«Большии слухи» из-за рубежа

Переговоры о мире между Москвой и Вильно, проходившие в 1566–1567 годах, не принесли ожидаемых результатов. Ни перемирия, ни тем более «вечного мира» подписать не удалось: стороны выдвигали заведомо неприемлемые для «партнёра» требования и, естественно, найти компромиссное решение, которое удовлетворило бы всех участников, оказалось невозможным. Впрочем, а хотели ли Москва и Вильно действительно заключить мир? Идти на уступки тогда, когда перевес в войне (хотя бы по очкам) был на твоей стороне — нет, на такой мир в Москве были решительно не согласны. Но и в Вильно отнюдь не считали, что всё пропало и надо сдаваться на милость победителя. Отдельные частные победы, которые порой одерживали в «малой» войне на линии соприкосновения литовцы и помогавшие им поляки, питали надежды Литвы на реванш. Один удачный поход мог всё изменить.

На границе тучи ходят хмуро

Работа о тайной войне в годы войны Полоцкой (1562–1570) ещё не написана, да и вряд ли появится в обозримом будущем. Однако эта страница истории русско-литовского противостояния весьма и весьма любопытна. Дошедшие до нас отрывочные сведения позволяют утверждать, что пограничным литовским старостам и державцам (не всем, конечно, но некоторым совершенно точно: например, Филону Кмите, сидевшему в Орше, и Станиславу Пацу из Витебска) удалось организовать достаточно эффективную разведывательную сеть по ту сторону границы. Агенты исправно снабжали их сведениями о намерениях московитов и передвижениях царских ратей.

По весне 1567 года от наводнивших русское пограничье литовских «шпегков» всё нараставшим потоком стали поступать известия о военных приготовлениях московитов. Если верить донесениям, приготовления эти приобретали всё более и более угрожающий характер. 1 апреля великий литовский гетман Григорий Ходкевич отписывал брацлавскому воеводе князю Роману Сангушко, исполнявшему обязанности польного гетмана, что неприятель намерен поставить новые замки в ряде спорных мест.

«Тот неприятель подлуг звыклости свое зрадливе панство Его Кролевское Милости поседати и замки на отчизне Его Кролевское Милости будовати змыслил и росказал, то есть в Лукомли, а на Саре», —

сообщал гетман князю и добавлял, что для этих работ в Полоцк нагнали видимо-невидимо посохи.

Прошло три недели. В новом письме великий гетман извещал всё того же адресата:

«Тые новины около умыслу того неприятеля не только не отменяют, але еще што и день слухи большии оттоль там з окраины доходят».

А что это были за «большии слухи», Ходкевич писал дальше. По его словам, с московской стороны «люд немалый, ездный, пеший и посоха на Нищи и на Уле зобрана», и этот собранный посошный люд «дерево вжо от килка недель готует, хотячи замки свои на кгрунте короля Его Милости». А замки эти, продолжал гетман, неприятель намерен поставить в Чашниках, «на Сорице, у пяти милях от Витебска», на реке Саре, «у миле от Дрысы» и «на устьи реки Сволны, где впадывает у Дрису реку, в трех милях от замку Дрисы».

23 июня Ходкевич писал всё тому же Сангушко, что, со слов витебского воевода Станислава Паца, «люди Московские, яко пешие, так ездные на тых часех выходили з Озерищ, огледаючи границою Озерицкою от Витебска городище врочищом на Болицку и на Тесте» и, по слухам, хотят ставить там свои крепости. Кроме того, засланные Пацем «шпегки» сообщали, что московиты «огледали конца врочищом Городка, который Городок ест село на границе Витебской и Озерицской и в борзде замок будовати хочут».

Однако все эти известия о намерениях московитов закрепить за собой спорные территории, построив на них свои замки, спустя месяц померкли на фоне новых вестей с востока. 26 июля 1567 года оршанский староста Филон Кмита сообщал Роману Сангушко, опираясь на слова своих «шпегков»:

«В тых часех до Полоцка тридцать тисеч войска князя великого потегнуло з делы, а до Улы девять тисеч и к тому дей в Можайских полях собрал и положил люд великий, сам (великий князь — прим. авт.) поготову есть и тые дей дела (то есть артиллерию — прим. авт.), которыя по взятю Полоцком заставил на Холмце (в Холме — прим. авт.), выпровадити и вже к поли поготову казал».

