Кондратьев В.Л. "Сашка"

Писатель-фронтовик Вячеслав Леонидович Кондратьев с первого курса института в 1939 г. был призван в армию, служил срочную службу на Дальнем Востоке, в декабре 1941 г. был отправлен на фронт, воевал в пехоте подо Ржевом, был ранен, потом снова на фронте, снова ранение, на этот раз тяжелое, после которого Кондратьев был комиссован по инвалидности.

Работал художником-оформителем, с начала 1950-х начал писать, но первая его повесть — «Сашка» — вышла в журнале «Дружба народов» только в 1979 году, когда автору было 59 лет. На вопрос, что побудило его к литературному творчеству, однажды ответил: «Стал писателем для того, чтобы сказать то, что должен был сказать, без чего моя жизнь просто не имела бы смысла».

После выхода «Сашки» последовали публикации рассказов и повестей, в основном про войну, и, в основном, вся проза Кондратьева автобиографична. Он наделял героев своим жизненным опытом, — и военным, и послевоенным, помещал их в знакомые места и ситуации. Поэтому произведения получались реалистичными, иногда даже во вред художественности. Впрочем, к первой повести Кондратьева это не относится.

Герой повести, рядовой Сашка — фамилии которого читатель так и не узнает — в 1942 году воевал подо Ржевом, служил срочную на Дальнем Востоке, и осенью 41-го должен был демобилизоваться — как и автор, но тут война… Сашка, наравне с миллионами ровесников, считал, что надо бы поскорее попасть на фронт, на войну, чтобы та не закончилась без него, чтобы успеть совершить подвиги, получить ордена, вернуться домой со славой…

Эта тема проходит через все творчество Кондратьева (как еще несколько лейтмотивов) — не то, чтобы такой порыв, естественный для людей, воспитанных патриотами, да еще и молодых, был плох, просто очень велик контраст между представлением и реальностью. Павший на войне поэт Михаил Кульчицкий написал: «Война ж совсем не фейерверк, / А просто — трудная работа, / Когда — черна от пота — вверх / Скользит по пахоте пехота».

Вот и Сашка, оказавшись на фронте, всего за два месяца боев превращается в опытного солдата-фронтовика, полностью утратившего прежние представления о войне.

Нарастающая усталость, обыденность ужаса, происходящего вокруг, когда тут и там лежат трупы, убрать которые нет возможности из-за регулярных обстрелов, и смрад от этих трупов, невозможность не то чтобы помыться или сменить белье, а просто раздеться для сна, постоянное недоедание — вот какой оказалась война для Сашки.

Сашка устал и ждет, когда остатки их роты сменят, но ему даже в голову не приходит, что можно как-то изменить происходящее, потому что так — «правильно». Это «правильно» и определяет сашкину суть. Он — правильный человек. Это проявляется во всех его поступках, хотя Сашка, скорее всего, об этом даже не думает, просто он такой есть.

Два месяца воюет Сашка, и за все это время не видел вблизи ни одного живого немца. От немцев живьем только мины и снаряды, только пули, немцы где-то там, это черные фигурки. А вот трупов немецких на нейтралке полно, и валенки на одном из них отличные. Сашка захотел эти валенки снять и подарить ротному, у которого обувь совсем худая. Пополз за валенками — а тут немцы внезапно в разведку боем — так и совершил свой первый подвиг на войне.

Кондратьев этого немца описывает нетипично для советской литературы. Немец не то что бы не боится, наверняка боится, но не угодничает, подобострастия и страха не выказывает. Более того, ротному ничего не сказал ценного. «Гитлер капут» повторять отказался. Фронтовик Кондратьев немца такими мазками рисует, чтобы стало понятно: правильный немец, как и Сашка. По-своему, по-немецки, но правильный.

Ведет Сашка в штаб немца, и пытается с ним потолковать, вылетело ненароком слово «шиссен», совсем по-другому поводу, но немец-то не знал, и его перекорежило. Сашка понял, какая у него власть над немцем, над человеком, практически неограниченная власть. И органически Сашке такая власть не по душе. Это для Кондратьева один из ключевых моментов.

В общем, Сашка шел с радостью в «тыл», чтобы немца сдать комбату, какое-то поощрение получить — махорки, например — и обратно, к своим. А вышло так, что комбат был в горе, и когда немец снова уперся и военные тайны выдавать не стал, приказал его расстрелять. Да не кому-то. А именно Сашке. А тот ведь немцу листовку показывал, что в советском плену хорошо кормят и жизнь гарантирована. Пытался Сашка комбату доказать, что пленных убивать нельзя, не по-советски и не по-русски, что жизнь немцу обещана, слово дано…

Но у комбата — тоже неограниченная власть над пленным. И не только над ним, и над Сашкой тоже. И горе. Поэтому приказал — и как бы Сашке было невмоготу, пришлось вести фрица убивать. И пошли. Немец, естественно, все понял, но просить не стал ничего. Только шагал все медленнее.

А Сашка его не подгоняет. Идет и думает: «Обещал я жизнь немцу… сроду никого не обманывал, а тут обманул. И в чем? В самом главном, чего уже не поправишь»… «Слово я ему давал»… Далеко ведет немца, потому что не знает, что делать. Знает только одно: «Есть у него в душе заслон какой или преграда, переступить которую он не в силах». Очень сильно рискует Сашка, уже переступил некую грань, все тянет… и отпустить немца не может, и убить его не может. Немец уже от этого предсмертного ожидания чуть не мертв.

Тут вдалеке появилась фигура комбата, и так долго он шел к ним через поле, что и Сашка чуть не умер от ожидания. Отменил комбат свое приказание. Переступил через боль и горе, через месть — благодаря правильному Сашке. И этим спас две жизни, и немца, и Сашки — ведь убей тот немца, пусть и по приказу, собой быть бы перестал…

Такая вот Сашке была награда за немца. Потом другая, уже от немцев — ранило его в руку, на пару месяцев лечения. Распутица, от ран на машине не поездишь, пришлось идти пешком, и долго. Попался попутчик — лейтенант Володька (в нем Кондратьев изобразил себя), и шли они с попутчиком по прифронтовым дорогам от деревни к деревни, в которых война повымела и мужиков, и еду. Разговаривали, конечно.

Рассказал Сашка про случай с немцем.

«— Мда... случай... Дай-ка лапу, Сашка, — лейтенант протянул руку и стиснул Сашкину в крепком рукопожатии. — Я бы не смог.

— Ну да, — улыбнулся Сашка, — еще как смог бы. Непростое дело человека убить... да безоружного. И ты бы не стал... Люди же мы, не фашисты, — досказал Сашка просто, а лейтенант еще долго глядел ему в глаза с интересом, словно впервые видел, словно старался отыскать в них что-то особенное, пока Сашка не сказал: — Ну, чего на меня глаза пялишь, как на девку. Ничего во мне нету».

Повесть читается без отрыва, каждая деталь там на своем месте, плотно подогнана, и общий механизм работает именно так, как желал автор. Образ Сашки — безусловная удача Кондратьева, это «простой» русский человек, который не сломался ни от войны, ни от того, что она с собой приносит, который от войны очерствел душой, но не озверился, не потерял человеческий облик и остался правильным.