…Командир Особого Русского Экспедиционного корпуса в Македонии генерал Дитерихс удивленно взирал на «явление». Перед ним стоял самый настоящий штабс-капитан русской армии. Он тяжело опирался на палку и глядел из-под белокурого чуба хмуро, почти сердито.
- Прибыл в ваше распоряжение, – повторил он в третий раз.
- Так вы – штабс-капитан Смольянинов? Лётчик? – Дитерихс покачал головой. – Отчаянный вы человек. Что же побудило вас решиться на подобный поступок? Как вам вообще удалось добраться до Белграда?
- Не в силах мириться с постыдным бездействием, на которое обрекает русского офицера распадение армии, – отвечал Смольянинов серьёзно и просто. Не верить ему было просто невозможно. – Я должен сражаться. Этому меня учили, для этого я предназначен, и без этого жизнь моя лишена всякого смысла.
- Просто взяли и полетели на самолёте? Над фронтом, над территорией, занятой неприятелем? Это кажется невозможным.
Смольянинов пожал плечами:
- Ничего невозможного в этом нет. Аппарат мне хорошо известен и достоинства его я досконально знаю. «L.V.G.» – хоть и «немец», а вполне подчиняется русскому офицеру. На нём я перелетел, без посадки, от последнего места моей службы – где, как я уже говорил, приходилось мне ничего не делать и только зазря коптить небо, – на ближайший союзный фронт. Да, лететь пришлось и над неприятельской территорией, и над линией фронта, но обстрелы мне большого вреда, как видите, не причинили. Сейчас жду распоряжений и готов приступать к обязанностям.
И война для Смольянинова продолжилась.
* * *
Англичанин, капитан Сазерленд, от души пожимал «Майклу» руку.
- Ну, прощайте, дружище! Решение вами принято – отступать некуда. Жаль, конечно, расставаться с вами так скоро – лётчик вы отменный, и служилось нам с вами вместе хорошо. Что ж, будьте счастливы – всюду, куда ни приведёт вас судьба. Может, письмо когда-нибудь мне напишете – адрес вам известен.
Русский лётчик Михаил Смольянинов сдержанно кивнул товарищу. Они оба служили в английском авиационном отряде под командой полковника Дэвиса в Сербии. Смольянинов был прикомандирован к этой части после того, как перелетел на Македонский фронт на своём трофейном немецком «L.V.G.».
И совершенно неожиданно события переменились. Смольянинов понял: теперь его место – в России. Английские лётчики, добрые товарищи, пытались отговаривать «Майкла» – но все беседы их длились недолго. В сентябре семнадцатого Смольянинов уже улетел домой.
А спустя некоторое время его догнала награда: британское командование отметило заслуги отважного русского пилота «Боевым крестом».
* * *
…Английский консул в Пекине просил встречи с русским консулом. Время было странное, неопределённое: начало восемнадцатого года.
- Я убедительно прошу вас оставить инцидент строго между нами, – таково было необычное начало разговора, начатого английским дипломатом. – Ситуация крайне деликатная… Может вызвать изрядный шум, никому из нас не нужный.
На стол легла, сверкая, боевая награда – «Военный крест».
- Что это? – удивился русский консул.
- Видите ли… – Британец замялся. – Недавно к нам прибыл один русский лётчик, штабс-капитан Смольянинов. Он желал, чтобы ему немедленно организовали отправку на западный союзнический фронт, пока ещё не всё потеряно и можно продолжать войну.
- А как русский лётчик очутился здесь? Ничего не понимаю, – дипломат обтёр лицо платком, вздохнул, скомкал платок и сунул в карман.
- Между нами говоря, этот русский – просто бешеный. Всё твердит, что после начала вашей революции, когда российская армия погрязла в бездействии, – прошу прощения, это его выражения, не мои, – он перелетел на Македонский фронт и там активно участвовал в операциях.
- То есть как это – «перелетел»? Он что, перелётная птица?
- Практически да, как птица, – он же лётчик… В то, что он участвовал в операциях и проявил себя – легко поверить, хотя бы глядя на его ранения. У него ведь не то протез вместо ноги, не то просто сильно хромая нога, ходит он, во всяком случае, с палкой. И пока в Салоники летел над всеми фронтами – тоже был ранен, но несильно. Ну и главное, – английский консул кивнул на боевую награду. – Крест. Такое тоже просто так не даётся.
- А это точно ему принадлежало?
- Поверьте… Он ведь письмо написал. Точнее – объяснительную записку. Её я тоже принёс, во избежание большого дипломатического, – консул одними губами договорил... – скандала.
Объяснительная записка русского лётчика была составлена в убийственно вежливых выражениях.
Он объяснял, что в Македонии оказался потому, что там ещё велись боевые действия. Союзники оценили его вклад в боевую работу – извольте видеть орден. После выступления в России генерала Корнилова у него, Смольянинова, появилась надежда на возрождение русской армии, и потому он испросил разрешения вернуться на Родину. А получив таковое разрешение, точно так же, как и прибыл, то есть по воздуху, направился домой.
Дома же всё пошло прахом: Корнилов разбит, и надежд на восстановление русской армии не остаётся. Вместе с итальянской миссией Красного Креста, по итальянским документам, он через всю необъятную матушку-Русь, поминутно подвергаясь различного рода опасностям, добрался до Дальнего Востока.
Союзники ещё продолжают сражения, и Смольянинов настаивает на отправке его на любой из союзнических фронтов.
