«Нейтральные» эсэсовцы: разрушение мифа

В конце 2013 года в журнале «Современная европейская история», который издаёт Кембриджский университет, была опубликована статья швейцарского исследователя доктора Мартина Гутманна. Работа посвящена переосмыслению феномена добровольцев войск СС из нейтральных стран. В качестве примера автор взял Данию, Швейцарию и Швецию. Первая, хотя и была оккупирована, до 1943 года сохранила немалую автономность. Известно, что у власти в этой стране даже при нацистах сидело старое социал-демократическое правительство, т.е. выбор лиц имел более широкие рамки, чем, скажем, в оккупированных Норвегии или Бельгии.

Видение проблемы Гутманном таково. После войны в Западной Европе сложился миф «пассивного сопротивления»: Европа долго была под нацистами, все так или иначе хоть в какой-то мере сотрудничали или взаимодействовали с оккупантами, вели частную жизнь. Боевое сопротивление, с оружием в руках, было ничтожно мелким, оккупация в скандинавском регионе, по сравнению с другими странами (не говоря уже об СССР), была сравнительно терпимой. Поэтому в обществе и появилось такое вот красивое представление о самом себе, по сути — самооправдание. Мол, «мы ничего предосудительного не совершали, согласны не были, ни в какой мере не сотрудничали».

Для любого исторического мифа всегда нужен образ врага, от которого будет вестись отстройка своей идентичности. Его нашли в тех, кто не только не присоединился к Сопротивлению, а пошёл служить в нацистские структуры или даже уехал на фронт. Практически сразу после войны к отдельным судьбам этих «нацистских пассионариев» было приковано внимание. Описываемые судьбы были непоследовательны, как и их носители, из чего сразу был сделан вывод о том, что все, кто собрался под флагами нацистов и был из формально нейтральных стран, были именно такими – уголовники, отщепенцы и маргиналы.

Позже, в 80-е, историки войск СС ненароком это дело лишь закрепили, выделяя биографические примеры и в среднем дробя анализируемый контингент на две категории: «социально неблагополучные» и «фанатики». Обе категории сами по себе были призваны объяснять сделанный выбор и мотивацию в годы войны, т.е. глубокий биографический анализ и не требовался («Ну чего ещё ждать от таких персонажей?»). В качестве доказательной базы были взяты, в том числе, и немецкие документы и статистика СС.

Проблема, как пишет Гутманн, заключается в том, что нацистам, в среднем, было неважно, какова была мотивация волонтёра; на первом этапе им был важен лишь сам факт записи в формирование. Это значит, что такие документы не могут составить доказательной базы и не могут быть использованы для оценки мотивации и реконструкции социального образа «среднего» волонтёра. Вторая проблема: при изучении феномена добровольцев СС из нейтральных стран не учитывались документы из архивов самих стран и частные источники (переписка, дневники). Опыт показывает, что полиция Швейцарии и Швеции вполне себе «пасла» таких одиночек и как раз с помощью этих документов можно попробовать определить истоки их выбора.

По словам Гутманна, научная постановка вопроса в Европе начала меняться лишь недавно. Во второй половине 2000-х вышли объективные и глубокие исследования, посвящённые биографиям отдельных лиц, добровольцев войск СС из скандинавского региона. Оказывается, что фанатизм сам по себе или склонность к радикализму не отменяли интеллектуальной рефлексии и сложного внутреннего мира. Так, в 2004 году вышла работа двух историков о норвежском офицере войск СС Пере Имерслюнде. Несмотря на крайнюю убеждённость в ультраправых идеях (Пер состоял в более радикальной и малочисленной норвежской нацистской партии) и участие в войне на стороне нацистов, сам по себе персонаж был типичным норвежцем, талантливым писателем и интеллектуалом. В 2008 году вышла подробнейшая биография самого популярного командира датских формирований СС, российского датчанина Кристиана Фредерика фон Шальбурга. В Дании книга произвела фурор и стала бестселлером, который широко обсуждался. Убеждённый нацист, один из символов местного коллаборационизма, само имя которого является нарицательным и зловещим, оказался респектабельным, изобретательным и влиятельным датским офицером, аристократом и, что особенно неудобно, другом королевской семьи.

Так кто же он такой, этот «доброволец-нейтрал», предоставивший свои физические и психологические ресурсы для службы нацизму? При исследовании и сравнении биографий, Гутманн пришёл к выводу, что единственной характеристики, одной черты, присущей всем акторам, нет; скорее, есть набор схожих социальных характеристик. «Доброволец-нейтрал» чаще был выходцем из семьи среднего или обеспеченного класса (порядка 75% примеров относятся к этим категориям). До войны он был крепко вписан в общество, полностью социализирован. Некоторые добились постов в армии, государственных структурах, стали известными писателями, журналистами. Лишь после войны – в швейцарском случае, уже во время её – они стали маргиналами из-за уголовных дел в связи со своим нацистским прошлым. В «нейтрале» была сильна склонность к приключениям и путешествиям. Сочетание некоторого авантюризма и ярко выраженного интеллектуализма было наиболее характерно для этой когорты, причём, как отмечает Гутманн, эта связка не ограничивается несколькими случаями.

Так, известнейший датский коллаборационист Флемминг Хельвег-Ларсен до войны объездил Южную Америку, был автором нескольких популярных книг и множества статей, был прекрасно образован, знал несколько языков и очень ценил Хемингуэя, работы которого переводил. Швед Фольке Нистранд был известным автором. Швейцарский адвокат Хайнрих Бюлер работал на самой престижной и дорогой улице в Цюрихе, Банхофштрассе. Датский офицер СС Кнуд Бёрге Мартинсен был одним из лучших выпускников в своём офицерском классе в 30-е, а позже был приглашён в самую престижную Датскую академию генштаба. Уже упомянутый Шальбург служил в элитной Королевской гвардии и считался одним из лучших её представителей; его понимание военного искусства на годы вперёд оказало влияние на подготовку пехотинцев в датской армии. Шутка ли: даже те датчане, кто в годы войны с оружием в руках сопротивлялись нацистам, после войны говорили, что он был чуть ли не самым лучшим офицером из тех, кого они встречали за всю свою жизнь. Шведский офицер СС Ёста Борг, как и Шальбург, служил в Королевской гвардии своей страны.

