Если говорить о лидерах, то Геринг был хорошим, даже отличным руководителем до того, как началась война, и его энергия сыграла важнейшую роль в строительстве люфтваффе в 1930-е годы.
Однако, в период Битвы за Британию он обленился. Он стал собирать предметы искусства и драгоценности и потерял интерес к операциям люфтваффе. Ближе к концу войны он превратился просто в помеху и лично я стал испытывать к нему ненависть. Множество летчиков погибло из-за него безо всякой нужды. Я, Галланд, Лютцов, Траутлофт и другие посетили Берлин, чтобы встретиться с генералом Робертом фон Греймом и добиться устранения Геринга, но этого не произошло. Грейм уведомил нас в январе 1945-го, что было уже поздно и что Гитлер никогда не позволит избавиться от одного из своих старейших и наиболее верных друзей. Это в итоге привело к «Бунту Истребителей» против Геринга, после чего он пригрозил отдать меня под суд, а Лютцова расстрелять за измену. Гитлер приказал мне отправиться в Италию, скорее даже выгнал меня туда вместе с Лютцовом ради моей собственной безопасности, а Траутлофта отправил обратно на Восточный фронт.
Галланд (командующий истребительной авиацией) был весьма энергичным человеком, сильным лидером, выдающимся летчиком-истребителем и честнейшим человеком. Он никогда не боялся Гитлера, никогда не поддавался давлению Геринга и всегда прямо отвечал, когда они спрашивали его о чем-либо, независимо от того, насколько неприятной была правда. У Галланда было понимание того, как отвоевать превосходство в воздухе и перестроить истребительную авиацию. Однако оказанная ему старшим командным составом истребительной авиации поддержка в конфликте с Гитлером и Герингом дала Гитлеру повод сместить его, что было трагической ошибкой. Честность в Берлине никогда не была в почете.
На место Галланда назначили полковника Гордона Голлоба, который был компетентным летчиком и командиром, но, в то же время, горячим поклонником Гитлера, котого ненавидели почти все, включая меня. Старшие офицеры не проявили энтузиазма в связи с этим назначением, и отказались принять это. Все командиры остались верными Галланду и сохранили контакт с ним, что приводило в ярость Голлоба и Геринга, поскольку это показало, что самые высокопоставленные и заслуженные люди истребительной авиации по-прежнему намереваются следовать своей линии... Под командованием Голлоба потери подскакивали вверх на всех участках фронта, на которых он появлялся, – примерно так же, как это было с Герингом во время ПМВ. Он ставил командирами подразделений не тех, кто был наиболее компетентен, а тех, кто был в наибольшей степени верен делу нацистской партии – тех, кого в истребительной авиации было совсем немного...
С Гитлером я впервые встретился 3 сентября 1942-го, когда он вручал мне Дубовые Листья к Рыцарскому Кресту. Он спросил присутствующих о том, как идут дела на войне, в которой мы предположительно должны были побеждать, и что мы думали о землях, присоединенных к Рейху на Востоке. Я заметил что-то вроде того, что «надеюсь, что у фюрера не возникнет слишком сильной привязанности к ним, поскольку я не думаю, что мы задержимся там надолго.» Он посмотрел на меня так, как будто у него вот-вот будет удар. Когда он попросил меня пояснить свое высказывание, я просто сказал ему, что после вступления в войну США, в условиях предоставления ими вместе с британцами помощи России и отсутствия у нас возможности атаковать с воздуха промышленные мощности русских за Уралом, многого нам добиться не удастся. Он помолчал немного, а затем сказал следующее: «Скоро мы покончим с Россией и снова повернем наши силы на Запад. Они увидят, что поддержка большевизма пошла им не на пользу». После этого нас отпустили.
Я понимал, что означает вступление американцев в войну: у этой страны колоссальная воля к победе, ни с чем несравнимая индустриальная мощь для производства бомбардировщиков, истребителей, кораблей... Их вступление в войну означало в той или иной степени наш конец – это был только вопрос времени: сколько нам удастся продержаться. Через несколько недель я встретился с фюрером неподалеку от Сталинграда, когда он был в поездке на фронт. Гитлер сказал мне: «Теперь в моих руках Россия, в моих руках Кавказ. Я собираюсь переправиться через Волгу, и после этого вся Россия будет моей». Я помню, что посмотрел на людей, стоявших рядом, и подумал: «У этого парня не в порядке с головой».
Наша следующая встреча состоялась 28 июля 1944-го, когда я получал Мечи к своему Рыцарскому Кресту. Это было через неделю после покушения, и это был уже другой человек, ушедший от реальности и живущий в мире иллюзий. Все, что я хотел, – это получить свою награду и убраться оттуда восвояси – я уже не мог его видеть. После этого меня вызвали к Гитлеру вместе с другими старшими офицерами незадолго да бунта против Геринга. Он шагал взад-вперед, бормоча что-то про оружие, которое у нас есть, про то, что он скоро покажет союзникам, кто есть кто, и т.п. Угнетало то, что наша страна находится в руках этого маньяка и полоумных людей из его окружения. Он был уже безразличен к страданиям народа и своих солдат, уже не беспокился вообще ни о ком, а на нашу долю выпала расплата за его преступления, и Германия уже никогда не избавится от комплекса вины за них...
