«Враг справа!»: немецкие националисты против Веймарской республики

Многим людям, плохо знакомым с историческими реалиями Веймарской Германии, ошеломительные успехи нацистов на выборах в Рейхстаг 1930, 1932 и 1933 годов кажутся необъяснимым чудом и следствием внезапного «помешательства» избирателей. Однако ничего не возникает ниоткуда: правая оппозиция парламентско-демократической системе имела многочисленных сторонников с самого момента рождения Веймарской республики.

«…Там стоит враг, который каплет свой яд на раны народа. Там стоит враг, потому нет никаких сомнений: этот враг справа!». Этими словами 25 июня 1922 года рейхсканцлер Карл Йозеф Вирт завершил свою речь по поводу убийства министра иностранных дел Вальтера Ратенау боевиками праворадикальной организации «Консул».

Хотя истинные цели террористов шли дальше простого сведения счетов, в публичном дискурсе «виной» Вальтера Ратенау считалось то, что он был евреем, сторонником Веймарской республики, подписал Раппальский договор с Советской Россией, да и вообще принадлежал к когорте ненавидимых правыми «ноябрьских преступников». Так называли политических деятелей, возглавивших германское государство после Ноябрьской революции 1918 года и подписавших Компьенское перемирие с западными союзниками, а годом позже голосовавших за принятие Версальского мира.

Убийство Ратенау всколыхнуло немецкое общество – люди выходили на улицы и площади в знак протеста против праворадикалов и опекавших их политических сил. В то же время, многие немцы симпатизировали мотивам убийц, пусть и не одобряя их методов.

Очевидно, что Веймарскую республику и политиков-республиканцев ненавидели широкие слои немецкого общества. И хотя неокрепшая парламентская демократия была вынуждена отбивать постоянные атаки левых экстремистов, в конце концов её уничтожил удар «справа». В данной статье мы рассмотрим причины неприятия Веймарской республики немцами правых взглядов (консерваторами и националистами), а также идеологические конструкции и мифы, использовавшиеся для её критики.

Германский антипарламентаризм

Особенностью политической жизни Германии 1919–1932 годов был тот факт, что существовавший режим поддерживали и отстаивали фактически лишь партии так называемой «Веймарской коалиции»: Социал-демократическая партия Германии (СДПГ, нем. – SPD, Sozialdemokratische Partei Deutschlands), католическая партия Центр (нем. – Zentrum, Deutsche Zentrumspartei) и либерально-демократическая Немецкая демократическая партия (НДП, нем. – DDP, Deutsche Demokratische Partei; с 1930 года – DStP, Deutschen Staatspartei). После провала Капповского путча 1920 года либерально-консервативная Немецкая народная партия (ННП, нем. – DVP, Deutsche Volkspartei) под председательством Густава Штреземанна также стала на сторону республики, хотя ранее поддерживала идею реставрации монархии.

«Правая оппозиция» Веймарской республике обычно ассоциируется с НСДАП, однако существовало множество правых группировок различного толка – от консерваторов-монархистов до национал-революционеров – которые были противниками парламентско-республиканской системы и желали её ревизии. Такой «протест справа» вовсе не ограничивался террористическими и маргинальными группами – среди крупных парламентских партий были те, кто официально отвергал существовавшую систему. Среди таких политических сил, прежде всего, стоит упомянуть НННП – Немецкую национальную народную партию (нем. – DNVP, Deutschnationale Volkspartei), являвшуюся средоточием реставрационно-монархических и консервативно-националистических сил. Несмотря на свой реакционный характер, в 1920-е годы (до подъёма нацистов) НННП получала на выборах по 15–20% голосов избирателей.

Монархических и антиреспубликанских взглядов придерживались БНП (Баварская Народная Партия, нем. – BVP, Bayerische Volkspartei), де-факто являвшаяся баварским подразделением католической партии Центр, а также правое крыло собственно партии Центр (в том числе, вышедшие из её рядов канцлеры Генрих Брюнинг и Франц фон Папен). В целом же, как уже говорилось, партия поддерживала веймарскую систему.

