— Рад тебя видеть, Эрвин! – Легендарный летчик, командир эскадрильи асов Освальд Бёльке приветствовал Эрвина Бёме «по-прусски»: крепко сжал его руку и поцеловал в щеку. – А самолетов еще нет. Разочарован? Ну, не огорчайся, камрад! Для любителей набить пару англичан перед завтраком остался еще старый «Фоккер». Ну и конечно не стоит забывать о «Хальберштадте»… правда, он давно списан. Но если постараться, то можно и его поднять в воздух.
— Ты все шутишь, — улыбнулся Эрвин.
— Напротив! – горячо возразил Бёльке. – Если у тебя будет охота, разрешаю покататься на «Хальберштадте»… по аэродрому…
— Кстати, если механик мне поможет, я постараюсь починить это старье, — заметил Беме. – Я ведь инженер по образованию…
— Вот и хорошо, — Освальд Бёльке весело улыбнулся и ушел.
Вечером в ангар, где Беме возился с искалеченным и безнадежно устаревшим «Хальберштадтом», заглянул Герхард Мюле – один из четверых летчиков, остававшихся в «безлошадной» эскадрилье.
— Вижу, вам не терпится начать, — заметил он.
Эрвин выбрался из кабины самолета, обтер лицо платком.
— Нестерпимо сидеть на земле, зная, что Бёльке одерживает одну победу в воздухе за другой, — признался он. – Я даже прервал отпуск… Кстати, что у Освальда за новая медаль? Об этом не писали в газетах.
— А, — Мюле засмеялся, — представьте себе, за спасение человеческой жизни. Сам он, конечно, о таких вещах говорить не любит, но, к счастью для вас, мой любопытный друг, я лично стал свидетелем случившегося. Это произошло в одном маленьком французском городке, недалеко от развалин какого-то древнего замка. На руинах сидел паренек лет пятнадцати и удил рыбу – и внезапно упал в реку. Бедняга совершенно не умел плавать! Если бы рядом не случился Освальд, он бы точно утонул. Но Бёльке – как был, в мундире, застегнутый на все пряжки и пуговицы, — сиганул вслед за мальчиком в реку и вытащил его. А потом, едва утопленник очухался, вздул его на глазах у собравшейся толпы: дожить до пятнадцати лет и не потрудиться научиться плавать! Позор! «Надеюсь, это послужит тебе уроком», — сказал Бёльке напоследок. А потом его наградили медалью. Таков Бёльке, мой друг.
…Боевые самолеты прибыли в эскадрилью через неделю.
* * *
— Анна-Мари, тебе письмо!
Гертруда Клейн ворвалась в комнату, которую делили между собой девушки вспомогательной военной службы. Все они с увлечением следили за «романом в письмах» между своей подругой и героем-летчиком.
— Читай скорее! – торопили девушки, заглядывая Анне-Мари через плечо. Она вскрыла конверт, пробежала первые строки письма и побледнела.
Моя дорогая фройляйн Анна-Мари! Бёльке нет больше с нами…
В субботу во второй половине дня мы сидели в боевой готовности в нашем домике на аэродроме. Я как раз начал с Бёльке партию в шахматы – и тут нас поднимают по тревоге. Нужно вылетать к линии фронта: пехота противника начала наступление.
Как обычно, Бёльке повел нас в бой сам. И очень скоро нас атаковало несколько быстрых одноместных английских самолетов. Англичане – следует это признать – обороняются весьма умело.
Аппараты выписывали в воздухе безумные кривые. Открыть огонь удавалось лишь ненадолго. Мы пытались зайти в хвост противнику, непрерывно маневрируя. Кстати говоря, подобным образом нам нередко удавалось добиться успеха.
