24 апреля 1877 года (по старому стилю — 12 апреля) началась Русско-турецкая война, ставшая девятой для обеих империй со времён Азовских походов Петра I. Генерал А. Н. Куропаткин отмечал необычный сценарий этого противостояния: в течение полугода русская армия оставалась «прикованной» к позициям, занятым в первые недели войны, а когда кризис миновал, она за сорок дней разбила главные силы неприятеля и достигла ворот Константинополя.
По столь же необыкновенной траектории двигались российские общественные настроения во время войны. Взрывы энтузиазма сменялись периодами всеобщего уныния и разочарования в собственных силах, ожидание триумфа и водружения креста на Святой Софии уступило место недовольству итогами балканской «полупобеды» и страху перед революцией в России. Русских генералов считали то героями-освободителями, то неспособными бездарями; болгар — то «братушками», то неблагодарными должниками; турок — то варварами-угнетателями славян, то «благородными дикарями». Оценка событий этой войны менялась с плюса на минус и обратно как никогда стремительно.
Новый спецпроект Warspot, приуроченный к 140-летию начала войны, расскажет о главных героях, крупнейших сражениях и других значимых эпизодах «Балканской эпопеи».
Русско-турецкая война 1877–1878 годов стала для Российской империи первым вооружённым конфликтом, в который она вступила под мощным давлением внутреннего общественного мнения. Подавление турками восстания в Боснии и Герцеговине в 1875 году и в особенности Болгарская резня 1876 года вызвали в России, как и в других странах, всплеск сочувствия к балканским христианам. Как писал И. С. Аксаков, идея освобождения славян «перешла в душу и сознание народное». Один из будущих участников этой войны П. Д. Паренсов рассуждал в письме:
«Вряд ли когда, кроме 1812 года, наши народные страсти доходили до такого возбуждения, как теперь. Не находя себе исхода в войне с врагом внешним, как бы не случилось, что страсти эти примут направление другое, внутреннее, и тем дадут почву для разных деятелей».
Царское правительство не разделяло воинственного порыва общественных деятелей, желая выйти из Балканского кризиса дипломатическим путём в тесном сотрудничестве с другими европейскими державами. Однако арсенал мирных средств давления на Османскую империю был исчерпан, и Александр II приказал начать мобилизацию армии. «Порван заколдованный круг дипломатии», — удовлетворённо констатировали «Московские ведомости».
2 ноября (все даты приведены по старому стилю) 1876 года началась первая в русской истории мобилизация в соответствии с всеобщей воинской повинностью, введённой двумя годами ранее. Мобилизация была частичной, так как затрагивала лишь 20 дивизий русской армии из 48. Для операций на Балканском театре была сформирована Действующая армия в 150 тысяч штыков. Несмотря на некоторые организационные затруднения, мобилизационные мероприятия продемонстрировали, что под руководством военного министра Д. А. Милютина русская армия сделала существенный шаг вперёд по сравнению со временами Крымской войны. Вызванные в войска резервисты часто имели солидный боевой опыт, полученный на Кавказе, в Крыму, Польше и Туркестане, — требовалось лишь «освежить» их знания и навыки. Действующая армия была сконцентрирована в Бессарабии, после чего началось томительное «Кишиневское сидение» — русские дипломаты делали последние попытки уладить Балканский кризис миром. Только 12 апреля 1877 года Россия объявила Турции войну.
Русская армия пересекла границу с Румынией и по договоренности с этой страной заняла её территорию. Главная квартира расположилась в Плоешти, куда вскоре прибыл сам император. Александр II до последнего пытался избежать войны: императора донимали тяжёлые воспоминания о Крымской войне и мрачные предчувствия. Никто не мог гарантировать, что неблагоприятная дипломатическая комбинация не повторится вновь и в борьбу не вмешаются великие европейские державы. «Я не менее других сочувствую несчастным христианам Турции, но я ставлю выше всего интересы самой России», — говорил царь Милютину. Близкие к престолу люди отмечали, что за время войны Александр II сильно постарел, а сам император был уверен, что умрёт во время войны и повторит судьбу своего отца. Отправляясь на Балканы, он впервые в жизни составил завещание.