Так что же задумал московский великий князь? На этот вопрос Кмита отвечал, что неприятель ждёт вестей от своих послов, которые вот-вот должны были приехать в Гродно. Если переговоры не увенчаются успехом, великий князь намерен со всей ратью и нарядом двинуться прямым ходом на Ригу.

Не прошло и недели, как Кмита поспешил «обрадовать» князя Романа новой вестью. Служебный человек бывшего полоцкого воеводы Станислава Довойны, некий Торгоня, ездил в Москву и вернулся оттуда с четырьмя письмами Ивана Грозного к Сигизмунду II. Вместе с теми письмами Торгоня, писал дальше Кмита, привёз вести о военных приготовлениях царя.

«Сам дей князь великий есть на Москве, люд збирает и отсылает весь до Лук Великих», — сообщал служебный. А ещё великий князь, продолжал он, «наряд увесь, стрелбу выслал з Холмца до Дмитрова, и казал дей всего в двое готовить, куль и порохов, ниж под Полоцком было». Но и это не всё. По словам Торгони, Иван приказал доставить к нему бывшего ливонского магистра Фюрстенберга, захваченного в плен в 1560 году во время взятия Феллина, и «показует дей ему великую ласку; которого за присегою его з иншими Немцами мает слать до Рыги, а сам за ним зов сим нарядом тегнути хочет». Если же поход на Ригу не получится, завершал своё сообщение Довойнов человек, то Иван намеревался предпринять поход на Витебск.

С началом осени грозные признаки готовящегося московского наступления стали обретать всё более явственные очертания. 14 сентября 1567 году диснянский староста Б. Корсак сообщал польному гетману, что взятый в плен московский служилый человек на допросе показал: государь пока находится в Москве, но приказал войску собираться в Полоцке на день святого Николая зимнего, то есть 6 декабря. Кроме того, продолжал староста, Иван велел собрать посошных людей под наряд общим числом 40 000 человек.

Прошло ещё полторы недели, и великий гетман сообщил Сангушко:

«Неприятель Его Кролевской Милости, князь великий Московский, насадивши злый умысл свой на панство господаря Его Милости, никоторого перемиря через послов свои з Его Кролевскою Милостью не постановил, але зо всими силами своими при границах есть готов, о чом нам по достатку есть ведомо».

Предвидя угрозу с востока, Ходкевич наказывал Сангушко, чтобы тот

«у великой осторожности будучи, уставичную, а певную сторожу на местцах небезпечных, порозумеваючи и откуль бы се приходу неприятелского сподеваючи, мети казать рачил и теж беручи от шпегков ведомость, где и куды и в которую сторону войска неприятелские окорочати ся будут, ведомость певную, в скок без кождого мешканя давать бы Ваша Милость до Его Кролевской Милости и до мене к войску казать рачил, постерегаючи того, якобы за каким несплошенством люд неприятелский в панство Его Милости господарьское не вторгнул и шкоды, а плену не учинил».

Московские сборы

Беспокойство литовских воевод и должностных лиц на линии соприкосновения отнюдь не было случайным. Официальное московское летописание сохранилось лишь до осени 1567 года, а разрядные записи за конец того же года отличаются немногословием, однако кое-что нам всё же известно.

Разряды сообщают:

«Лета 7076-го сентября в 3 день приговорил государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии поход свой и сына своего царевича князя Ивана Ивановича против своево недруга литовсково короля».

