Первые залпы Первой мировой: гроза у границ Бельгии

К началу ХХ века Бельгия уже давно обладала статусом «независимого и нейтрального навечно государства». Нейтралитет её был гарантирован Лондонским договором от 19 апреля 1839 года, инспирированным британским премьер-министром лордом Генри Джоном Темплом Пальмерстоном; договор был подписан, кроме собственно Англии, Францией, Пруссией, Россией и Австро-Венгрией. С этого момента это небольшое государство стало играть разграничительную роль между Францией, Британской и – с 1871 г. – Германской империями. В ходе франко-прусской войны 1870–1871 гг. нейтралитет Бельгии был сохранён. Позднее, на рубеже XIX–XX веков, и Франция, и Германия, две противоборствующие державы, стремились завоевать доверие Бельгии, не переставая повторять об уважении её нейтралитета. На торжестве в честь празднования 75-летия независимости Бельгии в 1905 г. германский посол Н. Вальвитц высказывал восхищение королём бельгийцев Леопольдом II и его державой. Бельгия вела активную торговлю с Германией, чему способствовал договор между двумя странами, вступивший в силу в 1892 г. и продлённый в 1904 г.

Бельгия отличалась высокими нормами потребления промышленных товаров — например, к 1911 г. она находилась на втором месте в мире по потреблению чугуна на душу населения (173 кг), уступая лишь Соединённым Штатам Америки (233 кг). Её доля в мировом торговом обороте составляла 4,5%, по этому показателю Бельгии уступала даже активно экономически развивавшаяся накануне войны Россия.

Внимая заверениям немцев в дружбе и готовности поддерживать хорошие торговые отношения, бельгийцы, однако, не строили иллюзий в отношении военных вопросов. Осознавая степень угрозы вторжения на свою территорию, они готовились отразить возможные нападения различными путями – с помощью обороны и дипломатии.

Бельгийцы с тревогой смотрели в будущее. Вопрос национальной безопасности и сохранения независимости государства постоянно стоял на повестке дня. За 10 лет до начала Первой мировой войны бельгийский король Леопольд II был приглашён кайзером в Берлин, где последним в беседе было заявлено, что «если Бельгия не встанет на мою сторону, я должен буду руководствоваться исключительно стратегическими соображениями».

Подобное намерение, явившееся первой ясно выраженной угрозой разорвать договор, привело Леопольда II в замешательство. Он ехал на вокзал в каске, надетой задом наперёд, и выглядел, по словам сопровождавшего его адъютанта, так, «как будто бы пережил какое-то потрясение».

Оборона государства была одной из самых животрепещущих проблем в Бельгии в конце XIX-начале XX в. Осознание необходимости укрепления собственной оборонительной системы, способной остановить натиск любого, кто попытается посягнуть на нейтралитет страны, было, как никогда, чётким. Рассчитывая на помощь гарантов своей независимости, бельгийцы не считали нейтралитет панацеей от возможного нападения на свою территорию и собирались обороняться. В конце XIX века под руководством талантливого военного инженера Анри Бриальмона были проведены работы по возведению укреплений Льежа и Намюра, в фортах которых должны были базироваться основные части армии для отражения наступления захватчика с любого направления. Предполагалось, что с завершением строительных работ в этих пунктах желание как Франции, так и Германии вторгнуться в центральную Бельгию отпадёт само собой. Между тем монтаж броневых орудийных башен в крепостных фортах, энтузиастом внедрения которых в военно-инженерную практику был Бриальмон, по мнению, к примеру, русских фортификаторов не оправдывал немалых бюджетных затрат. Ввиду в том числе и этого оборонительная доктрина Бельгии предполагала, что её армия будет нуждаться в помощи союзной армии.

Анализ, связанный с возможным вторжением Германии в Бельгию, проводился сотрудниками министерства национальной обороны Бельгии постоянно.

