судя по месту жительства, он происходил из семьи римских военных колонистов, возможно, высокого ранга. Долгое время он безуспешно добивался должности центуриона в армии. В ожидании назначения Проб прочёл несколько старинных книг по грамматике и так увлёкся этим предметом, что забросил планы военной службы и целиком отдался науке, хотя знакомые не слишком одобряли его решение. Главным занятием Проба стало собирание, исправление и комментирование римских классиков Плавта, Теренция, Вергилия, Горация и других. Из сочинения римского антиквара Авла Геллия известно, что Проба занимали такие вопросы как правила ударения в карфагенских именах, гомеровские сюжеты в произведениях Вергилия и многое другое. Светоний также пишет, что его труды немногочисленны, невелики и посвящены изучению мелких частных вопросов, в которых он был весьма компетентен.

Воинственный учитель

Классическое школьное образование в Риме строилось на изучении эпической поэзии, которая должна была побуждать юношей к свершению подвигов и стяжанию воинской славы. Сами учителя также нередко проявляли рвение на этом поприще. Римский историк Кассий Дион описывал поразительный случай, произошедший во время Гражданской войны 196–197 годов между императором Септимием Севером и восставшим против него британским наместником Клодием Альбином.

Некий школьный учитель по имени Нумериан отправился по своим делам из Рима в Галлию. На одном постоялом дворе он внезапно заявил собравшимся, что является переодетым сенатором, которого Септимий Север отправил, чтобы набрать войска. Имя Севера пользовалось популярностью. Нумериан легко сколотил из примкнувших к нему случайных людей небольшой партизанский отряд и совершил несколько дерзких налётов на противника.

Слухи об успехах учителя разошлись по всей провинции. Император решил, что таким образом действует кто-то из его добровольных последователей, и отправил Нумериану солдат и деньги. Оказавшись во главе небольшой армии, учитель стал действовать ещё более решительно, отбил у противника несколько небольших городов и даже захватил обоз с походной казной, в которой обнаружил 17 млн денариев. Пленных и захваченную добычу он отправил императору, который к тому времени сам прибыл в Галлию со своей армией. После того, как в решительном сражении у Лугдуна 19 февраля 197 года Север одержал победу над своим противником, а Клодий Альбин сложил голову, Нумериан прибыл в императорскую ставку. Он не стал скрывать, кто он и чем занимается, а причиной своих действий назвал личную симпатию к императору. От предложенного ему в награду сенаторского звания Нумериан отказался, отверг и все другие почести и награды, вернулся к своему прежнему занятию и до конца жизни довольствовался скромным учительским жалованием.

От школьной доски к императорскому престолу

Как бы удивительно не выглядела предыдущая история, а всё же самую поразительную карьеру на военном поприще сделал педагог Публий Гельвий Пертинакс, который достиг наивысших из возможных почестей и в конечном итоге стал императором.

Отец будущего правителя Гельвий Сукцесс был вольноотпущенником и принадлежал к низшим слоям общества. Впрочем, его сын в детстве получил хорошее образование и вслед за своим учителем грамматики Гаем Сульпицием Аполлинарием уехал искать счастья в Рим. Здесь он сам некоторое время преподавал грамматику, но так и не снискал ни богатств, ни славы. В 30-летнем возрасте Пертинакс решил сменить сферу деятельности и по протекции знатного патрона получил звание префекта VII Галльской конной когорты в Сирии. Образованный и способный офицер быстро обратил на себя внимание командования. Во время Парфянской войны 161–165 годов он сумел отличиться, получил повышение и продолжил службу в ранге трибуна VI Победоносного легиона в Британии. В 167 году Пертинакс уже командовал кавалерийской алой в Верхней Мезии, а затем занимал должность префекта рейнской флотилии в Нижней Германии.

Звёздным часом Пертинакса стала Маркоманнская война 166–180 годов. Благодаря покровительству зятя императора Тиберия Клавдия Помпеяна, с которым Пертинакс сдружился ещё в Сирии, его карьера быстро пошла в гору. Он перешёл в сенаторское сословие и получил под своё командование II Вспомогательный легион в Паннонии. В 173 году во главе самостоятельной военной группировки Пертинакс успешно сражался в Реции против гермундуров, а также участвовал в походах против квадов и сарматов. За эти подвиги в 175 году он был номинирован на должность консула-суффекта. В 175–176 годах Пертинакс управлял объединёнными мезийскими провинциями, в 177–178 годах был легатом в Дакии, в 178–181 годах стал наместником Сирии. При возвращении в 182 году в Рим он был вознаграждён получением консулата, а в 188–189 годах в качестве проконсула управлял провинцией Африка, что означало высшую ступень в сенаторской карьере.

