Аркадий Загурский, корреспондент русского военного обозрения «Новое время», невзирая на свою непростительную молодость, чувствовал себя вполне матёрым газетчиком и потому держался свободно, даже немного развязно. Он осматривал огромный воздушный корабль, то и дело присвистывая сквозь зубы.
Собеседник Аркадия, командир «Ильи Муромца» штабс-капитан Горшков, однако, скоро отговорился занятостью и передал «писателя» с рук на руки механику Михаилу Свистунову, наказав тому вполголоса: «Гляди, этого щелкопёра наедине с кораблём не оставляй. Мало ли что он там захочет потрогать или покрутить… Сам знаешь, машина нежная, хоть на вид и дракон драконом».
Миша Свистунов отозвался в том смысле, что «сделаем в наилучшем виде и глаз с писателя ни на один секунд сводить не будем».
Свистунов был из мастеровых и на эскадру воздушных кораблей попал почти случайно – не хватало рабочих рук, а Миша отменно управлялся и с деревом, и со «всякой механикой». Лет Мише было немного – с Аркадием ровесники; у него были тёмно-русые вьющиеся волосы, русский нос картошкой и небольшие, светлые глаза. Исключительно ясный их взор временами возбуждал подозрения начальства: ну не может человек, не знающий за собою никакой вины, смотреть так искренне, так невинно!
А между тем Миша Свистунов действительно никакой вины за собой не знал и, собственно, не имел: все, что он любил, было перед ним, – сложные аппараты, которые надлежало обихаживать, как коня или другое живое существо.
С Аркадием он сразу взял покровительственный тон. Аркадий, человек не гордый, переносил такое обращение без малейших затруднений: главное – чтобы ему всё показывали и рассказывали, а уж каким тоном – дело десятое.
– Вот глядите, аппарат – настоящий летающий дом, – говорил Миша. – Конечно, когда бомбы сбрасывать надо и люки открыты, – ходить до чёртиков неприятно: между тобой и пустотой только тонкая древесная полоска. Пробираешься, а внизу бездна, как говорится. Но дело есть дело: «Извольте бомбить!» – и люки долой… Много разной ерунды про наши воздушные корабли болтают. Не слыхали?
– В газетах мелькало, – сдержанно отозвался Аркадий.
– Во-от, – протянул Миша, искоса наблюдая за «писателем». Аркадий видел, что собеседник его немного нервничает, и нарочно заложил руки за спину, показывая, что и в мыслях не имеет прикасаться руками к сложным навигационным приборам. – А всё почему? От невежества. Ведь что придумали? Будто «Муромцы» обладают такими дефектами, которые непременно приведут к катастрофе. Фюзеляж слишком длинный и тонкий – при крутом вираже обязательно рассыплется, и гибель экипажа неизбежна. Расстояние между верхними и нижними планами – вы бы их назвали попросту «крыльями», – «перевёл» Миша специально для Аркадия, – слишком мало, будут образовываться вихревые токи, а от этих токов и весь корпус завибрирует – ну а раз корабль не слишком прочный, то он и рассыплется. Каких только глупостей не говорили, и всё научными словами! А я вам, сударь мой, попросту скажу: это от зависти! От зависти всё – и от трусости. Летать боятся, бомбить боятся, потому и клевещут.
– Так экипажи «Муромцев» боевой работой опровергли все эти ложные обвинения? – полуутвердительно произнёс Аркадий.
Миша махнул рукой:
– Это господа офицеры так рассказывают, а ведь на деле ни одно слово не остаётся без последствий. Слово – большая сила. Вам как писателю это очень понятно… Вот говорят: «Муромцы» – крепкие! И делом доказывают. А просмотрите, как корабли летают? Командиры кораблей крутых виражей избегают – предпочитают разворачиваться с наименьшим креном «тарелочкой». Вот наш штабс-капитан Горшков доказал, что планы у «Муромца» крепкие: всю команду рассадил на корабле. Фото сделал. Двадцать четыре человека обсели корабль, и я, грешный, среди прочих находился. Считайте: если каждый человек восемьдесят килограммов, – ну, я поменьше, а кто-то побольше, – да помножить на двадцать четыре… Почти две тыщи килограммов, а если в пудах считать – так сто двадцать три пуда выходит… И шасси, лонжероны крыльев и фюзеляж такую нагрузку выдержали. И ещё говорят – «непрочный»! А ведь избавиться от этого мнения очень трудно, потому что это не от головы идёт, а от заячьей души.
– Я вот чем интересуюсь, – Аркадий решил задать серьёзный вопрос, – господин Сикорский о своём проекте говорит: большой корабль и большой экипаж дают больше надёжности. Откажет один мотор – потянут остальные. Ранят, положим, одного пилота – его место займёт другой. А как на деле тянут моторы?
– Правильно интересуетесь, – одобрительно кивнул Миша. – Тут какой вопрос обсуждали? А что будет, если все моторы остановятся? Может ли «Муромец» планировать, то есть лететь как планер, понимаете? Совсем без двигателей? Маленький самолёт – он может, это и доказано. А такая махина?
– Так теоретически подобные вещи, мне кажется, доказать невозможно, – осторожно заметил Аркадий.
– Зачем же теоретически? – засмеялся Свистунов. – У нас тут и самолёты, и лётчики – всё под рукой. Командир третьего корабля штабс-капитан Бродович провёл показательные полёты. Выключил в полёте сначала один, потом два, потом три и под конец все четыре мотора. При этом он переходил на кратковременные планирования – и показал, что «Муромец» отличный планер. Он может без снижения высоты лететь при включённом одном и даже двух моторах… Как-то раз Бродович показал спуск корабля при всех выключенных моторах. Ну, картинка, я вам сообщу!