План войны разрабатывал генерал Н. Н. Обручев — на тот момент правая рука Милютина. Обручеву, как и императору, приходилось учитывать возможное вмешательство англичан, поэтому в основу своего плана он закладывал стремительность действий: «…мы должны перейти Дунай, так сказать, мгновенно, затем — разом очутиться за Балканами, а из укреплённых пунктов брать только то, что безусловно необходимо для ограждения нашего тыла». После этого армия должна была подготовиться к «ещё более энергичной мере побуждения турок, т. е. к удару на самый Константинополь».
Интересно, что в качестве препятствий в плане фигурируют Дунай и Балканы, учитывается гипотетическое противодействие со стороны Англии и Австрии, но нет почти ни слова о турецкой армии. Кроме того, замысел Обручева был перечёркнут ещё до начала боевых действий: генералу не дали необходимого числа войск и под надуманным предлогом не назначили в штаб Действующей армии.
Русско-турецкие войны традиционно проходили главным образом в низовьях Дуная, однако в 1877 году, в соответствии с планом Обручева, высадку провели в среднем течении реки. Турки предполагали такое развитие событий, но не находили возможным серьёзно воспрепятствовать высадке, предпочитая отсиживаться в крепостях. В ночь с 14 на 15 июня 1877 года русские войска на понтонах пересекли Дунай в районе Зимница-Систово и вступили в турецкую Болгарию. В темноте завязался ожесточённый стрелковый бой, часто переходивший в штыковые схватки. Не все понтоны достигали пункта назначения: часть из них села на мель, часть была вынуждена повернуть обратно, часть турки расстреляли в упор с берега. После завершения операции одного из русских матросов нашли раненым на острове — он пробыл без воды, пищи и медицинской помощи несколько дней, но сумел выжить. Несмотря на все злоключения, Систовская переправа завершилась успешно, а потери русской армии оказались меньше ожидаемых. Успеху способствовала тщательная подготовка (к переправе начали готовиться еще в августе 1876 года) и отличная боевая выучка 14-й пехотной дивизии генерала М. И. Драгомирова.
В начале войны сорокасемилетний генерал М. И. Драгомиров считался одним из самых авторитетных русских военачальников. Неслучайно именно ему была доверена первая серьёзная операция. Хотя Драгомиров был известен как военный теоретик, преподаватель Академии Генерального штаба, специалист по тактике и боевой подготовке войск, для него многое стояло на кону. «Я возблагодарил судьбу, что наградила меня удачей переправы, — признавался он в письме жене. — Какой бы вой и гвалт поднялись бы, если бы мне пришлось окунуться в Дунай… А невероятного в этом ничего не было, на этот счёт я себе иллюзий не делал». Лагерь в Бендерах, где проходила летние занятия его 14-я дивизия, ещё до войны превратился в Мекку для сторонников новой системы подготовки войск, основанной на инициативности, сознательности и взаимовыручке. Все эти качества русских солдат и офицеров проявились в ходе Систовской переправы. 12 августа 1877 года Драгомиров будет ранен на Шипке и вывезен с театра военных действий в Кишинёв.
Русская армия вступала в Болгарию под аккомпанемент колоколов, приветствий и пламенных речей, осыпаемая цветами и подношениями. Когда первоначальная эйфория спала, стали выясняться некоторые неприятные детали. Во-первых, вместо разорённого и угнетённого края взору освободителей открылась благоденствующая страна, а болгары выглядели явно богаче русских крестьян. Болгарская торговля процветала, используя благоприятную конъюнктуру, сложившуюся после отделения от Османской империи Сербии, Греции, Валахии и Молдавии. «Экономическое благоденствие болгар — недосягаемый идеал для наших крестьян», — писал русский полковник М. А. Газенкампф. Во-вторых, война дала новый толчок этническому насилию, которое уже не было однонаправленным: в положении жертв оказалось и турецкое население. Врач С. П. Боткин признавался: «До сих пор братья-болгары для меня не симпатичны».