Этот «приговор» запустил в действие московскую военную машину. Передвижения войск, наряда и обозов, сбор посошных людей, своз запасов провианта и фуража в приграничные города и крепости не могли не заметить литовские «шпегки» и прочие «доброхоты», в немалом числе находившиеся в приграничной зоне и на русско-литовской линии соприкосновения на Полоччине и в Ливонии. В агентурной разведке литовцы, пожалуй, превосходили русских на протяжении всей войны. Собранная информация поступала к старостам и державцам восточных и северо-восточных замков и городов, а от них ложилась на стол великому гетману, его помощникам и коллегам. К примеру, 28 сентября уже известный нам оршанский староста Филон Кмита доносил польному гетману, что отправленные им на порубежье заставы сообщали о прибытии в Смоленск немалого числа московских ратных людей. Правда, продолжал он, установить, куда они двинутся дальше, пока не удалось, но он над этим работал.

Спустя несколько дней у старосты появились новые сведения, которыми он поспешил поделиться с князем Романом. По словам Кмиты, в Оршу явились беженцы из пограничного села Любавичи. Они сообщили, что их приятели в Смоленске поведали им: московские служилые люди, дети боярские, стрельцы и казаки, на Покров, то есть 1 октября, собираются выступить в поход в литовские пределы, но куда именно — об этом их знакомцы не сказали. Чтобы разузнать доподлинно, что и как, писал дальше Кмита, он намерен послать на границу своих людей с заданием взять «языка». Великий же гетман тем временем сообщал Сангушко, что по сведениям московского перебежчика, некоего сына боярского Фёдора Дмитриевича,

«дела (то есть пушки — прим. авт.) тые вси, которые были под Полоцком, болший весь наряд, з Старое Руси рушил ся сезде ку нам и на самого дей князя великого везде житницы записуют (московские воеводы немалое значение придавали организации и правильному снабжению своих полков, и сбор провианта и фуража в больших количествах служил надёжным признаком подготовки большого похода — прим. авт.) а сам князь великий з войском до Лук будет».

Из этих сообщений видно, что, вскрыв военные приготовления Москвы, литовская разведка всё никак не могла получить точные сведения о том, куда намеревается идти войной московский государь. Более подробно об этом говорят русские источники.

Согласно разрядным записям, русские служилые люди собирались в нескольких местах: в Боровске (куда съезжались ратники, собравшиеся перед тем в Коломне и Серпухове), Дорогобуже, Смоленске и Ржеве. Из этих пунктов сбора воеводы, которым было поручено встречать здесь съезжавшихся «на дело государево и земское» служилых, должны были вместе с ними выступить в Великие Луки — город и крепость, где по уже установившейся традиции сосредотачивались полки, готовые выступить в поход против литовцев. Руководить ратью должны были именитые и «дородные» воеводы, первые лица в русской военной иерархии: князья И.Ф. Мстиславский, один из трёх «столпов государства», и И.А. Шуйский, «принц крови». Из Великих Лук И.Ф. Мстиславский с собранными ратными людьми должен был двинуться во Дворцы на Новгородчине, где его ожидал Иван Грозный.

Сам Иван во главе блестящей свиты выступил из Москвы 20 сентября и сперва отправился к Троице-Сергиеву монастырю, а оттуда 23 сентября пошёл на Тверь. Здесь к нему должен был присоединиться его двоюродный брат — удельный старицкий князь Владимир Андреевич со своими людьми. Царя сопровождал его полк во главе с князем М.Т. Черкасским, с тремя дворовыми воеводами и восемнадцатью сотенными головами. Видимо, вместе с государем в Тверь и далее ко Дворцам должно было выступить и опричное воинство. Разделённое на три полка, оно с Троицына дня (в 7075, или, по нашему летосчислению, в 1566–1567, году он пришёлся на 18 мая) стояло в Вязьме и Ржеве. Теперь настал его черёд поучаствовать в походе против государева недруга.

Оценить численность московского войска сложно, поскольку подробной росписи полков с указанием их числа и количества сотенных голов не сохранилось. Однако по аналогии с другими походами того времени можно предположить, что опричная рать вместе с Государевым полком, с учётом примерно 1000–1500 стрельцов, насчитывала 8000–9500 конницы и пехоты. Ещё порядка 10 000–12 000 «сабель» и «пищалей» должен был привести князь Мстиславский. С артиллерией, служилыми татарами и прочими инородцами численность царского войска в этом походе могла достичь, по нашим оценкам, примерно 25 000 ратных людей (без учёта кошевых и посошных) и до 100 артиллерийских орудий «болшого», «середнего» и «малого» наряда.

