Понятия «Швейцария» и «нейтралитет» кажутся неразделимыми. Однако история одного государственного проекта времен Второй мировой войны ставит некоторые вопросы. Дело в том, что с 1941 по 1943 год Швейцарский Красный Крест снарядил и отправил на германо-советский фронт 4 медицинских миссии. В этих «заездах» по тылам вермахта приняли участие около 250 человек.
Сотрудничество по этой линии между правительством Швейцарии и Германии было официальным, однако держалось в строгом секрете. После завершения оккупации Франции перед Швейцарией встал вопрос о том, какую политическую тактику выбрать. Известно, что Гитлер хотел оккупировать маленькую альпийскую конфедерацию, и план «Ель» в итоге был разработан осенью 1940 года. Однако в действие его не ввели, почему — историки гадают до сих пор. Тем не менее, Швейцария оказалась в кольце, зажатая между Германией и Италией.
С нападением Германии на СССР вопрос о статусе-кво и будущем встал еще острее. Многим в Европе тогда казалось, что «Барбаросса» увенчается безусловным успехом и взятием Москвы, да и силы Германии производили впечатление. Швейцарский посол в Берлине, Ганс Фрелихер, предложил главе швейцарского МИД Марселю Пиле-Гола одну идею, которая позволила бы как сохранить нейтралитет, так и внести толику своего участия в усилия Германии на востоке, что позволило бы в перспективе укрепить отношения между странами и «иметь голос» в послевоенной Европе.
Проект заключался в отправке ограниченного контингента военных врачей для лечения немецких солдат. Реализовать задумку предполагалось через Швейцарский Красный Крест.
Саму идею Фрелихеру подал генерал-майор, командир одной из дивизий швейцарской армии доктор Ойген Бирхер — крайне влиятельный деятель, придерживавшийся ультраправых убеждений. Врач по образованию, один из первопроходцев артроскопии, военный по духу, он выступал за сотрудничество с Германией и неоднократно посещал Берлин, имея сильные связи в политических кругах. Пиле-Гола согласился, и после закрытого обсуждения в Федеральном совете «под миссию» создали спецкомитет под патронатом Швейцарского Красного Креста. Финансировался проект как государственным, так и частным образом, с помощью швейцарских промышленников, работавших с Германией. Интересно, что, по утверждению Бирхера, во время обсуждения в совете было предложено отправить такую же миссию и в тыл СССР, дабы полностью соблюсти традиции нейтралитета, однако добровольцев для этого начинания не нашлось.
Проект был быстро одобрен лично Гитлером, хотя сами немцы, по-видимому, понимали то, что швейцарцы пытаются малыми силами заработать себе политические очки. Каждый из участников перед отъездом подписывал бумагу, в которой обязывался хранить молчание обо всем, что он увидит и услышит. Было строго запрещено фотографировать и обсуждать действия и приказы германских властей, вести какие-либо политические дискуссии. Любое неподчинение означало немедленный возврат домой. Врачи носили серо-голубую униформу швейцарской армии. Оружия им не полагалось, однако офицерам для самозащиты были предоставлены пистолеты.
Впоследствии было еще одно особое соглашение, даже более важное. От лица германского командования его подписал начальник общевойскового управления генерал Фридрих Ольбрихт. В нем швейцарцы де-факто на время операции выводились из-под юрисдикции своего государства и подчинялись уставу германской армии, что влекло за собой все последствия, вплоть до того, что к ним могли применяться штрафные санкции вермахта. Однако сами врачи об этом секретном документе и его совершенно явно опасных сторонах узнали лишь после войны.
Многие из них искренне верили в гуманитарный и нейтральный характер предстоящей миссии. Лишь на фронте они выяснили, что лечить полагается только немцев, а не солдат всех национальностей, как то им обещали. Также им запретили лечить местное население, хотя, согласно воспоминаниям, данный запрет швейцарцы обходили в частном порядке, когда это удавалось.