Перейдя Дунай, русская армия начала расходиться в трёх направлениях. 25 июня был освобожден город Тырново, древняя столица Болгарии. Через пять дней туда торжественно въехал русский главнокомандующий — Великий князь Николай Николаевич (Старший). Выбор главнокомандующего всегда является одной из важнейших проблем на войне: любой армии нужен опытный и уважаемый человек, уже доказавший свои таланты. В России был такой человек — Э. И. Тотлебен, герой обороны Севастополя, — однако назначение, казавшееся очевидным, не состоялось. Главнокомандующим был назначен брат императора. Впрочем, и этим вариантом были поначалу вполне довольны. Великий князь Николай Николаевич долгое время возглавлял гвардейские войска, был приятным и уважаемым начальником. Генерал И. В. Гурко позднее признавался:
«Каюсь, перед началом кампании я имел большие иллюзии насчёт способностей нашего главнокомандующего исполнить ту великую задачу, которую на него возложили, и спорил с теми, которые говорили, что он просто слишком глуп для того, чтобы исполнить ее удовлетворительно».
К концу войны Гурко, как и многие другие русские военачальники, переменил своё благоприятное мнение о Великом князе.
Продвигаясь вглубь вражеской территории, русские быстро поняли, что ни на одном из трёх направлений у них нет сил, достаточных для успешных наступательных действий. Николай Николаевич перешёл к стратегической обороне. 9 августа Балканская армия Сулеймана-паши перешла в наступление, пытаясь сбить русские и болгарские части с Шипкинского перевала. Четыре дня небольшой отряд генерала Н. Г. Столетова без горячей пищи, почти без воды и с минимумом патронов и перевязочных средств отражал натиск превосходящих вражеских сил, пока 12 августа не подоспели подкрепления. Шипка была воротами в забалканскую часть Османской империи и имела огромную стратегическую важность. Инициатива перешла к туркам, но ключ от Балкан остался в русских руках — ценой этого стали 6000 солдат, убитых и раненых в августовских боях на Шипке.
Большая заслуга в удержании Шипки принадлежит генералу Ф. Ф. Радецкому. В отличие от многих других полководцев той войны, Радецкий обладал солидным боевым опытом, приобретённым на Кавказе. В частности, он уверенно действовал в горах, что было крайне важно для командующего шипкинским отрядом. Радецкий пользовался поистине всеобщим уважением не только из-за военных способностей, но и в силу своей скромности и спокойной деловитости. «…да сохранит вас Бог целым и невредимым в том аде, в котором вы так доблестно стоите и другим даете силу стоять», — писал ему Драгомиров. Впрочем, обстоятельства могли сложиться иначе, и в историю не вошли бы знаменитые слова Радецкого «На Шипке все спокойно». До войны предполагалось назначить на его место старого генерала-аристократа графа А. И. Бреверна-Делагарди, давно сидевшего без дела из-за конфликта с Милютиным. К счастью, «ветер переменился», и графу Бреверну пришлось взять самоотвод — вероятно, тем самым не было принято ещё одно неудачное кадровое решение.
Судьба всей кампании целиком зависела от борьбы, разворачивавшейся вокруг города Плевны, стоявшего всего в двух переходах от мостов через Дунай. 7–8 июля на Плевну буквально напоролась бригада под командой генерал-лейтенанта Ю. И. Шильдер-Шульднера. Его неудача была воспринята скорее как досадное недоразумение, но, когда штурм 18 июля закончился аналогично, русское командование охватили панические настроения. Паренсов вспоминал:
«Укоренилось убеждение о силе турок и непобедимости их, раз они за укреплениями, о необычайном богатстве снабжения их патронами, об искусстве их в самоокапывании, одним словом — враг вырос, а мы умалились».