В отличие от многих сподвижников Марка Аврелия, которых его сын Коммод сослал или казнил, Пертинакс смог с ним ужиться. В 190–192 годах бывший учитель занимал должность городского префекта в Риме, а в 192 году разделил с Коммодом свой повторный консулат. При этом он имел контакты и с заговорщиками, которые расправились с императором 31 декабря 192 года. В качестве компромиссной фигуры Пертинакс устраивал как оппозицию, так и близкие Коммоду круги. С общего согласия 1 января 193 года он был провозглашён императором. Биограф Аврелий Виктор писал, что Пертинакс «был целиком погружён в науку и придерживался древних нравов». Правда, выработанная с юности привычка к бережливости сыграла с ним дурную шутку: всего после трёх месяцев правления его убили солдаты, вымогавшие у императора подарки.

«… потрёпанную книжку стихов мусолит центурион в часы досуга»

В римской армии императорской эпохи от офицеров и даже солдат требовались не только сила, выносливость и умение обращаться с оружием, но и грамотность. Офицерский корпус армии целиком набирался из знатного сословия. Значительная часть центурионов происходила из италийской муниципальной аристократии. Соответственно, почти все они имели за плечами как минимум полное школьное образование. Даже те из них, кто выслуживался из рядовых солдат, прежде, чем занять должность центуриона, должны были пройти ряд карьерных ступеней, связанных с бумажной работой в канцелярии наместника провинции. Насколько ценилось образование в этой среде, показывает отмеченное многими современниками навязчивое стремление военных к месту и не очень щеголять цитатами из классических авторов. Автор «Жизнеописаний августов» сообщает, что император Диоклетиан процитировал слова Вергилия: «Пал ты, сражённый самим великим Энеем», когда на сходке воинов зарубил мечом своего противника Аррия Апра.

«Меня удивляет такой рассказ о военном человеке, хотя я знаю, что очень многие военные употребляют греческие и латинские выражения комических и таких поэтов. Наконец, и сами авторы комедий, выводя на сцену воинов, часто заставляют их употреблять старинные изречения».

По-видимому, наряду с людьми поверхностно образованными, в армии в немалом числе встречались и те, кто живо интересовался новинками современной им литературы. Поэт Марциал с немалой долей самоуверенности писал, что творчество его широко известно в самых отдалённых провинциях империи и даже «в морозном краю у гетов», где «под знаменем Марса потрёпанную книжку стихов мусолит центурион в часы досуга». Известно, что одним из друзей Марциала являлся центурион Авл Пуденс, который был не только его внимательным читателем, но и сам писал стихи в свободное время.

Отражением этого увлечения являются две большие стихотворные надписи, обнаруженные археологами в развалинах римской пограничной крепости Голайя (современный Бу-Нджем) в Ливийской пустыне. Обе были написаны хорошим латинским гекзаметром. Первые буквы каждой строчки составляли акростих, в котором были зашифрованы имена авторов — Квинта Авидия Квинтана и Марка Порция Ясуктана, центурионов, которые в начале III века командовали стоявшим в этой отдалённой крепости небольшим гарнизоном солдат III Августа легиона.

Стихотворные эпитафии

Стихотворные надгробные эпитафии были ещё одним жанром, демонстрировавшим литературные вкусы римских военных. На этом поприще выступали не только поэты-любители, но и такие признанные мастера, как Марциал. Его перу принадлежит несколько десятков эпитафий, которые он сочинял как для своих друзей, так и по заказу богатых спонсоров. Одним из друзей Марциала был центурион Вар, который служил в Киренаике и здесь же был похоронен. Ещё одну известную эпитафию Марциал сложил в честь двух своих товарищей Фабриция и Аквина, также римских центурионов, умерших в одно время или погибших в одном сражении и потому похороненных в общей могиле. Обе эпитафии свидетельствуют о принадлежности их заказчиков к образованным кругам.

Менее взыскательной публике приходилось довольствоваться эпитафиями, подобными той, которая была найдена на надгробной плите из Хеншелы на территории современного Алжира:

«Я желал держать трупы даков — я держал их.

Я желал сесть на кресло мира — я сел на него.

Я желал следовать за блестящими триумфами — и это сделано.

Я желал достичь всех финансовых выгод примипила — я их получил.

Я желал видеть наготу нимф — я видел её».

Не слишком искусная рифма этих строк свидетельствует о работе трудившегося на заказ поэта-любителя. Впрочем,. последняя строчка является скрытой цитатой из поэзии Катулла и как минимум свидетельствует о начитанности автора эпитафии.

