Имена русских лётчиков-асов Второй мировой хорошо известны даже людям, интересующимся историей лишь поверхностно. Но свои герои небесных сражений у России появились задолго до Великой Отечественной. За время Первой мировой войны лётчик Александр Козаков «поучаствовал» в 20 воздушных победах, из которых 15 или 16 были записаны на его счёт. Для русской авиации и восточного фронта вообще это был рекорд. Кроме того, именно Казаков совершил первый в истории авиации таран, в ходе которого пилот атакующего самолёта остался жив.
Александр Александрович Козаков родился 2 января (все даты по январь 1918 года приводятся по старому стилю) 1889 года в Херсонской губернии. Будущий ас подался в лётчики далеко не сразу. В 1906 году он закончил Воронежский кадетский корпус и поступил в Елисаветградское кавалерийское училище, из которого корнетом был выпущен в 12-й уланский Белгородский полк 5 июня 1908 года. В сентябре 1911 года молодого офицера досрочно произвели в поручики, а летом 1913-го командование за выслугу удостоило его ордена Св. Станислава 3-й степени. В конце того же года кавалерист Козаков решил резко изменить свою военную карьеру и переквалифицироваться в авиаторы, подав соответствующий рапорт.
В январе 1914 года он прибыл для обучения пилотированию в Авиационный отдел Офицерской воздухоплавательной школы (будущая Гатчинская авиашкола), а всего через три месяца ему присвоили звание военного лётчика, хотя его обучение лётному делу всё ещё продолжалось. Формально оно завершилось в ноябре, но фактически последние два месяца лётчик был в командировке в Москве на заводе «Дукс», дожидаясь своей очереди на получение боевого самолёта. В конце ноября он наконец получил свой «Моран-Ж» (русское название самолётов «Моран-Солнье» типов G и H) и 15 декабря занял должность пилота в 4-м корпусном авиационном отряде.
25 декабря в первом же боевом вылете двигатель его самолёта загорелся, так что лётчику пришлось срочно приземляться. Сам он не пострадал, да и машина была спасена, но мотор пошёл в утиль. Вторую, на этот раз успешную попытку выполнения боевого задания Козаков совершил 6 января 1915 года, проведя разведку неприятельских позиций. До конца месяца он выполнил ещё 6 боевых вылетов, а в последующие месяцы стал летать более активно.
В подавляющем большинстве случаев он, как и другие военлёты того периода, выполнял задания по наблюдению за войсками противника в его ближайшем тылу, и «за боевые разведки на реке Равке в феврале и марте месяце 1915 г.» был награждён орденом Св. Анны 4-й степени с надписью «За Храбрость». Но приказ об этом вышел только в конце января 1916 года, и первой боевой наградой лётчика стала не «клюква», а более почётное и редкое Георгиевское оружие, которым он был удостоен 28 июля 1915 года «за доблестный подвиг 18 марта 1915 г., выразившийся в том, что по собственному почину взлетел у с. Гузов на своем аппарате, погнался за германским аэропланом, производившим разведку в нашем тылу и бросавшим бомбы в Гузовский аэродром, настиг его близ усадьбы Воля-Шидловская и хотя не успел опрокинуть врага особым якорем, сбил его, с явной опасностью для собственной жизни, ударом своего аппарата о верхнюю плоскость неприятельского, в результате чего было прекращение противником разведки и метания бомб».
Упомянутый в представлении «особый якорь» был оружием, разработанным Козаковым ещё в начале осени 1914 года под конец обучения в лётной школе. В своём финальном виде оно представляло собой стометровый стальной трос, на одном конце которого была четырёхлапая «кошка», а на другом – увесистая гиря. В самолёте трос наматывался на катушку лебёдки так, чтобы перед взлётом и груз, и якорь были прижаты к обшивке и не могли ни за что зацепиться. Перед атакой лётчик крутил рукоятку лебёдки, выпуская трос и спуская вниз якорь, но груз при этом оставался прикреплённым к самолёту.
В бою необходимо было пролететь точно над вражеским аппаратом с небольшим превышением над ним, чтобы кошка могла бы зацепиться за крыло, или фюзеляж. От рывка в момент зацепа крепление гири должно было отстегнуться (позже изобретатель приспособил для этого специальный резак), а затем под её тяжестью трос мог «намотаться» на самолёт противника и привести его к катастрофе.