Правые силы (от нацистов до монархистов) хотели национального государства, где, как ранее выразился Вильгельм II, «не будет партий, а будут лишь немцы», но при этом будет существовать определённая «сословность». В том, кто станет элитой «обновлённого Рейха» – дореволюционная аристократия или новые вожди, – мнения расходились.

На левом фланге Коммунистическая партия Германии (КПГ, нем. – KPD, Kommunistische Partei Deutschlands) и Независимая социал-демократическая партия Германии (НСДПГ, нем. – USPD, Unabhängige Sozialdemokratische Partei) желали заменить буржуазно-демократическую республику на социалистическую, видя свой идеал в СССР.

В этой ситуации «Веймарская коалиция» находилась в наименее выгодном положении. Оппоненты существовавшей политической системы могли привлечь избирателя обещаниями «светлого будущего» при перестройке государства на новый лад, а социал-демократам и их союзникам приходилось защищать конституцию без критики парламентской демократии, в которой многие немцы уже успели разочароваться. Причины этого разочарования были следующими:

• неспособность партий, представленных в Рейхстаге, создать устойчивое работоспособное большинство (прежде всего, вследствие идеологического антагонизма);
• нежелание партий брать на себя ответственность за формирование правительства в условиях политического и экономического кризиса;
• превращение Германии в бесправного изгоя на внешнеполитической арене и экономические трудности внутри страны. В сознании избирателя бедственное положение связывалось с существовавшей политической системой.

Показательно, что в часто сменяющихся рейхстагах начала 1930-х годов около половины мест принадлежало уже представителям партий-противников Веймарской системы (как из левого, так и из правого лагеря). Динамику электоральной поддержки этих партий можно увидеть на диаграммах с результатами выборов в Рейхстаг 1920–1933 годов (выборы 1933 года проходили в условиях террора национал-социалистов, что ставит под сомнение репрезентативность их результатов):

Как видим, в 1920-е годы правые консерваторы (НННП) имели крепкое представительство в парламенте, а электоральные потери начала 1930-х годов, в основном, связаны с уходом избирателей к более «народной» и «революционной» НСДАП. Кроме того, электорат национал-социалистов рос по причине краха либеральных партий (НДП и ННП) и радикализации сторонников небольших правых партий. Интересно, что в этих же условиях политический католицизм (Центр и БНП), в основном, отстоял свои позиции. Между тем, на левом фланге КПГ укреплялась за счёт СДПГ, которая всё же сохранила большую часть своих сторонников, на которых мало воздействовала нацистская агитация (даже в 1933 году среди избирателей НСДАП бывший электорат СДПГ составлял лишь 1/7 часть [2, с. 227]).

А была ли революция?

Этим вопросом задавались немцы самых различных политических взглядов. Формально – да, в Германии произошла настоящая революция: монархия была низложена, правительство стало назначаться парламентом, а сам парламент – избираться всеобщим равным тайным голосованием. Однако революции не произошло в судах, государственных учреждениях, университетах и армии – там мало что поменялось с кайзеровских времён: республику признали как факт, но сами госструктуры не стали республиканскими по духу [1, с. 80]. Более того, сокращённая по условиям Версальского мира до 100 тысяч человек профессиональная армия (рейхсвер) стала закрытым элитарным сообществом реакционного офицерства.

Особенно показательной была ситуация с судебной системой, о которой говорили, что она «слепа на правый глаз». Наиболее ярко это проявлялось в судебных процессах касательно политических убийств. Гейдельбергский приват-доцент Эмиль Юлиус Гумбель по собственной инициативе провёл расследование и в мае 1924 года опубликовал данные о том, что «в последние годы произошло около 400 политических убийств, которые все были совершены праворадикалами, а за это не последовало почти никакого наказания». Изучив материалы расследования, прусское министерство юстиции пришло к заключению, что, например, в случае убийства рейхсминистра юстиции Маттиаса Эрцбергера «данные Гумбеля соответствуют действительности» [2, с.154]. Эрцбергер был убит 26 августа 1921 года в Бад-Грисбахе Генрихом Тиллессеном и Генрихом Шульцем – бывшими младшими офицерами и членами организации «Консул».