Сборы литовские

А что происходило в это время по ту сторону рубежа? Как собиралось на войну литовское воинство? Сигизмунд II Август, король польский и великий князь литовский, 14 апреля 1567 года писал киевскому каштеляну Павлу Сапеге:

«Тот неприятель (Иван Грозный — прим. авт.) и послов свои до нас шлет, але замков на кгрунте нашом от него побудованных не отступил, и еще к посягненью от панства нашого таковых же замков люди немалые отправил».

По этой причине, продолжал король, «чого же болше терпети не хотечи, складаем збранье войска местцо певное у Молодечно». Сапега должен был «сам, особою своею, конно и збройно, с почтом своим ездным и пешим, ничим не отступаючи от постановленья и ухвалы соймовой и во всем водлуг того заховываючися, у войско на тое местцо назначоное тягнул…».

Аналогичные «военные листы» были разосланы другим магнатам и по поветам для объявления тамошней шляхте. Всем обязанным службою надлежало явиться «конно и збройно, с почтом своим ездным и пешим» на военные сборы в Молодечно к 17 мая 1567 года. Однако по устоявшейся традиции магнаты со своими почтами и поветовая шляхта съезжались ни шатко ни валко. И то правда: если король не спешил выполнять данное на сейме обещание возглавить посполитое рушение, то и шляхта не видела веских причин торопиться на сборы. Великий гетман Григорий Ходкевич в письме Роману Сангушко от 15 августа 1567 года с горечью констатировал:

«Без еханья королевского, кгдыж то им было рецесом соймовым (…) жадным обычаем так с панов, яко и с поветников не рушитися хотели, што се снать по них и дознало, же мешкаючи мне час немалый у Красном Селе, не был на пописе нихто, одно толко з горсть калек приехало было и тые ся зась по утеханью моем здеся, до короля Его Милости, проч розехали».

Лишь когда в сентябре стало известно, что король вот-вот покажется в военном лагере, начали съезжаться магнаты и шляхта. Среди прочих панов 20 сентября 1567 года явился на сборы и князь Курбский. С пожалованных ему королём имений он выставил в поход 80 «коней», снаряжённых «по гусарску», то есть имевших в качестве основного вооружения копья и щиты-тарчи, а также 100 «коней», экипированных «по казацку», с саадаками и саблями, и 58 пехотинцев с ручницами. Основная масса шляхтичей съехалась в войско лишь во второй половине сентября и октябре того же года.

Относительно численности литовской рати оценки исследователей расходятся. Белорусский историк А.Н. Янушкевич полагал, что только посполитого рушения собралось 27 000–28 000 человек. К ним следует прибавить наёмников (если верить цифрам в частной литовской переписке того времени, их было около 4000 всадников и около 5000 пехотинцев) и более сотни артиллерийских орудий: 95 осадных, полевых и «огнеметательных» в самом войске и некоторое количество в панских почтах. Польский историк М. Плевчиньский приводит ещё бо́льшие цифры. По его подсчётам, посполитого рушения было 30 000, ещё 12 000 состояло в королевской наёмной коннице и пехоте, в том числе почти 2500 польской надворной конницы, а также 5000 наёмной литовской конницы и пехоты — итого 47 000 конных и пеших воинов.

В любом случае, в распоряжении Сигизмунда осенью 1567 года было никак не меньшее войско — а скорее всего, и большее (причём существенно больше, чуть ли не вдвое, если принять на веру данные М. Плевчиньского, которые, впрочем, на наш взгляд, существенно завышены), чем у Ивана Грозного. И это войско, видя в полевом лагере короля собственной персоной, было настроено по-боевому и жаждало реванша.

