В семнадцать лет — на борьбу с оккупантами

С начала немецкой оккупации Черниговская область стала одним из центров партизанского движения УССР и заслуженно пользовалась репутацией партизанского края. Партизаны Черниговщины громили немецкие гарнизоны на территории своей области и совершали рейды за её пределы, а в ходе Битвы за Днепр захватили несколько переправ через эту реку для наступающих частей Красной армии. Своими воспоминаниями с порталом Warspot решил поделиться наш читатель Пётр Андреевич Крапивянский — один из последних ныне живущих партизан Черниговщины.

Пётр Андреевич родился 24 апреля 1926 года в селе Володькова Девица Носовского района Черниговской области. С января по октябрь 1943 года воевал в рядах партизанского соединения «За Батьківщину!» («За Родину!») на территории Черниговской и Киевской областей. В феврале 1944 года был призван в РККА, служил командиром миномётного расчёта в 65-й гвардейской стрелковой дивизии, участник боёв в Прибалтике и Восточной Пруссии. В 1946 году демобилизовался в звании младшего сержанта. Живёт в городе Нежин Черниговской области.

Как я попал в партизаны

Во время оккупации я жил в моём родном селе Володькова Девица Носовского района Черниговской области. Как-то перед новым 1942 годом к нам в дом пришли три партизанских командира, друзья моего отца — Николай Симоненко, Кузьма Огиенко и Иван Костюченко. Пришли они в такой период, когда многие люди ещё не знали, куда идти, к кому прислониться. Разговор шёл о том, чтобы помогать партизанам. Мой отец работал мельником на ветряной мельнице, молол зерно на муку. Поговорили, и он согласился помогать партизанам. Тогда ко мне подошел Николай Симоненко. Погладил меня по голове и сказал: «Ну как, а ты будешь помогать партизанам?» Я чувствовал, что надо помогать, и сказал: «Да, буду». С тех пор я начал свою подпольную деятельность. Ездил вокруг нашего села, разведывал, а потом докладывал отцу и партизанам о движении вражеских сил. До поры до времени всё шло гладко, но так получилось, что в мае 1942 года отца арестовали за связь с партизанами, а 25 июля расстреляли в нежинской тюрьме.

В это время на территории нашего района, а также Нежинского и Бобровицкого районов уже действовало партизанское соединение «За Батьківщину!». Его основная база находилась недалеко от села Дебрево в лесном урочище Оришное, окружённом с трёх сторон болотами, а с севера — рекой Остёр. В начале 1942 года соединение насчитывало около 300 человек, а в начале 1943 года — уже больше двух тысяч. Командиром был окруженец, кадровый военный Иван Бовкун, а комиссаром — Михаил Стратилат, первый секретарь Носовского райкома партии. В 1943 году соединение состояло из трёх партизанских полков, разведывательного отряда, нескольких госпиталей и хозяйственных частей. 2-м партизанским полком командовал мой хороший знакомый и односельчанин Николай Симоненко.

В июне 1942 года мне поручили поступить на железную дорогу рабочим, чтобы я там узнал, кто предает партизан — когда они проезжали через переезд между сёлами Сулак и Володькова Девица, то их обязательно встречали немцы. И вот мне надо узнать, кто же является предателем. Я сказал: «Моего отца арестовали, поэтому, наверное, меня туда не примут». Однако партизаны сделали так, что меня приняли — приготовили хороший куш хлеба, сала и самогона, и по этому случаю мастер Щербак принял меня на работу. Я работал простым железнодорожником — мы тесали прокладки на шпалы, ремонтировали пути, а также смотрели, исправна ли линия на участке Володькова Девица — Нежин.

Возле Сулацкого железнодорожного переезда стоял дом, где жил путевой мастер. У него были дочь и сын, чуть старше меня. Я решил устраивать там вечерницы с музыкой, чтобы было легче что-то узнать. Стали собираться по вечерам, раза три в неделю — приходили парни, девушки. И вот как-то в январе 1943 года мы собрались, гуляем. И тут я услышал, что через переезд тарахтит подвода. Я выскочил на улицу, посмотрел — едут партизаны. Я понял, что они поехали за хлебом. В Володьковой Девице был колхоз имени 16-летия РККА, там им отпускал хлеб наш партизанский связной Пётр Чоп. Когда партизаны проехали, то из соседней комнаты вышел человек в железнодорожной фуражке. Я тут же начал за ним следить. Он нажал зуммерную кнопку, а потом пошёл звонить на станцию в Нежин, чтобы выехала полиция. Это был железнодорожник из Нежина, который часто здесь ночевал — позже выяснилось, что он приходил сюда по заданию полиции, и партизаны его убили.