После двух лет в России и на Средиземноморье я вновь оказался на Западном фронте. Как только я принял под свое командование группу JG.77, я был сбит в первом же бою во время атаки на группу «Либерейторов» B-24, и с этого момента я понял, что это будет война, полностью отличающаяся от событий 1940-го. В тот момент, когда я потерял контроль над своим самолетом и прибегнул к парашюту в первый и последний раз в жизни, я понял, как много я забыл. Бои против русских были совсем другими по сравнению с боями против объединенных британо-американских сил, хотя численное преимущество русских было даже более значительным. Западные союзники к тому времени значительно усовершенствовали свою и без того первоклассную технику, а я успел забыть, насколько гибкой является их тактика и как они могут менять ее в конкретной ситуации для организации блестящих атак.
Труднее всего было бороться с «Летающими Крепостями» B-17. Они летали в плотных оборонительных формациях, и их тяжелые пулеметы калибра 50 делали сближение с ними весьма опасным. В итоге мы приняли тактику лобовых атак, разработанную летчиками Эгоном Майером и Георгом Петером Эдером, но только небольшая группа «экспертов» могла делать это успешно, да и требовались для этого стальные нервы... Кроме того, их сопровождали истребители дальнего радиуса действия, что весьма осложняло жизнь до той поры, пока у нас не появились реактивные истребители Me-262, вооруженные 30мм пушками и 24-мя ракетами R4M. Тогда у нас появилась возможность пробивать бреши в их самых плотных формациях из-за пределов радиуса действия их оборонительного огня, наносить им повреждения, а затем совершать обходной маневр и добивать поврежденные самолеты пушечным огнем. Из истребителей союзников тяжелее всего было сражаться с «Лайтнингами». Это был быстрый, приземистый, фантастический истребитель, особенно опасный, если у него было преимущество в высоте. Один из них сбил меня с большого расстояния в 1944-м.
В декабре 1944-го, после смерти Вальтера Новотны, я принял под свое командование JG.7 после того, как реактивные истребители были раскиданы по отдельным авиакрыльям. Я отобрал себе на должности командиров эскадрилий Эриха Рудорфера, Герхарда Бакхорна, Хайнца Баэра и ряд других классных летчиков. После операции Bodenplatte и Бунта Истребителей меня отправили обратно в Италию, отстранив от службы на реактивных самолетах. Однако Галланд вновь вызвал меня в Германию, когда получил разрешение от Гитлера создать «Эскадрилью Экспертов». Галланд дал мне полномочия на поиск и отбор самых лучших пилотов. Я обошел все бары и места отдыха летчиков, даже несколько госпиталей и прифронтовых частей, и отобрал 17 или около того добровольцев, собираясь найти еще парней. Список получился впечатляющим, хотя в нем было двое-трое малообстрелянных, но многообещающих летчиков с опытом полетов на реактивных самолетах. Это и была «Эскадрилья Экспертов». Большинство из нас имело множество побед, 9 человек – более 100, двое, в том числе Баэр, более 200, а Бакхорн – 300. Все, кроме двух, имели Рыцарский Крест или более высокие награды и налетали сотни миссий каждый. Не думаю, что когда-либо появится подразделение такого калибра еще раз! Наша тактика оставалась, в основном, прежней, но у нас появилась возможность вырабатывать новые приемы прямо в бою, чтобы противодействовать новым угрозам, тогда как в обычных летных частях нужно было разрабатывать рекомендации и потом ждать утверждения, что было пустой тратой времени. Мы пришли к выводу, что атака с фланга, проникновение в строй противника и ракетная атака приносили хорошие результаты. Это было похоже на стрельбу по стае гусей из дробовика. Атака с тыла также была продуктивной, однако площадь поражения при этом была ниже. За фланговой атакой мы обычно атаковали уцелевшие самолеты противника с тыла, что позволяло разносить крылья бомбардировщиков или приводило к взрыву их бомбового груза. Что касается истребителей, то достаточно было одного пушечного снаряда. чтобы сбить машину противника.
Говорят, что если бы мы получили Ме-262 в больших количествах на более раннем этапе, это повлияло бы на исход войны. Я так не думаю: у нас не хватало обученных летчиков и даже топлива. Так или иначе, было бы уже поздно, и войну нам было не выиграть...
К концу войны на моем счету было 176 побед, семь из них я одержал, летая на Ме-262. Меня сбивали 12 раз, но близок к гибели я был только в 13-й раз, когда потерпел аварию при взлете на Ме-262 18 апреля 1945-го . До этого я был легко ранен только один раз и пострадал сильно только во время аварии. Только один раз я выбросился с парашютом – я никогда не доверял им. Я всегда находил возможность посадить поврежденный самолет.
После войны я часто встречался с летчиками-истребителями RAF Дугласом Бадером, Робертом Стэнфордом Таком и Джонни Джонсоном, а также с американскими асами Фрэнсисом Габрески, Хьюбертом Земке и другими. Мы – старые люди, стали мудрее и ценим тот факт, что нам не в чем винить друг друга. Мы – это тесное братство и хорошие друзья...
Оригинальное интервью – Colin D. Heaton (http://www.tarrif.net/wwii/interviews/johannes_steinhoff.htm)