---

Литература и источники:

1. Веселовский, С.Б. Синодик опальных царя Ивана, как исторический источник / С.Б. Веселовский // Проблемы источниковедения. — Сб. III. —М.-Л., 1940.
2. Ерусалимский, К.Ю. Ливонская война и московские эмигранты в Речи Посполитой / К.Ю. Ерусалимский // Отечественная история. — 2006. — № 3.
3. Зимин, А.А. Опричнина / АА. Зимин. — М., 2001.
4. Любавский, М.К. Литовско-русский сейм. Опыт по истории учреждения в связи с внутренним строем и внешнею жизнью государства / М.К. Любавский. — М., 1900.
5. Любавский, М.К. Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно / М.К. Любавский. — СПб., 2004.
6. Скрынников, Р.Г. Царство террора / Р.Г. Скрынников. — СПб.,1992.
7. Флоря, Б.Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI — начале XVII в. / Б.Н. Флоря. — М., 1978.
8. Хорошкевич, А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века / А.Л. Хорошкевич. — М., 2003.
9. Янушкевич, А.Н. Ливонская война. Вильно против Москвы: 1558–1570 / А.Н. Янушкевич. — М., 2013.
10. Янушкевіч, А. Нявыкарыстаныя шанцы рэваншу: ВКЛ у канцы Інфлянцкай вайны 1558–1570 г. / Андрэй Янушкевіч // Беларускі гістарычны агляд. — Т. 15. Сш. 1–2. — 2008.
11. Bodniak, St. Z wyprawy radoszkowickiej na Moskwę w r. 1567/8 / St. Bodniak // Ateneum Wileńskie: czasopismo naukowe poświęcone badaniom przeszłości ziem Wielkiego X. Litewskiego. — R. 7. Z. 3–4. — Wilno, 1930.
12. Piwarski, K. Niedoszla wyprawа t.z. Radoszkowicka Zygmunta Augusta na Moskwę (Rok 1567–68) / K. Piwarski // Ateneum Wileńskie. Czasopismo naukowe, poświęcone badanio przeszłości ziem W.X. Litewskiego. — R. IV. Z. 13. — Wilno, 1927.
13. Piwarski, K. Niedoszla wyprawа t.z. Radoszkowicka Zygmunta Augusta na Moskwę (Rok 1567–68) / K. Piwarski // Ateneum Wileńskie. Czasopismo naukowe, poświęcone badanio przeszłości ziem W.X. Litewskiego. — R. V. Z. 14. — Wilno, 1928.
14. Plewczyński, M. Wojny I wojskowość polska w XVI wieku / М. Plewczyński. — T. II. Lata 1548–1575. — Zabrze, 2012.
15. Выписка из посольских книг о сношениях Российского государства с Польско-Литовским за 1487–1572 гг. // Памятники истории Восточной Европы. — Источники XV–XVII вв. — Москва-Варшава, 1997.
16. Книга посольская метрики Великого княжества Литовского, содержащая в себе дипломатические сношения Литвы в государствование короля Сигизмунда-Августа. — Т. I. (с 1545 по 1572 год). — СПб., 1845.
17. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью // ПСРЛ. — Т. XIII. — М., 2000.
18. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. — Т. III (1560–1571) // СбРИО. — Вып. 71. — СПб., 1892.
19. Попис войска литовского 1567 г. // Литовская метрика. — Отдел первый. Часть третья: Книги Публичных Дел. Переписи войска Литовского. — Петроград, 1915.
20. Разрядная книга 1475–1598. — М., 1966.
21. Разрядная книга 1475–1605. — Т. II. Ч. I. — М., 1981.
22. Разрядная книга 1550–1636 г. — Т. I. — М., 1975.
23. Шлихтинг, А. Новое известие о России времени Ивана Грозного / А. Шлихтинг // Гейденштейн, Р. Записки о Московской войне (1578–1582). Шлихтинг, А. Новое известие о России времени Ивана Грозного. Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. — Рязань, 2005.
24. Штаден, Г. Записки о Московии / Г. Штаден. — Т. 1. — М., 2008.
25. Kronika Marcina Bielskiego. — T. II. — Sanok, 1856.