Проведённый в Гатчине натурный эксперимент с «атакой» троса, натянутого между высокими деревьями, прошёл успешно, но дальнейшая разработка устройства на некоторое время прекратилась. Вернулся к ней лётчик после того, как в одном из январских разведполётов он встретил германского «коллегу» и мог разве что посылать ему проклятия да «проводить» до линии фронта.
Возможностей достать лёгкий пулемёт для вооружения самолёта у него не было, в эффективность личного оружия лётчик не верил, поэтому пришлось повторить прежнее изобретение. Но первое же применение этого оружия в реальной боевой обстановке выявило один серьёзный недостаток: «проклятая кошка зацепилась и болтается под днищем самолёта», и оружие, на которое возлагались большие надежды, стало бесполезным. «Что было делать? Два фронта, сорок тысяч глаз – русских и немецких – смотрели на нас из окопов. Уйти, не сделав ничего, находясь в нескольких метрах от противника – позор перед этими двадцатью тысячами русских глаз. Тогда я решил ударить «Альбатрос» колесами… Недолго думая, дал руль вниз… Что-то рвануло, толкнуло, засвистело, в локоть ударил кусок крыла моего «Морана». «Альбатрос» наклонился сначала на один бок, потом сложил крылья и полетел камнем вниз… Я выключил мотор – одной лопасти на моём винте не было».
Это был второй воздушный таран в истории авиации, и первый, в котором его герой остался жив: «Морже» спокойно спланировал, но при посадке в поле перевернулся на спину, однако пилот отделался лишь лёгким испугом.
Сам лётчик относил свой «капот» на счёт сильно погнутого шасси, но на фотографии самолёта, сделанной после того, как его доставили на аэродром, ничего такого не видно. Оторванная лопасть также была добавлена ради «красного словца», т.к. отломан был только её кончик.
28 июня Козаков был произведён в штабс-ротмистры (не за заслуги, а по выслуге лет), а 20 августа назначен командиром 19-го корпусного авиаотряда. В новой должности он продолжал выполнять задания по разведке, а также теоретически разрабатывать средства и методику воздушного боя. Шанс перевести их в область практики представился только в самом конце 1915 года с появлением в отряде первых полуторапланов «Ньюпор»-10.
Сам Козаков выбрал себе аппарат с серийным номером N222, относившийся к модификации с размещением наблюдателя перед лётчиком, которая в России именовалась «типом IX». Именно этот вариант во всех странах Антанты наиболее охотно переделывали в одноместные истребители, и русская авиация в этом не стала исключением.
Весной 1916 года на командирском самолёте смонтировали уникальную пулемётную установку, спроектированную инженером В. В. Иорданом. В передней части кабины, где раньше сидел летнаб, разместили патронный ящик; сверху, прямо перед пилотом, установили пулемёт системы Максима, направив его вверх под углом 24 градуса и выведя ствол в специальный вырез, сделанный в передней кромке крыла, а прежний круглый вырез в центроплане, стоя в котором наблюдатель должен был вести огонь, затянули полотном. Такая система имела один большой минус в виде сложности прицеливания, и целый ряд плюсов: простоту конструкции и возможность обойтись без синхронизатора, лёгкий доступ к оружию в полёте и, соответственно, возможность исправления неполадок, а также очень большой боекомплект (700 патронов). Она же определяла и тактику боя: требовалась атака снизу-сзади и желательно с уравниванием скоростей. Свою состоятельность установка доказала 14 июня в ходе единоборства с вражеским самолётом, в котором Козаков одержал вторую победу.
4 июля лётчика наградили орденом Св. Станислава 2-й степени с мечами, но не за проведённый воздушный бой, а за более ранние заслуги.
16 июля самолёты 19-го отряда участвовали в групповом бою с не менее чем дюжиной участников. Козаков буквально вцепился в одного из противников (предположительно из 4-го баварского полевого авиаотряда) и раз за разом атаковал его, пока тот не приземлился (или упал) в своем расположении.
В конце месяца 2-й, 4-й и 19-й корпусные отряды вывели в тыл и перевооружили на истребители, а точнее – начали процесс перевооружения, т.к. имевшихся в наличии самолётов на всех не хватило, и особенно невезучим пилотам пришлось ещё несколько месяцев летать на разведчиках.
Из перечисленных трёх отрядов была сформирована Особая авиагруппа. Слово «особая» в её названии было заимствовано из названия армии, но и назначение соединения ему полностью соответствовало – завоевание превосходства в воздухе в районе Луцка: для противодействия русскому наступлению (Луцкий, или Брусиловский прорыв) противник собрал там настоящий воздушный кулак, практически прижавший к земле нашу авиацию.
