Был в плену не воевав

Меня зовут Ласло Райзнер (Laszlo Reisner), мне 77 лет. Я родился в Будапеште в 1922 году. Мой отец был сапожником, мать – домохозяйкой. После 8 лет, проведенных в школе, я 3 года учился в католической школе для мальчиков на портного – это было обычным делом в Венгрии в то время.

До войны Венгрия была демократической страной с множеством политических партий. Коммунисты были на нелегальном положении, а фашистская партия была совсем немногочисленной. Но в 1943-м Венгрия попала под контроль нацистов. Пока мне не исполнился 21 год, я просто смотрел на то, что происходит вокруг, но по достижении этого возраста был я призван в армию. Базовая подготовка продолжалась 6 недель, затем я переключился на подготовку в качестве пулеметчика. Это было уже в составе армейской бригады: кто-то из новичков становился просто стрелком, кто-то пулеметчиком и т.п.

Я был в армии, когда Румыния капитулировала и перешла на сторону русских. Вскоре война пришла на венгерскую землю. Наша часть была разгромлена в боях за Будапешт, кто-то из наших сумел прорваться на запад, но я попал в плен. Русские отобрали у нас часы, ценности, ювелирные изделия, все то из снаряжения, что было сделано из кожи. Отобранное заменили на какое-то старье. В декабре 1944 мы пешим ходом добрались до Тимишоары, где провели пару месяцев в лагере. В то время русские подумывали о том, чтобы использовать военнопленных против немцев. Всем офицерам и унтер-офицерам вернули звания, и мы каждый день маршировали на задах лагеря и пели строевые песни. Однако через два месяца мы прошлись маршем к железнодорожной станции, и нас посадили в вагоны, на которых было написано: 8 лошадей или 40 солдат. Нас, поместившихся в вагон, было около сотни. Дорога в Россию заняла около месяца. Кормили нас два раза в день супом, давали немного хлеба. Конечно, мы голодали. Тяжело было еще и потому, что невозможно было шелохнуться. Но мы были молодыми, крепкими парнями... Я не слышал о том, чтобы кто-то умер по дороге. В общем, русские обращались с нами неплохо.

Нам никто не говорил, куда мы едем, но мы знали – наш путь лежит в Россию. Когда мы прибыли на место, в Саратов, нам пришлось спрыгивать на землю, и все настолько обессилели, что просто подняться на ноги потребовало времени. Только через два часа мы сумели построиться, и нас отконвоировали в большую новую школу, которую приспособили под лагерь для военнопленных, где нам предстояло провести два с половиной года. Это было большое трехэтажное здание, в котором разместилось, я полагаю, 400-500 человек. В основном, это были немцы, нас, венгров, было человек 100-150. Комендант и все начальство были немцами. Мы даже научились говорить по-немецки. Спали мы на полу вплотную друг к другу. Русские обращались с немцами и венграми совершенно одинаков – никаких различий.

В каждом углу четырехугольного периметра лагеря были вышки с пулеметами. Нас предупредили, что в случае попытки к бегству по нам будут стрелять. Однако о побеге никто и не думал – мы были в тысячах миль от дома. Один, уже не помню кто, немец или венгр, пытался сбежать, но был убит. Его труп привезли в лагерь и показали нам всем...

Сначала мы работали на полях вместе с русскими. Когда мы присаживались, чтобы отдохнуть, они говорили: «Davaite kushai...» и угощали нас. Знаете, простые люди всегда понимают друг друга. Мы постепенно научились говорить по-русски. Иногда они говорили нам: «Когда-нибудь вы станете свободными людьми и поедете домой, а мы останемся здесь до конца дней.» Возникало ощущение, что русские сами чувствуют себя взаперти в этой стране...