Глаза у Свистунова блеснули.
– Бродович опасался идти с совсем выключенными моторами, поэтому время от времени он их включал. Когда лёгкие аэропланы так снижаются – «на тыркалке» – это ничего. У лёгкого аэроплана двигатель сил на восемьдесят. А у «Муромца» – четыреста «лошадей»! Так что делать как Бродович не рекомендуется…
– Да я и не собирался, – засмеялся Аркадий.
Миша хмыкнул.
– Вот ещё вопрос: как сажать «Муромца». Это ведь самое опасное в полётах – посадка. Был такой способ: посадка с большой скоростью и с поднятым хвостом при дальних заходах на посадку. Корабль при работе моторов почти на полном газу выводится на прямую против ветра, затем снижается до десяти метров, и в момент пролёта кромки аэродрома выключаются моторы. Тут корабль проваливается до упора колесами. Удар! – Миша хлопнул ладонью себя по боку. – Самолёт подскакивает и снова ударяется колёсами. Это называется «давать козла». Да вы записывайте – читатели будут понимать, что вы особые авиационные словечки знаете, и вашим рассказам охотнее поверят… Наконец самолёт опускает хвост и ударяется костылём. Так промчавшись весь аэродром, корабль останавливается.
– А он при этом не ломается? – осторожно спросил Аркадий.
– Опасность есть, – подтвердил Миша. – Раз поручик Алехнович не рассчитал высоту, подвёл корабль выше обычного – и при первом же ударе колёсами снёс шасси. «Муромец» и сел на брюхо… Другие командиры предлагали подводить корабль к земле на наименьшей скорости и садиться на три точки, аккуратно, то есть на оба колеса и хвостовой костыль. Тут нужно следить за скоростью с аптекарской точностью.
– А если скорость слишком мала? – уточнил Аркадий.
– Скольжение – и авария, – авторитетно ответил Свистунов. – И вот, пожалуйста: штабс-капитан Фирсов пытался проделать этот манёвр с посадкой, упустил скорость, корабль скользнул… Высота была слишком мала, вывести корабль из скольжения не удалось – результат: авария! Фирсов был ранен и отправлен в госпиталь. Строчил потом оттуда рапорты, что большие воздушные корабли, мол, опасны.
– Так ведь боевые полёты наших героев опровергли это ошибочное мнение! – горячо сказал Аркадий. – Я об этом непременно хочу писать.
– А технические подробности, стало быть, вам мало интересны? – прищурился Миша Свистунов.
Аркадий сильно смутился:
– Я этого не говорил… я только считаю, что читателям важно узнавать людей, героев-лётчиков…
– А вы проситесь завтра в полёт, – посоветовал Миша Свистунов. – Посмотрите своими глазами, прочувствуете лично. И помните, кстати: на большом корабле безопасно. Кто другое что будет болтать – врёт.
– Да с чего вы взяли, что я боюсь? – возмутился Аркадий.
– Любой человек опасается, – невозмутимо отозвался Свистунов. – В этом ничего стыдного нет. Бог не зря человека без крыльев создал. Это уж человек сам, дерзновенно…
…На все мольбы Аркадия взять его на борт штабс-капитан Горшков отвечал категорическим отказом.
– Не плачьте, гимназист, – сказал он под конец дружески, чем окончательно «уничтожил» несчастного Аркадия, – когда вернусь, всё вам расскажу!
…Загурскому пришлось ждать возвращения «Ильи Муромца» на земле, «как простому смертному». Миша Свистунов по этому поводу насмешливо двигал бровями, но от высказываний гуманно воздерживался.
…Из штаба Первой армии пришёл приказ: произвести глубокую стратегическую разведку немецких тылов. Капитан Генерального штаба Герц был взят на борт, с ним ещё четыре члена экипажа (не считая командира), горючего на шесть часов полёта и пять мелких бомб.
Ранним-ранним утром из Яблонны вылетел огромный воздушный корабль и направился в сторону Вилленберга, оттуда – на Страсбург, Плоцк, Млаву, далее на Варшаву и обратно в Яблонну.
Взяв высоту в три тысячи двести метров, Горшков удачно попал в сильную струю попутного ветра, и скорость полёта значительно возросла. Не встречая никакого сопротивления со стороны противника, Горшков снизился до двух тысяч метров, и наблюдатели на борту получили возможность тщательно изучить систему вражеской обороны.
Через пять часов, проделав более шестисот вёрст, корабль возвратился на аэродром. Встречали экипаж как героев. Аркадий Загурский смотрел во все глаза и слушал во все уши.
– Такого везения, братцы, наверное, за всю войну больше и не будет, – говорил Горшков. – Дважды подхватывала нас струя попутного воздуха – несло, как на крыльях!
– Да мы, собственно, на крыльях-то и летели! – засмеялся штабс-капитан Наумов, артиллерийский офицер из экипажа Горшкова. – Разве что ангелы нам немного подмогнули, что было – то было…
Аркадий вздохнул и медленно закрыл глаза. Его переполнял восторг.
«Лучший в мире корабль – «Илья Муромец», – подумал он. – На какие чудеса способен!»
Через несколько времени штабс-капитан Горшков получил Золотое оружие за храбрость, и весь его экипаж был награждён и повышен в званиях.
Вот теперь можно писать статью! Аркадий точно знал, о чём будет рассказывать.
О героях-людях. И о герое-корабле. Аппарат дал человеку крылья, а человек дал аппарату душу.
Публикуется в авторской редакции
Комментарии к данной статье отключены.