Во второй половине августа группа приступила к выполнению боевых задач. Первое боестолкновение было отмечено 21 числа, когда подпоручик Башинский с наблюдателем подпоручиком Губером на древнем «Депердюссене»-разведчике сумели прогнать неприятельский самолёт, идентифицированный как «Альбатрос» (здесь и далее, если это не оговорено отдельно, названия вражеских самолётов приведены по рапортам российских лётчиков). Три дня спустя этот же экипаж одержал первую победу группы, но начал тот бой Козаков на своей «девятке» – он первым поднялся на перехват, когда над аэродромом появилась шестёрка «германцев», и атаковал одного из них. Неприятельский экипаж полностью сосредоточился на единоборстве и не заметил, что с другой стороны подошёл ещё один самолёт с российскими кокардами на крыльях. Губер открыл огонь с минимальной дистанции, и вскоре всё было кончено – «Альбатрос» круто пошёл вниз и скапотировал при вынужденной посадке на нашей территории.
В принципе, ситуация вполне соответствовала определению групповой победы, но командование решило иначе, и лавры победителей достались только экипажу двухместной машины. В воздушном бою 26 августа уже Козаков был близок к успеху, но подбитый им самолёт противника сумел уйти на свою территорию, оставляя за собой шлейф дыма.
Первые полтора месяца существования группы её лётчики летали с большой интенсивностью и провели более 50 воздушных боёв, в которых сбили три вражеских самолёта и ещё несколько повредили. Командование высоко оценило их действия и даже признало их заслугой резкое уменьшение активности вражеской авиации. Впрочем, последнее было заведомым преувеличением, так как со вступлением в войну Румынии туда и был перенесён фокус действий германо-австрийской авиации восточного фронта, а ковельско-каменец-подольская авиационная группировка изрядно уменьшилась в численности.
7 сентября 1916 года приказом по армиям Северного фронта штабс-ротмистр Козаков был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, а вот с успехами в воздушных боях ему ещё долго не везло, и при самом благоприятном для него стечении обстоятельств противник просто уходил со снижением на свою территорию.
Только зимой лётчику наконец улыбнулась удача. 8 декабря около 2 часов пополудни Козаков на своем персональном «самолёте «Ньюпор» типа истребителей» провёл воздушный бой с двумя немецкими аппаратами и обратил их в бегство. Продолжив патрулирование, он заметил ещё один самолёт противника и снова пошёл в атаку. После короткой перестрелки неприятельский пилот был убит (две пули попали ему в голову), и управление машиной перехватил наблюдатель, который попытался совершить посадку, но на пробеге аппарат скапотировал и разбился (наблюдатель получил травмы, но выжил). При ближайшем рассмотрении «немцем» оказался австрийский «Бранденбург» C.I 27-й серии из 10-й авиароты.
В полученной группой поздравительной телеграмме командующий Особой армией даже не предлагал, а предписывал обратиться с представлением о награждении лётчика. Командир группы оформил затребованную бумагу, и 8 месяцев спустя герой был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени.
За пять месяцев существования Особой авиагруппы (впоследствии Боевой авиагруппы Юго-Западного фронта) её лётчики совершили более 400 боевых вылетов и провели более сотни воздушных боёв, в которых одержали 11 или 12 побед, а затем собственное командование на целый квартал вывело из строя свою самую успешную и наиболее боеспособную тактическую единицу истребительной авиации.
Впрочем, началось всё со вполне здравой идеи перевести группу на более активный фронт, и 12 января она получила приказ о перебазировании в Румынию. Всего через несколько дней после начала «вояжа» начались первые неприятности: железнодорожное путешествие на юг оказалось крайне неспешным, и эшелоны, на которые погрузились отряды, регулярно простаивали на разъездах и станциях, пропуская считавшиеся более важными грузы, и по нескольку дней отстаивались на запасных путях в ожидании свободных паровозов.
27 января авиаторы добрались до станции Яссы, где вновь застряли на продолжительный срок. Через неделю ожидания командир группы обратился к начальнику гарнизона с просьбой предоставить для базирования соединения аэродром местной авиашколы, но получил отказ, т.к. место успела «застолбить» румынская эскадрилья. В ответ группу «отфутболили» на сто с лишним километров южнее, в Бырлад. После Ясс, однако, начинались рельсы европейской железнодорожной колеи, и, следовательно, требовалась либо смена колесных пар, либо вагонов целиком, но ни того, ни другого гарнизонный начальник выделять не стал. В довершение неприятностей личный состав группы отказались ставить на довольствие, что делало жизненно важным вопрос добывания хлеба насущного.