Третье наступление, предпринятое 30 августа, стало самой мрачной и кровавой страницей всей войны. В этот дождливый день отчаянные лобовые атаки на турецкие редуты стоили русским 15 тысяч человек убитыми и ранеными, не дав почти никаких результатов. Генерал Осман-паша, руководивший обороной города, показал всю мощь современного огня с закрытых позиций. На совете 1 сентября русское командование даже рассматривало вариант отступления за Дунай и завершения кампании — не без вмешательства Милютина от этой идеи отказались. Плевна была взята в осаду, война затягивалась. Между тем к театру военных действий подходила русская гвардия.
Единственным «светлым пятном» на общем мрачном фоне конца лета 1877 года был локальный успех генерал-майора М. Д. Скобелева, которому удалось на время взять два плевненских редута. Почему же Скобелев преуспел там, где остальные не справились с задачей? Во-первых, он готовился к наступлению гораздо тщательнее других и лично провёл рекогносцировку своего района атаки, чем нередко пренебрегали другие русские военачальники. Во-вторых, его атаки были гораздо решительнее. Скобелев выстроил свои войска в своеобразную «очередь»: бросая на вражеские редуты одну солдатскую волну за другой, он добился практически неослабевающего натиска, и в конце концов преуспел. Однако обескровленные русские части не смогли удержать взятые твердыни, к тому же подвела трагическая случайность: у войск не оказалось шанцевого инструмента, чтобы окопаться. Землю приходилось рыть манерками, штыками и даже голыми руками. Критики Скобелева — а их было немало — говорили, что взятие редутов не могло иметь серьёзных последствий и судьба Плевны решалась совсем в другом месте, но в итоге возобладал старый принцип «победителей не судят».
Руководить осадными работами в районе Плевны прибыл генерал Тотлебен. Он принял максимально осторожную программу действий: никаких штурмов — только упорная работа лопатой. 12 октября гвардейские части в ходе кровопролитных боев за селение Горный Дубняк перерезали Софийское шоссе — главную транспортную артерию осаждённой Плевны. Турки, как могли, экономили остававшиеся запасы продовольствия, предприняли отчаянную попытку вырваться из города (прорыв окончился неудачей), после чего 28 ноября сложили оружие. Их командующий был ранен. «Да, поучительна во многом нам эта кампания, — заключал цесаревич Александр Александрович в письме, — и не дай Господи нам забывать всего того, что было и что происходит. К сожалению, многие забудут всё это умышлено, если не забыли уже теперь!»
Едва ли кто-то больше радовался падению Плевны, чем защитники Шипки. Уже четыре месяца длилось их мучительное «сидение», конец которого могла приблизить только победа над Осман-пашой. Уже 26 сентября появились первые случаи обморожения, а в декабре на перевале начались настоящие стужи и снежные бураны. Самой тяжелой выдалась ночь с 16 на 17 декабря, когда в горах поднялась снежная буря, «достигавшая на верхних скалах горы св. Николая степени урагана». Солдаты, дежурившие на перевале, поднимались туда гуськом, а «офицеры не смыкали глаз, ободряя людей, и наблюдали лично, чтобы не было дремлющих; и только, благодаря такому высокому и самоотверженному исполнению долга при 12 [градусах] мороза на позиции и 20 [градусах] на верхних скалах, охватываемых со всех сторон порывами ветра, удалось спасти людей от замерзания, хотя ознобившихся не мало; но все это легкие ознобы носа, щек, ушей и пальцев».
Теперь, когда Плевна была взята, встал вопрос, что делать дальше. Генерал-лейтенант А. Р. Дрентельн, отвечавший за снабжение и опасавшийся, что прокорм 400-тысячной армии зимой вызовет большое затруднение, уже строил планы по отводу части войск обратно на румынский берег. «Нельзя же зимою двигаться через Балканы», — аргументировал своё мнение Дрентельн. Того же мнения придерживался и Радецкий. Однако именно эти аргументы (трудности зимовки в Придунайской Болгарии и необходимость выручить шипкинцев) наряду с финансовыми и политическими соображениями служили аргументом сторонников перехода Балкан: главнокомандующего, Милютина и Скобелева. «Перейдём, а не перейдём, так умрём со славою», — повторял последний. Их мнение возобладало, и русская армия двинулась в горы тремя отрядами. 13 декабря начали переход основные силы под командой генерала И. В. Гурко, в ночь с 16 на 17 декабря отряд потерял обмороженными более 800 человек, из них 53 замерзли насмерть.