15 октября поезд с врачами первой миссии (всего 80 человек), направлявшийся через Берлин и Варшаву в Смоленск, покинул Берн. Первая миссия пробыла на оккупированных территориях до конца января 1942 года, после чего вернулась в Швейцарию. Вторая миссия работала в Варшаве с января по апрель; третья — в Даугавпилсе, Риге, Пскове с июня по сентябрь; четвертая — в Сталино и Харькове с ноября по март 1943 года. Отдельные швейцарцы из четвертой миссии добрались даже под Сталинград.
Увиденное в тылу вермахта — жесткая оккупационная система, обращение с гражданским населением, военнопленными, евреями, массовый голод и разрушения — потрясло швейцарцев. Многие вели дневники, однако после возвращения домой все эти записные книжки были заброшены в шкафы и тумбочки, где и пролежали практически до смерти их авторов. Ответом этих врачей на все те ужасы, свидетелями которых они стали, было тихое страдание. Лишь доктор Рудольф Бухер после возвращения домой стал вести активную деятельность и провел более 100 выступлений, охватив, по его собственным словам, более 150 тысяч человек. В своих лекциях он без утайки рассказывал о том, свидетелем чему был. Даром для него это не прошло: после разговора с министром внутренних дел, во время которого Бухеру настоятельно (под угрозой заключения) посоветовали замолчать, его уволили из армии. Лишь в конце 60-х он смог опубликовать свой дневник, хотя и стал членом Федерального совета почти сразу после войны.
Союзники, в свою очередь, узнав об этих выступлениях, стали использовать свидетельства швейцарцев в своей пропаганде, которую уже весной 1942 года, под нажимом МИД, комитет вынужден был опровергать. Немцам все это очень не понравилось, а швейцарское руководство нервничало и предпочло не верить в то, что им сообщили в закрытых отчетах. Проект был свернут, о нем было решено забыть, а его участники замолчали на долгие годы.
Лишь в 2003 году режиссер Фредерик Гонсет снял фильм «Миссия в ад», опросив еще живых участников миссий о тех впечатлениях, которые они сохранили внутри себя. Также в 2000-е были опубликованы дневники некоторых из швейцарских врачей.
На русском языке об этой миссии, за единственным небольшим исключением, почти никто не писал.
Читателям предоставляется уникальная возможность ознакомиться с прямой речью этих врачей, сохранившейся благодаря фильму Гонсета, а также с выдержками из их записных книжек.
Тереза Бюлер
«То была отвратительная, жуткая война. Ужасная. Оттуда я вернулась домой постаревшая на 10 лет».
Фредерик Родель
«Однажды утром, в конце 1941 года, главный врач обратился к своим подчиненным, среди которых был и я: кто хотел бы поехать на русский фронт с миссией Красного Креста? Сперва мне это показалось странным, но, поразмыслив, я сказал себе: я ничем не связан, ни с кем не обручен. Позвонил отцу, а он говорит — поступай, как знаешь».
Эльзи Айхенбергер
«Там, на малом склоне [в Берне], в резиденции Красного Креста, записывали желающих. Кандидатов было столько, что я не очень-то надеялась на успех».
Фредерик Родель
«В последний день нас собрали в Берне, где мы получили напутствие относительно того, как должны вести себя члены Красного Креста. Среди прочего полковник де Мюральт напоминал, что мы должны оказывать помощь всем раненым, независимо от того, на чьей стороне они сражались, и советовал нам придерживаться заповедей трех знаменитых обезьянок Лафонтена: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу».
Жан-Пьер де Рейньер
«Оказывать помощь раненым всех национальностей, я подчеркиваю, всех национальностей».
«Мы, бедненькие швейцарцы, по сути, были не очень-то привычны к военному положению».
Симона фон Вюрстембергер
«Возможно, часть нашей заслуги в том, что немцы не пересекли наши границы, чтобы соединиться с Муссолини. В тот период Швейцария искала способ удержать Германию от вторжения на нашу территорию».
«Было по-настоящему холодно. Мороз −40о по Цельсию. Плевок падал на землю со звоном. Замерзал на лету! Все замерзало, абсолютно все. А мода на женские брюки еще не наступила… Это было безумие».
Пауль Хандшин
«Если использовать сравнение с разъяренным псом, это [миссия] была приманка, чтобы отвлечь его».