Ещё более резонансной стала история с рейхспрезидентом Фридрихом Эбертом, социал-демократом. Правые обвиняли Эберта в предательстве Родины, так как в конце января 1918 года он участвовал в забастовке рабочих военных заводов. Эберт не дал стачке распространиться и радикализироваться, оказав тем самым большую услугу тогдашнему кайзеровскому правительству. Результатом Магдебургского процесса 9–23 декабря 1924 года, в ходе которого рейхспрезидент защищал свою честь и достоинство в ответ на нападки ответственного редактора газеты «Миттельдойчен прессе» Ротхардта, стало заключение суда о том, что с уголовно-правовой точки зрения Эберт совершил преступление уже тогда, когда у него возникла идея возглавить бастующих рабочих, чтобы «подавить забастовку в интересах защиты Родины и восстановить собственное влияние на радикальную часть рабочего класса» [2, с. 46]. И хотя Ротхардт получил три месяца тюрьмы за публичное оскорбление, теперь каждый мог называть рейхспрезидента «изменником Родины в уголовно-правовом отношении», ссылаясь на заключение суда.

Гумбель писал:

«Формально в Германии действительно что-то изменилось, поскольку со времени принятия Веймарской конституции Германия – номинально демократическое государство… Тот, кто читает эти прекрасные установки, едва ли сможет сомневаться в том, что Германия является свершившейся демократией. …к сожалению, из текста конституции невозможно сделать вывод о степени демократии в стране… Скорее необходимо учитывать положения о её применении и другие законы, права полиции, дух руководства и, прежде всего, состояние духовного здоровья страны… Республика неслыханно демократична – против своих врагов» [2, с. 154].

В результате недовольными парламентской республикой оказались не только широкие слои немецкого общества, но даже и партии «Веймарской коалиции».

Социал-демократы (особенно их левое крыло) уже в момент принятия Веймарской конституции были разочарованы тем, что их идеи о гарантированных законом полноценной социальной защите и правах рабочих не были реализованы в должной степени. Более того, в период гиперинфляции и роста безработицы в 1923 году произошла фактическая ликвидация социальных завоеваний Ноябрьской революции 1918 года, а восьмичасовой рабочий день на многих предприятиях сменился десятичасовым [1, с.105]. Рабочие массово выходили из профсоюзов, которые лишились денежных фондов вследствие гиперинфляции и не могли отстоять права своих членов.

Коммунисты упорно стремились к социалистической революции, и неудачи 1919 и 1923 годов не заставили их смириться с парламентской демократией и прекратить борьбу. Они рассматривали республику как завуалированную форму фашизма и предрекали ей смерть в тот же час, когда пролетариат поймёт её подлинную сущность [1, с.167].

Что же касается правых, то они всем сердцем ненавидели республику, считая её чем-то чужеродным и существующим лишь потому, что такой проигравшую Германию хотели видеть западные страны-победители.

Пруссия, Бавария и Рейх

Пару слов стоит сказать и о территориально-политическом устройстве Веймарской республики. Федеративная республика (Рейх, нем. – das Reich) состояла из самоуправляемых земель, называемых «свободными государствами» (нем. – Freistaat). В отличие от современной ФРГ с её преимущественно равновеликими федеральными землями, в Веймарской республике деление на «свободные государства» основывалось на дореволюционном устройстве Германского рейха, состоявшего из немецких монархий, находившихся в федеративных отношениях. В результате 3/5 населения и 2/3 территории Веймарской республики приходилось на крупнейшее «свободное государство» – Пруссию. Около половины «прочей Германии» приходилось на Свободное государство Баварию.