Всё это заставило командира группы отправиться разбираться в штаб Румынского фронта, а оставшегося за старшего Козакова – телеграфировать командующему авиацией Юго-Западного фронта с просьбой принять их обратно. Решение об этом приняли в начале февраля, но погрузку в вагоны отряды начали только 16 марта, а последний из эшелонов отправился ещё через два дня.
Обратная дорога заняла меньше времени, и 25 марта отряды заняли новые аэродромы и начали установку палаток, сборку самолётов и проводку телефонных линий, а 27 марта лётчики группы приступили к боевому дежурству.
За время бесплодных скитаний произошло несколько изменений организационного характера: в марте группе присвоили номер 1, её штат дополнили отдельным управлением (штабом), должность командира стала «освобождённой» (прежде группой командовал старший из командиров отрядов), а в помощь ему выделили заместителя, также освобождённого от «отрядных» обязанностей.
В апреле Козаков был произведён в чин ротмистра, утверждён в должности командира группы и награждён орденом Св. Анны 2-й степени с мечами «за воздушные разведки под г. Двинском в январе-феврале 1916 г.» В том же месяце за ним закрепили новый истребитель («Ньюпор»-17 с серийным номером N1910), а старую «девятку» переквалифицировали в резервно-тренировочную машину.
Утром 23 апреля он вместе с двумя лётчиками 19-го КАО (командиром отряда Аргеевым и поручиком Жабровым) встретил пару неприятельских разведчиков типа «Альбатрос», и три «Ньюпора» дружно пошли в атаку. Один из противников, за которым гонялся Аргеев, после недолгого маневрирования перешёл в крутое пикирование и начал уходить на запад. Русский лётчик вскоре был вынужден прекратить его преследование, опасаясь попасть под зенитный огонь, и с высоты 1400 м наблюдал, как окутанный дымом аппарат приземлился в расположении противника, но из-за деревьев и поднявшегося дыма оказалось невозможным рассмотреть последствия приземления. В русской авиации принуждённый к посадке самолёт считали точно таким же успехом, как и упавший горящим, поэтому имеющихся свидетельств было достаточно для подтверждения победы, которую Козаков приказал записать на счёт Аргеева (однако в документе со списком своих побед, составленным Козаковым в ноябре 1917 года, она тоже присутствует).
Вечером 28 апреля Козаков в очередной раз участвовал в патрулировании в составе отделения (звена) своего бывшего отряда. Недалеко от линии фронта патруль встретил три неприятельских самолёта и вступил с ними в бой. Козаков на «Ньюпоре»-17 в паре с двухместным «Ньюпором»-10 (пилот прапорщик Леман, летнаб капитан Поляков) сражались с одноместным аппаратом, который они посчитали «Фоккером». Не исключено, что они были правы, и это действительно был «Фоккер» D.II, или D.III, но более вероятно, что они встретились с более современным «Роландом» D.II, принадлежавшим одному из трёх полуофициальных истребительных кампфштаффелей, созданных в составе немецкой армии «Юг».
Вражеский истребитель был повреждён и вышел из боя пикированием. Что с ним стало потом, лётчики не видели, но позже пришло сообщение от наземных войск о том, что он успешно совершил вынужденную посадку. Козаков вновь записал победу на счёт своих подчинённых.
4 мая Козаков и Аргеев (оба на «семнадцатых») перехватили одиночный разведчик «Альбатрос» C.III из 242-го артиллерийского авиаотряда и сбили его в скоротечном бою. Немецкий лётчик относительно удачно посадил повреждённую машину, но всё же перевернулся на пробеге. Впрочем, экипаж получил лишь лёгкие ранения, а самолёт – незначительные повреждения, и после ремонта «Альбатрос» был включён в состав русского 1-го артиллерийского авиаотряда. На этот раз победа была записана на обоих участников, и ротмистр Козаков стал асом по общепринятому франко-американскому определению этого термина.
Утром 12 мая он уже в одиночку провёл на «Ньюпоре»-17 воздушный бой с «Бранденбургом», сумевшим уйти на свою сторону фронта. Сам лётчик посчитал этот самолёт только подбитым, но позже от пехоты пришло подтверждение его падения.
Комментарии к данной статье отключены.