Прежде чем приступить к описанию событий, произошедших 8 сентября (26 августа по старому стилю) 1914 г., необходимо предпринять небольшой экскурс в историю. 3 сентября 1914 г. штаб русской 3-й армии и оба приданных ей авиационных отряда – 9-й и 11-й корпусные – перебазировались в Жолкиев (австрийский и польский Жулкев, украинская Жолква, в советское время – Нестеров), и с тех пор каждый день над городом пролетали австрийские самолеты. Разумеется, это не могло нравиться штабным офицерам и приводило к их конфликтам с офицерами-авиаторами.
7 сентября генерал-квартирмейстер армии полковник М. Д. Бонч-Бруевич в очередной раз обвинил оказавшихся в штабе нескольких пилотов обоих отрядов в трусости и нежелании воспрепятствовать неприятельским полетам. Командир 11-го КАО штабс-капитан Петр Николаевич Нестеров попытался объяснить, что ни на одном самолете нет оружия, но не нашел понимания. Позже в пылу спора прозвучали слова «даю честное слово русского офицера, этот австриец перестанет летать».
Еще в первые дни войны Нестеров отправил запрос на получение отрядом двух пулеметов, но получил отказ: «пулеметов авиационным отрядам по штату иметь не положено». 24 августа вооружение аэропланов ручными пулеметами «Мадсен» было узаконено решением ставки верховного главнокомандующего, но предназначались они в первую очередь для наиболее грузоподъемных самолетов, таких как «Илья Муромец».
Не имея возможности получить пулеметы, Нестеров по неизвестной причине уверился в абсолютной бесполезности любого другого стрелкового оружия от пистолетов и револьверов до винтовок и карабинов, хотя за их использование выступали его собственные подчиненные. Вместо этого он сразу перешел к изучению альтернативных способов ведения боя. Намереваясь проверить идею одного из своих летчиков, Нестеров распорядился подвесить к своему аэроплану гирю на длинном тросе – ей необходимо было попасть по пропеллеру неприятельского самолета. Но наиболее надежным средством поражения он считал таранный удар.
выполнил свою первую «мертвую петлю»
Еще с довоенных времен различные теоретики считали таран одним из основных средств воздушного боя. Практики – строевые пилоты и их непосредственное (и летающее) начальство – также признавали этот метод, но рассматривали его лишь как крайнее средство, когда все прочие возможности исчерпаны, да и применять его планировали не столько по самолетам, сколько по более важным целям – дирижаблям.
После совместного обсуждения с другими пилотами Нестеров согласился, что прежде чем таранить, стоит попытаться принудить противника к посадке демонстрацией угрозы удара колесами по его крыльям. Был сделан вывод, что два слаженно действующих русских аппарата имеют хорошие шансы сначала прижать противника к земле, а затем заставить его приземлиться на нашей территории.
Утром 8 сентября над городом снова появилась тройка австрийских бипланов. На аэродроме в тот момент стояло только два «Морана» тип G 11-го КАО. На одном из них, одноместном, поднялся в воздух Нестеров, на втором, двухместном – поручик Александр Александрович Кованько (без наблюдателя). Сразу же все пошло не так, как было задумано. Сначала на разбеге гирька «авиационного кистеня» сорвалась с крепления и, зацепившись за что-то, оборвала трос, а потом в наборе высоты «зачихал» мотор, так что Нестерову пришлось совершить посадку. Вслед за ним приземлился и его напарник, так как план предусматривал лишь совместную атаку.
После посадки Нестеров отлучился в штаб по делам отряда и вернулся около полудня. В этот момент появился очередной австрийский самолет. На аэродроме стояли все те же два «Морана», но к вылету был готов только двухместный аппарат. Нестеров занял место в кабине, запретив поручику Кованько лететь наблюдателем, и, отказавшись взять пистолет, пошел на взлет.
Австрийский самолет облетел город на высоте около 1000 метров, а затем взял курс на запад, начав постепенно набирать высоту. Тем временем «Моран» набрал большую высоту и стал быстро его догонять. Заметив противника, австрийский пилот дал полный газ и попытался дополнительно разогнаться на снижении, но французский скаут все равно был быстрее.
С земли видели, как моноплан спикировал и ударил в крыло биплана. По первому впечатлени, после столкновения оба самолета сохранили свою «целостность», но через несколько мгновений они потеряли управление и врезались в землю в нескольких десятках метров друг от друга. Русский и австрийский пилоты были выброшены из кабин своих самолетов, а тело австрийского наблюдателя нашли под обломками.
Специальная комиссия провела расследование обстоятельств гибели Нестерова и пришла к заключению, что в момент атаки он допустил ошибку и ударил противника не колесами, как планировал, а винтом и двигателем, из-за чего его машина получила критические повреждения. Однако главным выводом комиссии можно считать следующую фразу из заключения: «…штабс-капитан Нестеров сознательно, презрев личную опасность, преднамеренно поднялся, настиг и ударил неприятельский аппарат собственной машиной». 6 мая (23 апреля) 1915 года за свой подвиг П. Н. Нестеров был награжден орденом Св.Георгия IV степени.
Противником русского летчика в его первом и последнем бою был экипаж из австрийской Flik 11: пилот цугсфюрер (унтер-офицерское звание между капралом и фельдфебелем) Франц Малина (Franz Malina) и наблюдатель (он же командир экипажа) обер-лейтенант Фридрих фон Розенталь (Friedrich von Rosenthal) – помещик, которому принадлежало имение на окраине Жолкиева, в котором квартировал персонал 11-го русского корпусного авиаотряда. Австрияки летели на самолете «Альбатрос» DD немецкого производства. Когда осенью 1915 года сначала в немецкой, а затем и австрийской армейской авиации была введена стандартизированная система обозначения типов военных самолетов, «Альбатросы» DD в Германии стали именоваться B.I и B.II (в зависимости от числа стоек в коробке крыльев), а в Австрии – B.I.