И вот между мной и Бёльке очутился один англичанин. И в тот же самый миг другой противник, за которым гнался дружище Рихтгофен, перерезал нам путь. Молниеносно мы разлетелись в разные стороны. На короткое время самолет Бёльке скрылся за поверхностью крыла, и я потерял его из виду. На одно лишь краткое мгновение… Да, лишь один миг мы не видели друг друга – и тут это случилось…
Как описать мне Вам мои чувства? Как описать ту страшную секунду, когда Бёльке внезапно вынырнул в нескольких метрах правее меня? Он как раз опускал свою машину – а я свою рванул вверх; мы столкнулись и оба полетели к земле!
То было лишь легкое касание, но из-за огромной скорости, которую развили наши самолеты, оно оказалось равносильным мощнейшему удару. Слишком часто судьба бывает страшно несправедлива в своем выборе: мне лишь оторвало правую стойку шасси, а у Бёльке, нашего героя Бёльке, отвалилось левое крыло!
Несколько сотен метров мы падали, и вот я снова обрел возможность управлять самолетом. Теперь мне оставалось лишь следовать за Бёльке, который все еще пытался планировать в сторону нашей территории.
В нижнем слое облаков под сильными порывами ветра его самолет стал падать отвесно. Он просто валился вниз. Планирование стало невозможным. И я увидел, как перед самым столкновением с землей Бёльке больше не мог удерживать аппарат в горизонтальном положении. Он рухнул недалеко от нашей артиллерийской батареи.
Тотчас к самолету устремились люди. Мои попытки приземлиться поблизости от места крушения моего друга оказались безуспешны: земля там сплошь изрыта воронками от снарядов и разрывов гранат. И я полетел на наш аэродром.
При приземлении я скапотировал. Я был потрясен, я потерял сознание – и вместе с тем у меня еще оставалась безумная надежда.
Что, если он жив?..
Но когда мы примчались с аэродрома к артиллеристам на автомобиле, навстречу нам вынесли мертвеца! Бёльке погиб в тот самый миг, когда его самолет коснулся земли. Освальд никогда не носил защитной каски и в «Альбатросе» не привязывался. Да это в любом случае не спасло бы его при столь страшном ударе.
Лишь постепенно доходит до нашего сознания – какую пустоту оставил после своей смерти Бёльке. Без него все словно бы лишилось души. Он был нашим вождем, нашим учителем. На всех, кто встречался с ни, он оказывал поистине неотразимое влияние. И в первую очередь – самой своей личностью. Никогда и ничего он не делал нарочито, он был сама естественность, и это покоряло.
Если Бёльке рядом – значит, успех обеспечен. В это верили все – и действительно, так оно и было. С ним нам удавалось почти всё.
В эти полтора месяца он вместе с нами уничтожил шестьдесят вражеских самолетов – и всегда оставался невредимым, а между тем преимущества англичан уменьшались день ото дня. Что нам остается? Лишь попытаться сохранить его дух в нашей эскадрилье.
Сегодня мы летим в Камбрэ, откуда родители и братья Героя заберут его домой и проводят его прах на кладбище в Дессау. Родители Освальда – великие люди: при всей той невероятной боли, которую они испытывают, они отважно держатся перед лицом неизбежного…
Слезы потекли по суровому лицу Эрвина Бёме. Судьба действительно несправедлива: подобно герою древней легенды, Беме оказался человеком, который в роковое мгновение случайно убил того, кто был ему дороже всех людей на земле.
* * *
— Это самолет Эрвина Беме! – На аэродроме приветственно махали руками.
Беме заходил на посадку неуверенно. Видно было, что не все ладно с аппаратом и летчиком.
После ужасного случая с Бёльке Эрвин Беме не стал изгоем, и большую роль в этом сыграл Манфред фон Рихтгофен. Он первым сказал потрясенному, раздавленному горем Беме:
— В том, что произошло, нет твоей вины. Это была роковая случайность.
— Я не могу жить с таким грузом на душе, — откровенно признался ему Эрвин.
— Придется, — ответил Рихтгофен так же прямо. – У тебя всегда останутся самолет и оружие. Бей врага, летай, будь достойным памяти нашего погибшего товарища. Уверен, Бёльке – там, в Вальгалле, — все понимает и благословляет тебя.