Прослыть за интеллектуала

Литература для римских военных являлась не только любительским увлечением, но и важным источником самоидентификации. Некоторые аспекты этой проблемы нам могут приоткрыть надписи на коленях Колосса Мемнона в современном Луксоре (Египет). Огромная статуя фараона Аменхотепа III считалась в действительности изображением героя Мемнона, сына богини Зари. Перед восходом солнца, когда холодный воздух проходил через трещины в камне, статуя издавала тонкий высокий звук — считалось, что Мемнон таким образом приветствует свою мать на небосклоне. Чтобы «услышать голос Мемнона», в Луксор стекались многочисленные паломники, оставлявшие граффити. Известно 106 надписей (61 греческая и 45 латинских), выполненных в период между 20 и 205 годами. Большинство из них принадлежат римским чиновникам или высокопоставленным военным. Из этого числа десять надписей сделаны римскими центурионами: семь выполнены на латыни, а три на греческом.

По мнению учёных, этот небольшой корпус не отражает реальной языковой ситуации в римской армии, размещавшейся в Египте, но является культурным идентификатором оставивших эти надписи лиц. Все латинские граффити имеют прозаическую форму и носят сухой официальный характер. Как правило, составители указывали в надписи своё полное имя, происхождение, должность и название легиона, в котором они служили. Все три принадлежавшие военным надписи на греческом выполнены стихотворным гекзаметром и в свободной форме. Даже имя составителя указано по-гречески в упрощённой форме, что особенно заметно в случае некоего Мария Гемелла, оставившего надписи, выполненные на обоих языках. Очевидно, что греческий язык и стихотворная форма послания были важнее его содержания.

Голоса простых солдат

Обязанности не только офицеров, но и рядовых солдат предполагали хотя бы элементарную грамотность: они должны были постоянно писать рапорты, читать приказы и списки, передавать и разносить сообщения в качестве курьеров и т.д. Знание грамматики и хороший почерк часто являлись предпосылками повышения по службе и успешной карьеры. Голоса рядовых солдат доходят до нас гораздо реже, чем их командиров. И всё же сохранились граффити, процарапанные поверх штукатурки, есть религиозные посвящения, а также письма к домашним. Как правило, это простые и безыскусные послания, принадлежавшие людям, образование которых ограничилось парой классов сельской школы. Письма из Виндоланды, найденные при раскопках римской крепости недалеко от Вала Адриана в Британии и написанные в конце I — начале II века н.э., по своей форме и содержанию больше похожи на деловые записки с просьбами или поручениями к домашним.

По мере роста благосостояния населения империи и, вероятно, повышения общего уровня грамотности, во II–III веках письма простых людей, в том числе солдат, приобретают всё более сложную форму, в них всё чаще встречаются риторические обороты, характерные для текстов «высокого стиля». Остаётся неизвестным, в какой мере эти тексты отражают культурные нормы и стандарты речи, принятые в военной среде того времени. Вероятно, непосредственным источником многих риторических формул являлись ходившие по рукам сборники готовых образцов, наподобие «письмовников» Нового времени. Подходящий по форме текст можно было просто переписать от руки или скомбинировать из нескольких частей в зависимости от потребности пишущего.

---

Литература:

1. Adams, J.N. The Poets of Bu Njem: Language, Culture and the Centurionate / J.N. Adams // Journal of Roman Studies. — 1999. — Vol. 89. — P. 109–134.
2. Ковельман, А.Б. Частное письмо в греко-римском Египте II–IV вв. н.э. как литературный факт / А.Б. Ковельман // Вестник Древней истории. — 1985. — № 3. — С. 134–154.
3. Махлаюк, А.В. Армия Римской империи. Очерки традиций и ментальности / А В. Махлаюк. — Нижний Новгород, 2000.
4. Махлаюк, А.В. Стихотворная надпись центуриона М. Порция Ясуктана и римская virtus как категория воинской этики / А.В. Махлаюк // Из истории античного общества. — Вып. 12. — Н. Новгород, 2009. — С. 213–238.
5. Speidel, M.A. Soldiers and Documents: Insights from Nubia. The Significance of Written Documents in Roman Soldiers’ Everyday Lives / M.A. Speidel // Literacy in ancient everyday life. A. Kolb (ed.). — Berlin, 2018. — Р. 179–200.
6. Bowman, A.K. The Roman Imperial Army: Letters and Literacy on the Northern Frontier / A.K. Bowman // Literacy and Power in the Ancient World. A.K. Bowman, G. Woolf (ed.). — Cambridge, 1994. — P. 109–125.