Война красных и белых: истоки противостояния

Первая мировая война обнажила огромные внутренние проблемы Российской империи. Следствием этих проблем стала череда революций и Гражданская война, в главном конфликте которой схлестнулись «красные» и «белые». В мини-цикле из двух статей попробуем вспомнить, с чего начиналось это противостояние и почему большевикам удалось победить.

Уже не за горами столетние годовщины Февральской и Октябрьской революций, а также последовавших за ними событий. В массовом сознании, несмотря на множество фильмов и книг о 1917-м годе и Гражданской войне, а может быть, и благодаря им, до сих пор нет единой картины развернувшегося противостояния. Или наоборот, оно сводится к «случилась революция, а затем красные всех распропагандировали и толпой запинали белых». И ведь не поспоришь — все примерно так и было. Однако у любого, кто попытается вникнуть в ситуацию немного глубже, возникнет ряд справедливых вопросов.

Почему за считанные годы, а скорее даже месяцы единая страна превратилась в поле боя и гражданской смуты? Почему одни в ней выиграли, а другие проиграли?

И наконец, с чего же всё начиналось?

Невыученный урок

К началу ХХ века Россия казалась (и во многом была) одной из ведущих стран мира. Без её веского слова не решались вопросы войны и мира, её армию и флот учитывали, планируя будущие столкновения, все великие державы. Одни опасались русского «парового катка», другие на него надеялись как на последний аргумент в битвах народов.

Первый тревожный звонок прозвенел в 1904–1905 годах — с началом русско-японской войны. Огромная, сильная империя мирового масштаба фактически в один день лишилась флота и с большим трудом смогла не проиграть вдребезги на суше. И кому? Крошечной Японии, всеми презираемым азиатам, которые с точки зрения культурных европейцев вообще не считались людьми и ещё за полвека до этих событий жили при натуральном феодализме, с мечами и луками. Это был первый тревожный звонок, который (если смотреть из будущего) фактически расписал контуры будущих военных действий. Но тогда никто не стал прислушиваться к грозному предупреждению (как и к прогнозам Ивана Блиоха, которым будет посвящена отдельная статья). Первая русская революция наглядно показала всем желающим уязвимость политической системы империи. И “желающие” сделали выводы.

Фактически судьба уделила России почти целое десятилетие, чтобы подготовиться к будущим испытаниям, опираясь на японскую «пробу пера». И нельзя сказать, что совсем уж ничего не делалось. Делалось, но… слишком медленно и обрывочно, слишком непоследовательно. Слишком медленно.

Близился 1914 год…

Слишком долгая война

Как неоднократно описывалось в самых разных источниках, никто из участников Первой мировой не ожидал, что противостояние окажется долгим — наверняка многие помнят знаменитую фразу о возвращении «до осеннего листопада». Как это обычно бывает, военная и политическая мысль шла далеко позади развивающихся экономических и технологических возможностей. И для всех участников оказалось шоком затягивание конфликта, перерастание «джентльменских» военных действий в высокотехнологическую индустрию превращения людей в покойников. Одним из важнейших последствий этого оказался пресловутый «снарядный голод» или, если охватить проблему шире, катастрофический дефицит всего и вся, что необходимо для ведения военных действий. Огромные фронты и миллионы бойцов при многих тысячах орудий, словно Молох, требовали тотальной экономической жертвы. И каждому участнику пришлось решать грандиозную проблему мобилизации.

Шок ударил по всем, однако по России — особенно тяжело. Выяснилось, что за фасадом мировой империи скрывается не столь приглядная изнанка — промышленность, которая не может освоить массовый выпуск моторов, автомобилей и танков. Всё было не настолько плохо, как зачастую рисуют категорические противники «прогнившего царизма» (например, потребности в трёхдюймовках и винтовках худо-бедно удовлетворялись), но в целом имперская промышленность оказалась не способна удовлетворить потребности действующей армии по большинству жизненно важных позиций — ручные пулемёты, тяжёлая артиллерия, современная авиация, автотранспорт и так далее.

Более-менее адекватное производство авиации на собственной индустриальной базе Российская империя смогла бы развернуть в лучшем случае к концу 1917 года, с вводом в действие новых оборонных заводов. То же касается ручных пулемётов. Копии французских танков ожидались в лучшем случае в 1918-м. Только во Франции уже в декабре 1914 года авиамоторы выпускали сотнями, в январе 1916-го месячный выпуск превысил тысячу — а в России в том же году дошёл до 50 штук.

Отдельной бедой стал транспортный коллапс. Дорожная сеть, охватывающая огромную страну, была вынужденно бедной. Произвести или получить от союзников стратегические грузы оказывалось лишь половиной задачи: далее ещё требовалось с эпическими трудами их распределить и доставить адресатам. С этим транспортная система не справилась.

Таким образом, Россия оказалась слабым звеном Антанты и великих держав мира в целом. Она не могла опереться на блестящую промышленность и квалифицированных рабочих, как Германия, на ресурсы колоний, как Британия, на незатронутую войной и способную к гигантскому росту могущественную индустрию, как Штаты.

Как следствие всего означенного безобразия и многих иных причин, вынужденно остающихся за рамками повествования, Россия несла несоразмерные потери в людях. Солдаты просто не понимали, за что они сражаются и гибнут, правительство теряло престиж (а затем и просто элементарное доверие) внутри страны. Гибель большей части подготовленных кадров — и, по словам гренадёрского капитана Попова, к 1917 году мы вместо армии имели «вооружённый народ». Практически все современники, вне зависимости от убеждений, разделяли эту точку зрения.