И все-таки что-то надломилось в душе Эрвина Беме. Он замкнулся в себе. Жил как автомат. Летал, сражался. Иногда писал письма Анне-Мари.
…Самолет плюхнулся на брюхо и, помедлив, завалился на крыло. Механик подбежал к кабине летчика. Залитый кровью Эрвин Беме пробормотал:
— Пустяки…
И потерял сознание.
Милая фройляйн Анна-Мари! Еще со времен начальной школы мне не удавалось получить выше тройки по чистописанию, однако сегодня Вы определенно поставили бы мне низший балл. Все из-за того, что приходится писать в постели. Кроме того, я не могу воспользоваться левой рукой, чтобы придержать лист бумаги.
Постель, в которой я пишу, находится в военном госпитале в Камбрэ. А в госпитале я нахожусь по той причине, что позавчера один крайне недоброжелательно настроенный англичанин коварно прострелил мне левую руку.
Это был двухместный «Сопвич». Я уже подбил его, и он падал. Мне оставалось выпустить последнюю очередь и уничтожить бедолагу, и вот, представьте себе, в припадке какого-то глупого охотничьего благородства, я даровал добыче жизнь. И как же он отплатил мне за это? Неблагодарный!
Однако не страшитесь ни за жизнь мою, ни за руку. Кости и нервы не пострадали, выстрел задел лишь по касательной. Правда, мне чертовски больно, но это дело второстепенное; больше всего меня злит то, что придется бросить мою эскадрилью – и как раз теперь, когда началась весенняя заварушка.
Надолго ли я застрял в госпитале и получу ли еще один отпуск, чтобы повидаться с Вами, — о том ведают лишь боги. Порадуйте же приветом обреченного на одиночество и проклятого бездействием лазаретного узника…
Эрвин оказался прав: от фронта его отлучили надолго. Вручая летчику Железный крест, командование вместе с тем подрезало ему крылья.
— Герр Беме, мы ценим ваш героизм, ваше стремление приносить пользу войскам, но… Ваше ранение… Ваши теоретические познания… Ваш опыт… И, наконец, простите за откровенность, — ваш возраст…
Беме сразу понял, куда начальство клонит: его снова хотят «упечь» в инструкторы.
Он горячо запротестовал. Но не было уже Освальда Бёльке, который вступился бы за него и взял к себе в истребительную эскадрилью.
— Это на время, — обещали ему, — пока не восстановится ваше здоровье.
— Я буду бороться, — предупредил Эрвин Беме.
И снова потянулись скучные дни в роли инструктора. Беме писал рапорт за рапортом, требуя, чтобы его отправили на фронт. Он прикладывал к своим запискам справки от врачей и рекомендации товарищей.
И наконец случилось чудо. Его назначили командиром истребительной эскадрильи. Эскадрилья называлась «Освальд Бёльке». Это звучало как прощение.
Историческая справка
Освальд Бёльке одержал 40 подтвержденных воздушных побед и вошел в историю авиации не только как выдающийся летчик, но и как аналитик и теоретик воздушного боя, разработавший ряд тактических приёмов. Наибольшее значение Бёльке придавал взаимодействию пилотов в бою, внезапности и занятию выгодной позиции. Бёльке понимал важность знания техники противника и первым начал изучать вражеские самолеты, захваченные в состоянии, пригодном для полетов.
Бёльке пользовался уважением по обе стороны линии фронта — в день его гибели на аэродром Первого истребительного соединения английский самолёт сбросил вымпел с надписью: «В память о капитане Бёльке, нашем мужественном и благородном сопернике, от британских Королевских воздушных сил». Освальда Бёльке в Германии называют отцом немецкой истребительной авиации. Его имя традиционно носит одна из истребительных эскадрилий ВВС Германии.
Комментарии к данной статье отключены.