От автора
Мы уже успели познакомиться с Аркадием, которому предстоит встретиться с выдающимися пилотами союзников. Но как же быть с другой воюющей стороной? Среди немцев тоже было немало интересных, выдающихся летчиков. В отличие от Аркадия, мы имеем возможность "общаться" и с ними. Тем, кто не знаком с Аркадием, будет посвящен небольшой раздел "На другой стороне". И среди материалов, которые к нашим услугам, - в том числе будут и те, которые раньше не переводились с немецкого.
Пасхальная открытка прилетела под Верден. Была весна шестнадцатого года. Лейтенант Эрвин Бёме перечитал десятки раз несколько строк, написанных красивым готическим почерком.
Фройляйн Анна-Мари. Приятно получить поздравление от девушки, ничего не скажешь. До сих пор лейтенанту Эрвину Бёме – старику, скажем прямо, - никаких посланий от патриотически настроенных фройляйн не приходило.
У Эрвина Бёме за плечами долгая жизнь: карьера инженера и спортсмена. Когда-то он все мог отдать за отличный скоростной спуск на лыжах по склону заснеженных швейцарских гор… Единственный иностранец, Бёме стал членом швейцарской гильдии альпинистов.
Любопытство гнало его дальше: он чуть было не отправился в Африку в экспедицию вместе с доктором Давидом, известным естествоиспытателем; только смерть ученого остановила Бёме. Впрочем, остановила ненадолго: спустя несколько лет он уже работал в той самой Африке на лесоразработках. Инженерное образование открыло Бёме хорошую перспективу: он следил за состоянием дорог, за работой оборудования… Время от времени инженер Бёме писал отчеты директору фабрики, расположенной в Германии, которая пользовалась африканской древесиной.
Фабрика эта изготавливала, в частности, карандаши, а находилась она в Хубертсмюле. По инициативе Бёме была построена подвесная дорога, которая сильно сократила время на транспортировку леса – да и вообще улучшила условия жизни.
Спустя шесть лет Бёме вернулся из Африки на родину. Время от времени эти годы напоминали о себе приступами лихорадки, но Эрвин уже нашел новую область, в которой решил попробовать себя.
Аэроплан.
Впервые жизни Эрвин Бёме увидел это чудо инженерной мысли по возвращении в Европу, в четырнадцатом году. Он был очарован.
Что вся эта жизнь «внизу» - во прахе, в пыли и грязи? Альпинист всегда стремился к вершинам, но летчик – летчик может забраться еще выше.
«Лыжи и аэропланы представляются мне наиболее достойными человека способами скоростного передвижения», - сформулировал Беме. И поначалу, осваивая самолет, пытался найти общее между лыжным и воздушным спортом.
«Взлет и приземление на аэроплане – почти то же самое, что прыжки на лыжах при скоростном спуске. Нужно лишь внимательнее следить за тем, как ты приземляешься. Ну а то, что потребно летчику собственно в полете, я давно подсмотрел у марабу в лесах Восточной Африки».
Впрочем, Эрвина Бёме подвела его дотошность. Он просто дар речи потерял, когда получил свое первое военное назначение – в январе пятнадцатого.
- Я поступил в авиацию вовсе не для того, чтобы сидеть на тыловом аэродроме и обучать новичков! – бушевал Беме.
Ему тридцать пять. Он старик. Стоило большого труда вообще пробиться в авиацию. Добросовестный спортсмен, Бёме старался учиться лучше всех. Экзамены сдал одним из первых и получил высшие баллы.
- Вы слишком хороший летчик, - сказало командование.
- Вы должны передавать опыт, - сказало командование.
- Ваши прекрасные навыки пилотирования позволят вам стать превосходным учителем для молодых, - сказало командование.
- Черт бы вас всех побрал! – сказал Эрвин Беме.
На фронт он попал только в марте шестнадцатого года.
А двадцатого мая произошло одно чрезвычайно важное для Эрвина Бёме событие: он познакомился с фройляйн Анной-Мари.
С этого все и началось.
После тяжелых боев под Верденом Эрвин получил наконец звание лейтенанта и отпуск. Вместе с товарищами – своим младшим братом Мартином Бёме и летчиком Людвигом Вебером – Эрвин отправился в Берлин, где и родилась прекрасная идея: отправиться в Хубертсмюле, где директор карандашной фабрики, старый друг Эрвина, отмечал в эти дни серебряную свадьбу.
Огромный германский аэроплан «Гота Урсинус» возник в небе и с грохотом и треском опустился на лужайку перед домом. Лужайка оказалась сырой и покрытой кочками, так что самолет накренился и повалился на крыло. Эрвин руководил посадкой так, словно еще оставался инструктором, но это не спасло «Урсинус» от поломки.
Из дома выскочили гости и в их числе – старшая дочь хозяина, Анна-Мари, которая сейчас училась на медицинских курсах, чтобы поступить на женскую вспомогательную службу.
Она помогла летчикам выбраться из самолета. Веселье возобновилось.
Впрочем, Анна-Мари была девушкой серьезной. Как и Эрвин. Осматривая вместе с ним «Урсинус» с задранным к небу крылом, она спросила:
- Мне всегда хотелось понять, как летчик, у которого всего две руки, ухитряется сразу и вести самолет, и стрелять из пулемета?
Эрвин сразу понял, что интерес ее не праздный, и провел с ней в беседе почти весь вечер.
Наутро все трое лихачей отправились в Берлин поездом. Рабочие с карандашной фабрики обещали починить «Урсинус»…
И вот – пасхальная открытка от фройляйн Анны-Мари.