А политический «климат» представлял собой настоящий фильм-катастрофу. Убийство Распутина (точнее, его безнаказанность), при всей одиозности персонажа, наглядно показывает паралич, настигший всю государственную систему России. И мало где власть так открыто, всерьёз и, главное, — безнаказанно обвиняли в измене и помощи врагу.

Нельзя сказать, что это были специфически русские проблемы — те же процессы шли во всех воюющих странах. Британия получила Пасхальное восстание 1916 года в Дублине и очередное обострение «ирландского вопроса», Франция — массовые бунты в частях после провала наступления Нивеля в 1917-м. Итальянский фронт в том же году вообще был на грани тотального обрушения, и спасли его только экстренные «вливания» английских и французских частей. Тем не менее, эти государства имели запас прочности системы государственного управления и какой-никакой «кредит доверия» у своего населения. Они смогли удержаться — точнее продержаться — достаточно долго, чтобы дотянуть до конца войны — и победить.

А в России наступил 1917 год, на который выпало сразу две революции.

Хаос и анархия

«Всё перевернулось сразу вверх дном. Грозное начальство обратилось в робкое — растерянное, вчерашние монархисты — в правоверных социалистов, люди, боявшиеся сказать лишнее слово из боязни плохо связать его с предыдущими, почувствовали в себе дар красноречия, и началось углубление и расширение революции по всем направлениям… Растерянность была полная. Подавляющее большинство отнеслось к революции с доверием и радостью; все почему-то верили, что она принесёт с собой, вместе с другими благами, и скорое окончание войны, так как «старорежимный строй» играл в руку немцам. А теперь все будут вершить общественность и таланты… и каждый начинал чувствовать в себе скрытые таланты и пробовать их применительно к порядкам нового строя. Как тяжелы по воспоминаниям эти первые месяцы нашей революции. Каждый день где то глубоко в сердце что-то с болью отрывалось, рушилось то, что казалось незыблемым, осквернялось то, что считалось святым».

Константин Сергеевич Попов «Воспоминания кавказского гренадёра, 1914–1920».

Гражданская война в России началась далеко не сразу и вырастала из пламени всеобщей анархии и хаоса. Слабая индустриализация уже принесла стране немало бед, и продолжала приносить далее. На этот раз — в виде преимущественно аграрного населения, «пейзан» с их специфическим взглядом на мир. Из разваливающейся армии самовольно, не подчиняясь никому, возвращались сотни тысяч солдат-крестьян. Благодаря «чёрному переделу» и умножению на ноль помещиков с кулаками русский крестьянин наконец-то в буквальном смысле наелся, а также сумел удовлетворить извечную тягу к «землице». А благодаря какому-никакому военному опыту и принесённому с фронта оружию теперь он мог себя защищать.

На фоне этого безбрежного моря крестьянской жизни, предельно аполитичной и чуждой к цвету власти, политические противники, пытающиеся развернуть страну в своём направлении, поначалу терялись, как подводные камни. Им оказывалось просто нечего предложить народу.

Крестьянину была безразлична любая власть, и требовалось от неё только одно — лишь бы «мужика не трогала». Привозят из города керосин — хорошо. А не привозят — и так проживём, всё равно городские как голодать начнут, так сами приползут. Деревня слишком хорошо знала, что такое голод. И знала, что только у неё имеется главная ценность — хлеб.

А в городах действительно творился настоящий ад — только в Петрограде смертность возросла более чем вчетверо. При параличе транспортной системы задача «просто» привезти уже собранный хлеб из Поволжья или Сибири к Москве и Петрограду представляла собой деяние, достойное подвигов Геракла.

При отсутствии какого-либо единого авторитетного и сильного центра, способного привести всех к единому знаменателю, страна стремительно скатывалась к страшной и всеобъемлющей анархии. Фактически в первой четверти нового, индустриального ХХ века возродились времена Тридцатилетней войны, когда среди хаоса и всеобщей беды свирепствовали банды мародёров, меняющие веру и цвет знамён с лёгкостью смены носков — если не большей.

Два врага

Однако, как известно, из многообразия пёстрых участников великой смуты выкристаллизовались два главных противника. Два лагеря, объединившие большинство крайне разнородных течений.

Белые и Красные.

Обычно их представляют в виде сцены из кинофильма «Чапаев»: одетые с иголочки вышколенные офицеры-монархисты против рабочих и крестьян в рванине. Однако надо понимать, что первоначально и «белые», и «красные» были по сути всего лишь декларациями. И те, и другие представляли собой очень аморфные образования, крошечные группы, которые казались большими только на фоне совсем уж диких банд. Поначалу пара сотен человек под красным, белым или любым другим знаменем уже представляли собой существенную силу, способную захватить крупный город или изменить ситуацию в масштабах целого региона. Причём все участники активно меняли стороны. И тем не менее — за ними уже стояла какая-никакая, но организация.

Казалось бы, большевики в этом противостоянии были обречены изначально. Белые окружили плотным кольцом относительно небольшой клочок «красной» земли, взяли под свой контроль хлебородные районы, заручились поддержкой и помощью Антанты. Наконец, белые на голову превосходили красных противников на поле боя, причём независимо от соотношения сил.

Казалось, большевики обречены…

Что же случилось? Почему мемуары в изгнании писали преимущественно «господа», а не «товарищи»?

На эти вопросы попробуем ответить в продолжении статьи.