Среди героев 1877 года, возможно, самым неоднозначным является генерал И. В. Гурко. Рисковавший остаться во время войны без дела, он был вызван из Петербурга летом 1877 года по личному распоряжению Великого князя Николая Николаевича для командования Передовым отрядом. Эту должность Гурко получил в обход многих старших начальников. В ходе Забалканского набега генерал несколько раз разбил турок, но вскоре был вынужден отступить перед превосходящими вражескими силами (под его командованием находилось всего 10–12 тысяч человек). Под Плевной Гурко принял командование гвардией, с которой вскоре взял Горный Дубняк и соседние укрепления, понеся большие потери. Переход Балкан и занятие Софии укрепили его репутацию славного и решительного командира — для доброжелателей, человека, не считающегося с жизнями солдат, — для врагов среди русского офицерства. После войны Гурко стал командующим Варшавским округом и, придавая большое значение своему опыту перехода через Балканы, изнурял подчинённые ему войска зимними полевыми учениями.
23 декабря через труднодоступный Траянский перевал с небольшим отрядом двинулся генерал-лейтенант П. П. Карцов, а на следующий день свой путь по соседним перевалам начали две колонны из отряда Радецкого. Русские войска должны были атаковать турецкий лагерь в Шейнове и Шипке одновременно 27 декабря, однако синхронного удара не получилось. Колонна генерал-лейтенанта князя Н. И. Святополк-Мирского ударила вовремя, а колонна Скобелева запоздала. Мирский попал в весьма тяжёлое положение, и Радецкий, наблюдавший за боем и не имевший сведений от Скобелева, был вынужден бросить в лобовую атаку изнурённый шипкинский гарнизон. За первые 15–20 минут атакующие потеряли более 1500 человек, но тут подоспел отряд Скобелева, который нанес туркам решающий удар, и 28 декабря к 15:00 они подняли белый флаг. Военный историк А. А. Свечин писал: «Нам удалось завершить шипкинское сиденье маленьким Седаном».
Окончательное поражение туркам было нанесено 3–5 января 1878 года под Филиппополем, после чего русские начали стремительное преследование разбитого противника, докатившееся до стен турецкой столицы. Опасаясь вмешательства европейских держав, русское правительство не решилось ввести войска в Константинополь, а затем пошло на пересмотр Сан-Стефанского мирного договора. 13 июня 1878 года открылся Берлинский конгресс, на котором территориальные приобретения Болгарии, Черногории и Сербии были урезаны. Россия получила лишь Южную Бессарабию и закавказские города Карс, Батум и Ардаган. Босния и Герцеговина, из-за которой начался Балканский кризис, вскоре была оккупирована Австро-Венгрией, а результаты берлинских соглашений вызвали недовольство как в России, так и среди балканских христиан. «На мой взгляд, общее настроение духа мрачное. Впереди войска ничего не видят, исключая возвращения в Россию и притом далеко не триумфаторского», — писал из Сан-Стефано генерал-майор Д. П. Дохтуров.
Общие потери русской армии составили около 80 тысяч человек, из которых более 20 тысяч погибли в боях или умерли от ран. Итог войны для многих её участников выглядел следующим образом: на одной чаше весов — мужество и героизм простых солдат, на другой — ошибки командования, нераспорядительность в тылу и неспособность дипломатов отстоять интересы России. Солдаты сумели преодолеть непролазную бессарабскую грязь, выдержать палящий болгарский зной и суровые балканские метели. Разбив сильного врага, они добыли лавры Скобелеву, Гурко, Радецкому, Драгомирову и кровью искупили ошибки других русских военачальников.
Комментарии к данной статье отключены.