В общем, я всё это проследил и сказал: «Ребята, уже пора идти домой, пусть хозяева спят». А сам побежал в колхоз — там было пять партизан, в том числе Симоненко. Говорю: «На переезде будет засада» — «А откуда ты знаешь?» Я им всё рассказал и помог нагрузить на подводу пять мешков пшеницы. Симоненко спрашивает: «А как же нам переехать?» — «Езжайте на Узгуровку к железной дороге — там по льду легко проедете. Замаскируйте там мешки. Мы будем их охранять, а завтра перенесём в лес». Этот участок между Володьковой Девицей и Нежином называется Узгуровка — там лес с двух сторон дороги. Так они и сделали. Вечером я взял маленький вагончик, положил в него инструмент и поехал туда, где партизаны положили мешки. Они были не очень хорошо замаскированы, и я забросал их прошлогодней травой. Возвращаюсь обратно в мастерскую, и наш бригадир Ефим Гусь говорит мне: «Я там видел мешки с зерном, давай заберём». Я разозлился, говорю: «Ефим Лаврентьевич, не Вы их туда клали, не Вам и забирать». Несколько человек это услышали, и на следующий день меня забрала полиция. Я думаю, что это Гусь и сообщил немцам (дело в том, что он играл двойную игру — и немцам помогал, и партизанам).

Меня арестовали и притащили в полицейский участок в нашем селе. Начали допрашивать: «Где партизаны? Сколько их?» Я говорю: «Не знаю, вы ошиблись». Они меня так лупили шомполами, что даже сейчас болит, когда вспоминаю. Их было трое — один немец и двое полицейских. Одного из полицейских я знал — Порфирий Скрипец, ему тогда было лет тридцать, жил на нашей улице. Потом, когда немцы отступали, он удрал вместе с ними. Немец говорит: «Если скажешь правду, то тебе награду дадут». Я опять сказал, что ничего не знаю.

Они собирались расстрелять меня вечером в комендатуре. Это кирпичное здание бывшей земской школы, в котором всё время стояли полицейские — у них там была оборона, там они и жили. И там же расстреливали людей. А в сельской управе работала наша связная Зина Билык (позже её раскрыли немцы и расстреляли в Носовке вместе с двумя её детьми). Мне повезло, что она услышала обо мне и сообщила ещё одному связному, Андрею Рыкуну — тот запряг лошадь и поехал в лес.

Передали Симоненко, и он послал на выручку трёх партизан. Вечером они приехали в село, начали стрелять. Полицейские и немец побежали в комендатуру, это метров за двести, а я разбил табуреткой окно — хорошо, что не было решётки. Смотрю — там партизаны, они мне махнули: «Беги!» Я выскочил и побежал к своей тётке. Она не подозревалась карательными органами, так как её муж был репрессирован советской властью. Вообще немцы очень одобрительно относились к репрессированным.

Несколько дней я прятался у тётки, а потом пошёл домой. Стал ночевать — вдруг стучат в окно. Два партизана. Они сообщили, что меня ищут. Говорят: «Решай, что будешь делать». Я говорю: «Пойду в партизаны». Мать дала мне кусок хлеба, благословила. Я взял пистолет, который подарил мне один военный при отступлении, и по глубоким снегам пошёл с партизанами. Сначала пошли на станцию Опытная, где наши партизаны закладывали заряд, чтобы взорвать поезд. Моё первое задание было стоять на страже и сообщать, если кто-то появится.

Утром мы пришли в партизанский лес в урочище Оришное. На краю леса два партизана развели небольшой огонь и жарили сало — жёлтое, очень-очень старое. Я очень проголодался, и они меня покормили этим салом с коржиком — это была моя первая партизанская еда.

Потом пришёл сам Симоненко и забрал меня к себе в полк. Я увидел несколько небольших землянок, и меня определили в роту, которой командовал Ефим Гусев. Во взводе мне сказали: «Ты понимаешь, какая сложная обстановка? Ты сюда не за дровами пришёл, значит, будь таким, как мы». Гусев предложил мне поменять пистолет на винтовку немецкого образца. Я с большим удовольствием получил винтовку, а ему отдал свой пистолет. Через несколько дней мне также дали коня, которого звали Буян.