По этой причине ландтаг (земельный парламент) и правительство Пруссии имели огромное политическое влияние в рамках Рейха. В случае единства Пруссии и Баварии они могли бы говорить от имени всей Германии, но о таком союзе не могло быть и речи: правительство и ландтаг Пруссии до 1932 года были лево-центристскими с доминированием социал-демократов, а Мюнхен, напуганный опытом Баварской советской республики, в 1919 году стал оплотом право-центристских сил.

Версальский диктат

В чём все немецкие политические силы были единодушны, так это в неприятии Версальского мирного договора, называемого «Версальским диктатом» и «Версальским позором». И если в несправедливом мире левые, в особенности коммунисты, видели проявление алчности иностранных империалистов, то правые – попытку поработить немецкий народ и Германию, превратив её в «полуколонию».

Лишь продолжающаяся блокада и угроза возобновления военных действий принудили Национальное Собрание к подписанию этого договора, согласно которому Германия потеряла 13,5% довоенной территории с 7,3 млн населения. Но особенно немцев независимо от их политических взглядов возмущала 231-я статья договора, которая возлагала на Германию и её союзников полную и единоличную ответственность за развязывание войны.

Тяжёлым ударом для истощённой войной Германии стали и репарационные платежи, размер которых был определён, исходя из принципа, озвученного французским премьер-министром Жоржем Клемансо: «Боши заплатят всё до последнего гроша». Первоначальная сумма репараций (265 млрд золотых марок) сначала была снижена до 200 млрд, а 5 мая 1921 года окончательно утверждена в размере 132 млрд золотых марок [1, с. 97].

Политиков, реалистично смотревших на положение вещей и призывавших к сдержанности и поиску компромиссов с Западом, обвиняли в позорной слабости и национальном предательстве. В ряды таких «предателей» были записаны и вышеупомянутые жертвы политических убийств Маттиас Эрцбергер и Вальтер Ратенау.

Кроме экономических трудностей, ненависть к странам-победительницам разжигали и моральные травмы – так, французские оккупационные войска на левом берегу Рейна и в Руре на треть состояли из чернокожих колониальных солдат, что было крайне унизительно для немцев.

Отметим, что аншлюс (присоединение Австрии к Германии), который после Второй мировой войны традиционно рассматривается как один из актов агрессии гитлеровского режима, в 1920-е годы был желаем по обе стороны австро-германской границы. В конце 1918 года депутаты Немецкой Австрии (так в 1918–1919 годах называлось государство, возникшее на территории немецких областей распавшейся Австро-Венгрии; впоследствии – Республика Австрия) заявили о своём желании присоединиться к Германии, а в Веймарской республике за объединение выступали не только правые, но и социал-демократы. Однако объединение Австрии с Германией было запрещено 80-й статьёй Версальского договора [4], что также воспринималось как часть «Версальского диктата».

В результате всеобщего возмущения этими «несправедливостями» по отношению к Германии и немецкому народу пересмотр Версальского договора стал программным пунктом всех политических сил Веймарской республики, при этом для правых партий он превратился в священный долг перед отечеством и краеугольный камень всей внешней политики.

Продолжение следует

---

Литература:

1. Патрушев А. И. Германия в XX веке. М.: Дрофа, 2004
2. Веймарская республика: Опыт одной незавершённой демократии / Хорст Мёллер, [пер. с нем. А.В. Доронина]. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010
3. Трагический финал [австромарксизма]. 1. Историческая ситуация в Австрии и основные тенденции её развития, http://izmy.info/node/515
4. Дипломатический словарь. – М.: Государственное издательство политической литературы. А. Я. Вышинский, С. А. Лозовский. 1948, http://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_diplomatic/135/%D0%90%D0%9D%D0%A8%D0%9B%D0%AE%D0%A1%D0%A1