Вставали мы в 6 утра на крик Arbeiten!, где-то в семь ели суп на завтрак. Спали мы в одежде, так что одеваться долго не приходилось. Каждые две недели мы ходили в баню, после чего нам давали чистые рубашки и чистое белье. Раз в месяц мы проходили медосмотр. Проходило это немного забавно: мы раздевались и выстраивались в шеренгу. Затем появлялся медик – обычно это была женщина, смотрел, в каком у нас состоянии зубы, трогал пальцем ягодицы, чтобы удостовериться в том, что человек не истощен и может ходить и работать. Те, кого зачисляли в дистрофики, попадал в специальную команду, которая оставалась в лагере и занималась уборкой помещений.

Позднее, когда я работал на заводе (zavod), который производил военные шинели (shinel), я приноровился шить рукавицы и шапки на продажу. Что-то из этого я продавал немцам, а что-то и местным русским… Мелкий бизнес – знание русского помогало мне обменивать свои изделия на хлеб.

Мне довелось увидеть Волгу – крупнейшую реку в Европе. Когда я работал на заводе, нас водили на пристань перегружать рыбу с барж на грузовики. Потом мы шли в город и разгружали рыбу в разных местах: на фабриках, в больницах и пр. Нашу бригаду в 20-25 человек конвоировали, но, скорее всего, нас просто охраняли от русских инвалидов – людей, потерявших на войне руку или ногу, – которые пытались побить нас по дороге. А так, мы быстро научились у русских воровать рыбу. Помню, как один офицер стащил две рыбины и спрятал их под gimnasterka по обе стороны груди, чтобы обменять на что-нибудь на bazar. Ну и я совал в каждый карман по рыбине, чтобы поменять на что-нибудь в лагере. Я и сам как-то сказал охраннику, что сбегаю на базар и скоро вернусь. Пришел на базар, достаю рыбу и говорю: «Prodayu». Ну, сами понимаете, времени мало, продал по низкой цене, всего за несколько рублей, но, однако, на них сумел купить несколько фунтов хлеба! Хлеб имел большое значение для нас: мы были молодыми парнями, немного за 20, и всегда ходили голодными.

Раз в год мы получали разрешение на отправку домой открытки через Красный Крест. Кажется. Один раз я отправил домой открытку, и моя семья узнала, что я в России и когда-нибудь вернусь домой.
Когда война окончилась, русские сказали нам: «Voyna kaput!». Однако осенью в лагерь привезли еще 400-500 венгров. Когда мы спросили их, где и когда их захватили в плен, они сказали, что 5 октября в Будапеште. Их арестовали в большом количестве после футбольного матча, женщин и мужчин старше 60 и моложе 16 отпустили, а остальных вывезли в Россию. Говорили, что Ворошилов обещал Сталину миллион венгерских военнопленных, но что-то недобрал, пришлось компенсировать недостачу таким образом...
Нас освободили в конце 1948-го. К тому времени я оказался в Ульяновске, где мне пришлось намного тяжелее: мне, городскому парню, пришлось работать под открытым небом и копать мерзлую землю на прокладке газопровода, который тянули в Москву. Тогда-то я и подорвал себе здоровье.

Когда нас привезли на венгерскую границу, мы прошли медосмотр, и тут обнаружилось, что у меня туберкулез. Приехал в Будапешт, где был направлен на лечение в военный госпиталь. Лечился, ел вволю и через год поправился. Получил разрешение на открытие табачной лавки, дела пошли неплохо. Я работал за 10% прибыли, и через два года мой бизнес вырос втрое. Однако тут у меня его и отобрали, выплатив компенсацию в виде месячной зарплаты. Случилось это в 1952-м. Позднее я работал на фабричном складе.

В 1956-м вторая волна русских, посланных Хрущевым, подавила революционные выступления и за 10 дней нанесла Будапешту такой же ущерб, как за всю Вторую мировую войну. Ну а я с женой бежал в Австрию, откуда эмигрировал в Америку.

Оригинальное интервью: http://www.youtube.com/watch?v=dU1lbPB0PbQ (2010)