Уместно ещё раз отметить, что бельгийская армия, по сравнению с армиями других европейских стран, была слабой. До 1909 г. она в основном комплектовалась из добровольцев, к которым присоединялись призывники, отобранные путём жеребьёвки. Военной службы можно было избежать, заплатив денежную компенсацию. Милиционный закон 1909 г. отменил эту малоэффективную систему: он обязал служить в армии одного сына на семью и всячески поощрял добровольцев. Закон о всеобщей воинской повинности был принят бельгийским правительством только в 1913 году, однако это нововведение к 1914 году ещё не принесло желаемых результатов, к тому же оно сделало службу в армии более непопулярной. К началу Первой мировой войны общая численность полевой бельгийской армии составляла 117 000 человек, а вся бельгийская армия вместе с резервными войсками и гарнизонами крепостей насчитывала 175 000 человек. Всего на военной службе состояло 20 полков, в том числе 14 пехотных, 3 стрелковых, 2 карабинерных и 1 гренадёрский. Распределённые между смешанными бригадами полки испытывали острый недостаток квалифицированных кадров, и ещё более сильный дефицит вооружений – к примеру, обеспечение войск пулемётами ограничивалось количеством в 112 «Максимов» и 50 «Гочкисов». Для тыловой службы и охраны коммуникаций имелось около 200 000 недостаточно обученного ополчения. Большая часть бельгийской артиллерии размещалась в крепостях – Льеже, Намюре, Гюи и Антверпене, а на вооружении полевой армии находилось только 312 орудий. Начальником бельгийского Генерального штаба был генерал Селльер де Моранвиль, а главная квартира бельгийской армии располагалась в Брюсселе.

Безусловно, все вышеуказанные меры бельгийского правительства по подготовке к грядущей войне были оправданными. Её приближение могло быть не только спрогнозировано военными специалистами и политиками, но подчас и интуитивно ощущалось представителями творческой интеллигенции – например, в 1912 г. русский художник Н. К. Рерих написал картину «Меч мужества», которую двумя годами позднее посвятит героической обороне Льежа. Когда же в июле-августе 1914 г. общеевропейская война практически стала зримой реальностью, позиция бельгийцев была чёткой – соблюсти международные обязательства и оказать сопротивление агрессору. В разгар июльского кризиса прямое покушение на нейтралитет государства казалось как никогда реальным. 28 июля, после получения известия об объявлении войны Австро-Венгрией Сербии, Совет министров под председательством короля Альберта I принял решение о переводе армии в состояние «усиленного мира». 29 июля газета «Монитёр бельж» опубликовала заявление правительства о международном статусе постоянно нейтрального государства Бельгия, что являлось обязательным в начале любой войны. 30 июля министр национальной обороны издал приказ о призыве военных, находящихся в бессрочном отпуске, 31 июля – о начале мобилизации.

Вступление германских войск на территорию Люксембурга 2 августа не оставляло сомнений в том, что нарушение бельгийской границы – дело нескольких часов. Действительно, в 20 часов 30 минут Белов-Залеске появился в министерстве иностранных дел Бельгии и передал Давиньону ультиматум Германии, ответ на который должен был быть дан в течение 12 часов. Это было частью замысла Шлиффена: чтобы отговорить Бельгию от бессмысленного сопротивления, он предложил накануне вторжения направить ультиматум с требованием сдать все крепости, железные дороги и армию. В противном случае бельгийские укреплённые города были бы подвергнуты бомбардировке.

В 21 час началось заседание Совета министров под председательством короля Альберта. С 22 до 24 часов проходило расширенное заседание с государственными министрами, продолжавшееся с перерывом до 4 утра. На нём вырабатывались основные положения, которые должны были быть зафиксированы в ответе. Он оказался отрицательным.

Бельгия дала Германии ответ чести. Её король, правительство и весь народ были готовы встать на защиту независимости своей страны. 4 августа стихийно на каждом доме в Брюсселе был вывешен национальный флаг.