Первый бой

Моя первая боевая операция была в Володьковой Девице в ночь с 21 на 22 марта 1943 года. Выехали верхом поздно вечером, нас было восемь человек. Старшим группы назначили Ивана Хмарского. Ему тогда было лет двадцать пять, из окруженцев, хороший командир, очень надёжный боевой товарищ. Очень жаль, но он потом погиб на Лютежском плацдарме — его немец снял из винтовки. В состав группы также входили Андрей Сизенко, Николай Ковальчук, Овчаренко, Варуха и два брата по фамилии Рындя. У Хмарского был немецкий автомат, а остальные с винтовками. Вообще мы имели довольно слабое вооружение, так как соединение «За Батьківщину!» в то время действовало без связи со Штабом партизанского движения — воевали в основном тем оружием, которое отбирали у оккупантов.

Наша задача состояла в том, чтобы захватить полицейского Ивана Сизенко — сына Андрея Сизенко, который ехал с нами. В случае сопротивления надо было его убить. Андрей Сизенко сильно волновался, говорит: «Сукин сын, он же комсомольцем был! И перешёл к немцам!»

Поехали через болото, которое называлось Сага. Проехали по трясине, кони нас еле вынесли. Мы дали им немного отдохнуть и поехали дальше. Перед Сулацким переездом разогнались, проскочили его на большой скорости и заехали на край Володьковой Девицы. Стояла лунная ночь, было неплохо видно. Заехали к нашему связному Назару Прохе, который жил на улице Жилинцы. Он говорит: «В селе всё тихо, подозрительного движения нет». Мы быстро заскочили к Ивану Сизенко, а его мать говорит: «Его нет, он уже уехал в Нежин». И что нам теперь делать? Хмарский сказал: «Поедем в центр села и обстреляем комендатуру». Мы мигом сели на коней и поехали в центр.

По правде сказать, мне было не по себе. Но я смотрел на других, а они вели себя очень спокойно, не показывали никакого страха. В группе были сильные люди, которые не просили никаких наград, а воевали, чтобы только уничтожить побольше оккупантов. Вдруг на перекрёстке перед нами застрочил пулемёт — засада! Очень повезло, что полицаи рано открыли огонь — если бы подпустили ближе, то мы бы там все и полегли. Мы соскочили с коней, попадали в канавы вдоль улицы, а наши кони стали разбегаться. Хмарский командует: «Огонь!» Когда я услышал звук пулемёта, то показалось, что волосы на голове стало дыбом. Было очень страшно. Но когда Хмарский дал команду, то всё мгновенно прошло. Мы стали стрелять, подбегать по канавам к врагу и бросили по гранате. Позже мы узнали, что в этом бою тяжело ранило одного полицейского, потом он умер от ранения — это был молодой парень из Лосиновки, звали его Николай Пархомчук. Остальные полицейские забрали раненого, отступили и бросили на том месте пулемёт Дегтярёва. Там же мы увидели следы крови. Из наших никто не пострадал, но был ранен белый конь — он стоял на коленях, как будто просил помощи. Сняли с него седло, отдали на хранение нашему связному Ивану Дорошенко и пошли пешком.

Кони куда-то разбежались. Хмарский говорит: «А я знаю, где они». Мы зашли к Назару Прохе, он уже нас ждал и сказал: «Кони прибежали ко мне и дрожали. Я их завёл в клуню». Мы зашли в клуню, я бросился к своему Буяну, а он заржал.

Назад поехали другим путём — по дороге на Носовку, потом свернули направо и поехали через поля. Через железную дорогу перебрались у хутора Коробчино, а потом снова полями. Приехали к себе в Оришное, доложили начальству и принесли трофейный пулемёт. Симоненко говорит: «Молодцы. Хорошо, что живы, ещё и пулемёт забрали».

Ивана Сизенко, которого мы тогда не поймали, в 1944 году арестовали и дали двадцать пять лет. Отсидел он лет десять, вернулся в село, и там его хотели убить. Я тогда уже работал в прокуратуре, люди ко мне прислушивались. Я сказал: «Не трогайте его, он уже отбыл наказание». Но всё равно на него многие косо смотрели.

После этого боя меня зачислили на проведение операций. Я участвовал в подрыве поездов и железнодорожных мостов, ходил в разведку. В партизанах провоевал до октября 1943 года, а потом попал на фронт, с которого посчастливилось вернуться живым.

Перевод текста: Алексей Ивашин

---