Карел Вальцбургер
«На меня как на молодого человека и офицера блестящие успехи немецкой армии, вермахта, произвели определенное впечатление, которое, впрочем, не стоит преувеличивать. Конечно, все понимали, что технически Германия очень развита, а соответственно, сильна в военном отношении. Уж, по крайней мере, посильнее Франции и Польши — так мы в то время рассуждали».
Герхард Вебер
«Мы подписали обязательство, да. [Там были] личные данные. Мы должны были, между прочим, указать, являемся ли арийцами. Вы себе представляете?»
Эльзи Айхенбергер
«На одной из фотографий можно рассмотреть тех, кто провожал меня на вокзал. У них озабоченные лица. А мы ни о чем не волновались, мы жаждали приключений. Все мы были так настроены, хотя не все теперь это признают. Вот так это было! Я увлекалась русской литературой, Достоевским и другими авторами. Я просто глотала их книги. А тут такая возможность посетить Россию».
Из дневника Эльзи Айхенбергер:
«Льет, не переставая. Дождь монотонно барабанит по крыше вагона. Поезд наш движется со скоростью улитки, и наше путешествие становится похоже на неторопливый ночной дозор. А мысли мои, опережая поезд, мчатся вдаль к неизвестному, что ожидает нас впереди».
«Вагон-ресторан находится в конце состава. Столики можно переставить так, что помещение превращается в аудиторию. Врачи и медсестры питаются отдельно, посменно».
«Польские ребятишки босиком идут за поездом и тянут руки, выпрашивая еду. Дождь не прекращается. Ветер, словно ураган, пытается унести нас куда-то. Температура воздуха резко упала. Мы, дрожа от холода, кутаемся в свои шинели».
Из дневника Рудольфа Бухера:
«В импровизированной аудитории Бирхер, руководитель нашей группы, читает нам утреннюю лекцию. В этот раз речь идет о двух сражениях, под Брянском и Вязьмой. Сотни тысяч русских были там окружены и разбиты. Бирхер так превозносит успехи немецкой стратегии, что его речь производит на нас, швейцарцев, не меньшее впечатление, чем на немецких врачей-офицеров. Его речь прерывается внезапной остановкой поезда. За окнами вагона — почти нетронутая деревня, а вдоль железнодорожного полотна тянется строго охраняемый пересыльный лагерь. Лагерь напоминает двор сумасшедшего дома. Пленные за колючей проволокой бродят бесцельно, безразличные к окружающей действительности. Они не просто истощены — они похожи на привидения».
Жан-Пьер де Рейньер
«[Мы видели] составы с немецкими ранеными, а также открытые товарные вагоны, набитые русскими военнопленными. На них тяжело было смотреть».
Из дневника Эрнста Гербера:
«Перед станцией Барановичи мы встречаем первый конвой военнопленных. Состав — около 40 вагонов, открытых вагонов для угля, из которых торчат лишь головы русских солдат. Всего конвой составляет 2–3 тысячи человек. Мрачное зрелище. Видно, что они попали сюда прямо из окопов. Небритые лица покрыты слоем грязи. От монголов до русинов и украинцев — представлены все мыслимые народности России».
Фредерик Родель
«Они были как сельди в бочке в этих вагонах. Я уж не помню, на какой станции мы с ними пересеклись. Один из немецких унтер-офицеров прикатил тележку с хлебом. Он бросал хлеб в вагоны, пленные должны были сами делить буханки. Я это видел собственными глазами. Они дрались за хлеб, они долго были в пути, их не кормили, они погибали от голода».
Из дневника Эрнста Гербера:
«Комендант поезда предупредил, чтобы мы не пугались. На встречных путях валяются мертвые тела. Мы проезжаем мимо. Это русские солдаты, умершие в дороге, в вагонах для скота или в угольных вагонах. Во время остановки их выбросили на железнодорожное полотно. Я насчитал сотню, но это еще не все. Вскоре тела засыплет снегом, и никто не вспомнит о погибших».
Продолжение следует… Вторая часть статьи
Комментарии к данной статье отключены.