- Мы ведь не могли вот так взять и, не глядя, направить русского лётчика к нам на фронт, –вкрадчиво произнёс английский дипломат. – Бог знает, во что это может вылиться. Нрав у него, судя по поступкам, исключительный, человек невоздержанный, привыкший на фронте к любому действию. Что он ещё удумает?
«Скажите прямо: боитесь русского медведя! – хмуро думал русский консул, понимая, что британец ловко спихнул на него проблему. – Так ведь не скажет, дипломатию будет разводить. Впрочем, он прав».
- Да, да, конечно, – пробормотал русский консул. – Так от меня что требуется?
- Эту награду он буквально швырнул нам в лицо: мол, раз не желаете воспользоваться моим боевым опытом, не доверяете мне как воину, как лётчику – так и наград ваших мне не нужно! Это… это нехорошо, так поступать, согласитесь.
- Да, да, нехорошо… Но что делать?
- Мы решили, – объявил английский консул, – что награда эта, как принадлежащая российскому подданному, должна бережно сохраняться в российском консульстве до востребования её самим награждённым или же его потомками. Передаём её вам неофициально… и сильно рассчитываем на вашу… – он кашлянул, подбирая правильные слова, – на вашу дипломатическую квалификацию.
…А Михаил Сергеевич Смольянинов – уже не штабс-капитан русской армии, а подполковник армии Белой, на Восточном фронте, – пересел с самолёта на броневик под названием «Марс».
Страна содрогалась в агонии гражданской войны. Но ещё оставалась надежда вернуть былую, старинную Русь. По крайней мере, здесь, на Востоке, в это верили твёрдо.
…Однако шли месяцы, бои то велись, то затухали, а красные упорно не желали быть разбитыми.
- Нужны аэропланы! – твердил командир броневого взвода Смольянинов. – Без авиации не победить. Лётчиков найти можно – требуется раздобыть аппараты.
Тогда-то его и отправили в Токио – закупать аэропланы.
Потекли странные дни в чужом восточном городе, в обществе давно умершего старого врага – Манфреда фон Рихтгофена.
Сейчас Манфред представлялся Смольянинову живым и полнокровным, а окружающие люди – полупрозрачными тенями, образами фантазии. И легче было погрузиться в воспоминания о сражениях, чем отдаться реальности бездействия.
«…Мы неуклонно сближались с противником, – рассказывал Рихтгофен. Далёкий, такой далёкий день в сентябре шестнадцатого! – Все англичане летели на крупных двухместных бомбардировщиках. Спустя несколько секунд начался наш воздушный танец…
Ближний ко мне англичанин летел на большом аэроплане, раскрашенном тёмными пятнами. Не сомневаясь больше. Я прицелился и выстрелил. Он тоже, я в ответ, оба промазали. Борьба началась. Мне приходилось всё время заходить сзади, поскольку пулемёт мой мог стрелять только вперёд, его же пулемёт мог разворачиваться и стрелять по всем направлениям.
К тому же англичанин был явно не новичок, поскольку он сразу почувствовал, что настал его последний час, как только я зашёл к нему сзади…»
Да. Манфред как живой. Хвастун и болтун, но при этом неотразимый.
«Противник полетел вниз почти отвесно, я же через секунду уже висел у него на хвосте и давал короткие точные очереди из пулемёта. Я подлетел уже настолько близко, что стал опасаться, как бы не врезаться в англичанина. Тут его пропеллер вообще остановился, я разнёс его мотор в клочья…
Я уважил память павшего врага, водрузив камень на его красивой могиле».
- Интересно, – вслух проговорил Смольянинов, – кто положит камень на моей могиле? И когда это случится?
…Было шесть часов утра двадцатого мая девятнадцатого года. Полковник Смольянинов вот уже почти три месяца как командир Авиагруппы Сибирской армии. Бои с красными продолжаются.
Нынче предстоит перебазирование авиационного соединения со станции Верещагино на станцию Кез. Близка Пермь.
Аппараты взлетают один за другим.
У Смольянинова – «Альбатрос». Ещё один «германский друг». Поневоле тут вспомнишь книгу Рихтгофена (кстати, скоро она выйдет по-русски в Омске, в издательстве «Центросибирь» – с названием «Красный истребитель»…)
Солнце встало, и навстречу ему поднимается красивый большой аэроплан.
Медленно он начал набирать высоту… И что-то пошло не так. Загорелся двигатель. Пламя быстро охватило весь аппарат. Планировать и сажать его не получалось – машина потеряла управление и перевернулась.
Из горящего аэроплана, с высоты в шестьсот метров выпал лётчик.
Полковник Смольянинов скончался на месте.
…На похороны в Пермь прибыл двоюродный брат героя – старший лейтенант Сергей Сергеевич Головнин.
- Боже мой, Миша, – повторял он. – Такой молодой! Двадцать девять лет, всего двадцать девять…
Палку, верную палку, помощницу при ходьбе (в воздухе-то она не нужна) положили в гроб…
- Знаете, – говорил Головнин, – Миша мечтал стать моряком. Но у него врачи обнаружили дальтонизм: не различал цвета. И он решил тренировать зрение – раскладывал шерстяные ниточки разного цвета и пытался определить, какого цвета какая нитка. А потом его покорила авиация, и он зачастил в Гатчину… Вот так сложилась его жизнь. Жил как лётчик и умер как лётчик.
Публикуется в авторской редакции
Комментарии к данной статье отключены.