Бёме ответил подробным письмом.
Двадцать четвертого июня шестнадцатого года он писал ей с Западного фронта, тщательно подбирая слова:
Уважаемая фройляйн Анна-Мари! Конечно, с моей стороны немного дерзко обращаться к Вам так запросто… Но я никогда не слыхал, чтобы Вас называли как-то иначе. А кроме того – это звучит так прелестно…
Ваше милое письмо вчера сказало мне «С добрым утром!» - как раз в тот момент, когда я возвратился из трехчасового полета. Я проделал весьма удачную работу, и настроение мое было на подъеме, но письмо Ваше подняло мой дух на новую, еще невиданную высоту! Почтовый автомобиль встретил нас как раз по дороге к тому месту, где мы имеем обыкновение купаться, - это в пяти километрах от аэродрома. Мы позавтракали и направлялись туда. Так что я насладился Вашим посланием, сидя в тени стройного тополя.
Ваше новое поприще, как кажется, все же приносит Вам удовлетворение, несмотря на все те трудности, которые всегда связаны с переменой рода деятельности. Все это я легко могу себе представить.
Мне очень жаль, что в благодарность за Вашу тщательную работу Вы то и дело вынуждены глотать горькие пилюли. Все это я в избытке постиг за мою военную карьеру и отлично знаю, как это ранит. Все бюрократы и все шаблоны вызывают у меня просто бешенство.
Следует сказать, что мое отчаянное недовольство погодой, похоже, было услышано на небесах: у нас уже неделю как солнечно, и с томительным сонным сиденьем на земле покончено – мы снова летаем.
В эти дни у нас дел было в избытке: полеты на бомбардировку большими группами – обычно на рассвете; а потом еще по праву излюбленные нами вылеты на разведку над Верденом. Эти вылеты почти никогда не оканчиваются без доброго воздушного боя. До сих пор я возвращался из них целым и невредимым, а вот моя верная птичка вся совершенно в дырах.
Позавчера я преследовал французский биплан и спустился на четыреста метров над пригородом Бельвилля. Я мог разглядеть во всех мелочах позицию французских орудийных батарей. Впрочем, в подобной ситуации не стоит рассчитывать на дружеское гостеприимство. По счастью, враг почти всегда стреляет весьма скверно.
Мой пулемет, к сожалению, заклинило в самый ответственный момент, так что этот вылет закончился безрезультатно, и только мой летнаб послал французам несколько ласковых слов. Надеюсь, они пришлись им по вкусу!
Поскольку Вы теперь знакомы с летной братией, я смею рассчитывать на Ваш интерес к переживаниям боевого летчика. И только поэтому докладываю Вам о подобных происшествиях.
У бедного парня в последнее время здорово расшатались нервы. Его даже собирались в конце концов заставить сделать перерыв в полетах. На самом деле трудно бывает определить границы своих возможностей. Ведь даже Иммельман погиб не во время воздушного боя, а из-за глупой случайности. У него отлетела часть пропеллера и оторвала фрагмент плоскости, от чего самолет и упал.
Наша нынешняя летняя квартира – с садом, огородом и молочным хозяйством – в пышном цвету. У нас пять самых настоящих коров. Мы полностью обеспечены продуктами собственного производства. Сегодня, например, на обед у нас была земляника со взбитыми сливками – о, очень много взбитых сливок! Ах, знаю, грубо и бестактно писать Вам такие вещи, но мы тут на войне постепенно становимся настоящими солдафонами…
Сердечно Вам преданный Эрвин Бёме.
В июле Бёме уже на Восточном фронте. Фройляйн Анна-Мари получила следующее послание – от десятого числа, из Ковеля:
Все последние дни у нас были ветреными. Сегодня наконец решится дело, останемся ли мы на нашем нынешнем месте или же поток отступающих австрийцев увлечет нас с собою. Со вчерашнего дня, впрочем, прибыли свежие подразделения германских войск – надеюсь, это изменит картину, и бегство остановится.
Мы доставили по крайней мере центнер бомб в наступающие густые колонны русских и добились того, что в светлое время суток они идут не по дорогам, а пробираются по лесам. Когда бомбы во время вылета заканчиваются, мы резко спускаемся на четыреста метров и идем над колоннами врагов, обрабатывая их из пулеметов. Всякий раз это вызывает у них безумную суматоху, как в развороченном муравейнике, и глядеть на это сверху довольно забавно.
А русских летчиков, которые могли бы нам помешать, вообще в воздухе не видать. Как, впрочем, и аэростатов.
После многомесячных напряженных боев под Верденом для нас наступила приятная смена обстановки. Если двигатель аэроплана в порядке – то тебя ждет простая воздушная прогулка. Тут можно и отмачивать разные летные штуки, которые на Западном фронте были бы просто немыслимы. Несколько дней назад я обнаружил глубоко в тылу, в сельской местности, русский аэродром. Я спустился на пятьсот метров и дал очередь из пулемета. И что же? Один – я говорю: один! – аэроплан поднялся и тотчас передумал… а другие машины обреченно ждали своей судьбы, не двигаясь с места! Нечто подобное во Франции было бы совершенно немыслимо.
Как долго мы останемся на Восточном фронте – совершенно неизвестно; ясно только, что совсем недолго…»
Эрвин запечатал конверт и улыбнулся.
Он знал, что Анна-Мари с нетерпением ждет его писем, и старался писать как можно лучше.
Ему под сорок. Но летая, Эрвин Бёме чувствовал себя молодым…
Комментарии к данной статье отключены.