За день до этого Вильгельм II направил Альберту I (представителю династии Гогенцоллернов-Зигмарингенов и потому дальнему родственнику кайзера) телеграмму, в которой уверил короля Бельгии в «дружеских чувствах», а предъявленный Бельгии ультиматум назвал «вынужденным шагом». Получив телеграмму Вильгельма, Альберт I воскликнул: «За кого он меня принимает?». Отреагировав таким образом на послание кайзера, Альберт распорядился взорвать мосты через Маас, а коменданту крепости Льеж генералу Жерару Леману направил приказ, в котором предписал «держаться до последнего». Здесь следует сказать, что прикрытие германским военным и политическим руководством своих замыслов личиной миролюбия было частью замысла Мольтке, способствующей успеху неожиданного удара по Бельгии. Позднее германская дипломатия сняла ставшую ненужной личину миролюбия – 4 сентября Бетман-Гольвег заявит: «Мы перед лицом необходимости, а необходимость не признаёт никаких правовых норм». Приводились, впрочем, и более хитроумные аргументы наподобие ссылки на секретную статью Венского трактата, которая позволяла пруссакам в случае возникновения военного конфликта с Францией оккупировать город Антверпен (англичане в этом случае получали право высадки в Остенде). Бельгийцев убеждали, что англичане и французы давно намеревались нарушить бельгийский нейтралитет, тогда как «повелительным долгом самосохранения для Германии является предупреждение этого нападения неприятеля».

В действительности французские военные круги были озадачены проблемой французского военного нейтралитета в течении всех предвоенных лет. В 1912 г. начальник французского Генерального штаба, вице-президент Высшего военного совета Ж. Жоффр тщетно добивался согласия политического руководства страны на вступление французской армии в Бельгию. Об этом не удалось договориться и с англичанами.

В то же время германское командование, в период разработки плана войны на 2 фронта, изначально не поднимало вопроса о прохождении войск через Бельгию. Его не рассматривали ни Альфред фон Шлиффен, ни граф Альфред вон Вальдерзее – начальники Генерального штаба германской армии. Как писал в своих воспоминаниях офицер германского Генштаба Ганс Куль, в будущей войне Франция виделась лишь в обороне, однако её быстрое военное усиление повлекло за собой смену основных стратегических расстановок. Во избежание вторжения в Германию не только по фронту с Францией, но и на бельгийской границе, был необходим самостоятельный удар на благоприятном оперативном просторе – через территорию Бельгии, с одновременным охватом всех находящихся на пути французских позиций.

Таким образом, после окончания стратегического развёртывания германских войск их главные силы, I–V армии в составе 26 армейских и резервных корпусов, должны были идти во Францию через Люксембург и Бельгию. На последнюю наступало германское правое крыло – 16 армейских корпусов численностью в 700 000 солдат. Этот натиск был призван смять ключевые укрепления Льежа и Намюра, защищавшие долину реки Мез (Маас). После её форсирования немцам открывалась равнина и дороги на другом берегу. Каждый день этого марша был старательно спланирован. Считалось, что бельгийцы не будут сражаться, но если всё же они отважатся так поступить, сила германского наступления, по мнению генералов, быстро заставит их сдаться. Графиком предусматривалось, что дороги через Льеж будут открыты на двенадцатый день мобилизации, Брюссель падёт на девятнадцатый, французская граница будет пересечена на двадцать второй, на линию Тьонвилль – Сен-Квентин войска выйдут на тридцать первый, Париж и решительная победа – на тридцать девятый.

Бельгией в этот критический момент было объявлено в призыве к нациям, гарантировавшим её нейтралитет: «Мы счастливы, имея возможность заявить, что обеспечим защиту своих крепостей». Таким образом, с самого начала войны в план оперативных действий бельгийских войск вошла идея базирования полевой армии, неспособной к сопротивлению подавляющим силам Германии в поле, на стойком сопротивлении крепостей, из которых Льеж и Намюр составляли предмостные укрепления на Маасе и стесняли продвижение германских полчищ по правому берегу Мааса, а Антверпен, включив в себя всю бельгийскую армию, при непременном условии сохранения связи с союзными армиями, составил бы, при надлежащей активной его обороне, серьёзную угрозу тылам и сообщениям германской армии, вторгнувшейся во Францию. Для знаменитых бельгийских твердынь начиналась страшная проверка на прочность, ожидаемая ими десятилетиями.

Пророческими оказались слова тогдашнего премьер-министра Великобритании Герберта Асквита, сказанные 4 августа в беседе с послом Соединённых Штатов Уолтером Пейджем: «На сегодняшний день Германия нарушила нейтралитет Бельгии. Это – конец независимости Бельгии, но Бельгией всё не кончится». Именно в этот день германские войска завершили перегруппировку для нанесения первого сокрушительного удара по Льежу.

---