В военных характеристиках, как дома, так и уже в Германии (к примеру, в офицерских школах СС), средний «нейтрал» описывается как глубоко амбициозный, самоуверенный, ищущий тип «искателя приключений», который всегда готов к действию. Выделялся и момент среднего уровня образования: в большинстве своём, они имели высшее образование (что для 30-40-хх годов было привилегией). При своей работе Гутманн проанализировал более 300 личных дел; более 10 из анализируемых персоналий имели степень докторов наук. Те, кто не имели возможности обучаться, как Ёста Борг, выходец из небогатой средней семьи, пробивались «наверх» сами, благодаря своим личным качествам, упорству и любознательности. Некоторые, как Борг и Мартинсен, преуспели настолько, что перешли из одного (более низкого) социального класса в другой.

Непосредственно уже в офицерском корпусе СС, куда многие из «нейтралов» смогли пробиться, их уровень подготовки и социальный фон был выше, чем у их сослуживцев из числа немцев, что отмечал даже начальник Главного управления СС Готтлоб Бергер. Именно «буржуазное окружение и сытая жизнь» для многих из них были мотивирующим фактором, от которого они морально отталкивались, направляясь в войска СС.

Любопытным и характерным является интерес к окружающему миру, выражавшийся в частых путешествиях, изучении языков, обучении за рубежом, чтении мировой литературы, сочетавшийся с политическим ультраправым мотивом. Последнее, безусловно, ограничивало их открытость миру, но не исключало её полностью. Гутманн приводит целый ряд примеров, когда будущие «нейтралы»-эсэсовцы поездили по миру и свободно говорили на нескольких языках. Сын профессора, швед Сигурд Бэклунд за три года посетил 15 стран и свободно говорил на четырех языках. Его соотечественник Ханс-Каспар Крюгер, помимо шведского и немецкого, говорил на английском, французском, испанском и русском. Швейцарец Хайнрих Вайхлин объездил 15 стран в 20-е и 30-е во время написания своей докторской и работал в качестве журналиста. В офицерских школах СС эти языковые возможности «нейтралов» были оценены и отмечены в характеристиках: в выпускном классе шведа Бэклунда из 21 офицера 11 говорили на двух и более языках.

Идеологически «нейтралы» не замыкались лишь в своей нации, скорее, представляя себе «Европу наций» в качестве желаемого идеала. У них была двойственная идентичность: они видели себя как представителей своего сообщества («первый среди равных») и себя как членов мега-сообщества в виде европейских народов (можно было бы назвать это «правым интернационалом»). Они не стремились воспринимать германский нацизм как панацею и копировать его на своём уровне (хотя это и было в том или ином случае); скорее, они видели пан-европейский нацистский вариант как единственную и назревшую альтернативу двум политическим и культурным «угрозам», с Востока (большевизм) и Запада (либерализм).

Выходит, убеждённые нацисты из числа граждан нейтральных стран не были просто тупоголовыми «деревянными солдатами», безумцами, фанатиками, представителями социального дна? Гутманн пишет, что, даже совершая военные преступления на германо-советском фронте, они (как Имерслюнд) оправдывали их для себя сложной логической системой и вписанными в неё идеологическими аргументами, что само по себе не подтверждает мнений об интеллектуальной неглубине персонажей, и, разумеется, никак не отменяет их виновности в преступных деяниях. Ясно одно: коллаборационисты из нейтральных стран, которые добровольно ехали на фронт, воевали против Красной Армии и участвовали в расстрелах евреев (как пишет Гутманн, примеров последнего достаточно), сами по себе противоречат образу нейтралитета и «пассивного сопротивления всей страны». В одной Дании добровольцев для СС нашлось от 6000 до 8000, в то время как к Сопротивлению примкнули лишь около 1000 человек.

Выводы автора могли бы показаться кому-то в лучшем случае сомнительными, если бы не солидная источниковая база. Для своей работы Гутманн объехал 7 стран и посетил 19 архивов. Помимо этого, о его открытии написали в историческом журнале, издаваемом Би-Би-Си (http://www.historyextra.com), в датской Jyllands-Posten (http://www.jyllands-posten.dk), также он выступал на радио «Голос России» (http://german.ruvr.ru). Плюс сама по себе публикация в Кембридже. Всё это должно в некоторой мере успокоить тех, кто будет склонен видеть ревизионизм в таком сложном сюжете западноевропейской истории.

Безусловно, обществу в трёх указанных европейских странах будет тяжело отказаться как от красивого мифа о самом себе, так и от такого видения проблемы, где их сограждане, служившие нацистам, априори являются глуповатыми париями из неблагополучных семей. Как признаёт сам Гутманн, расставание с этим историческим конструктом само по себе ставит неудобный вопрос: «Как так вышло, что интеллектуальные и перспективные молодые люди добровольно пошли под стяг со свастикой? Почему такие люди присоединились к преступной войне?» Ответа пока нет.

Это значит лишь то, что европейцам – да и им ли одним? – придётся в очередной раз задуматься о полноте исторической памяти. К неудобству некоторых, часто бывает так, что наука, опережая события, ненароком рушит устоявшиеся мнения и другие лакированные представления о блистательном прошлом.