Весеннее затишье на Миус-фронте

Выдержав напряжённые бои в конце декабря 1941 года, словацкая Подвижная дивизия постепенно втянулась в рутину позиционной войны на южном участке советско-германского фронта.

К началу февраля 1942 года служба Подвижной дивизии обрела определённый ритм. На первой линии находились три батальона, а четвёртый по ротации отправлялся на отдых в район Надёжный — Карповка, в 30 км от линии фронта. В Белояровке, в церкви, закрытой в своё время советской властью, полевые капелланы проводили богослужения. Для обеспечения необходимых санитарно-гигиенических норм были развёрнуты две дезинфекционные станции, работали бани. Ряд военнослужащих получили словацкие и немецкие награды. Среди них был и комдив — генерал Августин Маляр, 6 февраля 1942 года первым среди словацких военнослужащих удостоенный Рыцарского креста (звание генерала 2-го ранга ему присвоили 1 января 1942 года).

Передислокация

13 февраля 1942 года Подвижная дивизия получила приказ передать свой участок фронта 5-й дивизии СС «Викинг» и занять часть участка 1-й горной дивизии. По сути, дивизия перемещалась несколько севернее: прежняя северная разграничительная линия её позиций стала южной, а новая северная граница проходила по линии Петровский — перекрёсток севернее Степановки — высота 139. Передислокация состоялась 14-16 февраля. Одновременно дивизия перешла из подчинения 14-го моторизованного корпуса в состав 49-го горного корпуса (также входившего в 1-ю танковую армию). Помимо Подвижной дивизии, этот корпус включал две дивизии вермахта: 4-ю горную и 198-ю пехотную.

Новые позиции Подвижной дивизии находились в 700-1000 м от западного берега Миуса и располагались на пересечённой оврагами равнине, примерно в 3 км переходившей в небольшую возвышенность. Они были менее удобны, чем прежние позиции, поскольку здесь крутой восточный берег Миуса возвышался над западным примерно на 60 м, постепенно переходя в возвышенность высотой 200 м. Благодаря этому словацкие позиции отлично просматривались и простреливались с советских. Словацкую артиллерию пришлось разместить в 3 км от линии фронта, в долине речки Ольховчик.

Общая ширина участка Подвижной дивизии составляла 12 км — немало для соединения, значительно уступавшего типичной дивизии вермахта. Несколько облегчало ситуацию наличие в предполье минных полей и проволочных заграждений, установленных ранее горными стрелками. Также имелось достаточное количество хорошо обустроенных блиндажей.

Ввиду особенностей рельефа позиция разделялась на два участка — северный и южный. На первом расположились I/20-й и I/21-й пехотные батальоны, поддерживаемые 11-й и 20-й батареями горных орудий, а также 3/11-й артбатареей, на втором — II/21-й батальон, 21-я батарея горных орудий и 2/11-я артбатарея. Резерв составляли II/20-й пехотный батальон, 11-й разведывательный дивизион и 5/11-я батарея, а также приданный дивизии 844-й тяжёлый артдивизион вермахта. Противостояла словакам 395-я стрелковая дивизия 18-й армии, существенно превосходившая Подвижную дивизию по численности и вооружению. Вместе с тем большинство рядового состава 395-й СД были необстрелянными резервистами.

С момента прибытия Подвижной дивизии на новые позиции её визави из 395-й СД начали систематически «прощупывать» оборону словаков. Наиболее мощная атака была предпринята ночью 21 февраля, когда на позиции 6/21-й и 7/21-й рот ударили до двух батальонов красноармейцев при мощной поддержке артиллерии. То затихая, то разгораясь вновь, бой продолжался более 12 часов. В конце концов советская атака захлебнулась. Следующей ночью над позициями Подвижной дивизии появились бомбардировщики. До 26 февраля словаки пережили 47 налётов, зафиксировав 190 самолёто-пролётов, а их зенитчики записали на свой счёт один истребитель. На новой позиции командование дивизии продолжало придерживаться принципа ротации частей — так, в ночь с 25 на 26 февраля I/21-й батальон был выведен в резерв, а на позиции его сменил II/20-й батальон. Советские атаки продолжались, но потери Подвижной дивизии были незначительны: в феврале погибло 6 человек (в том числе один офицер), а 24 (включая одного офицера) получили ранения.

6 марта генерал Маляр отдал приказ о подготовке второго рубежа обороны. Для его сооружения привлекалось и местное население. Хотя современные словацкие исследователи всячески подчёркивают хорошие отношения, установившиеся у Подвижной дивизии с гражданскими, участившиеся случаи мародёрства вынудили генерала Маляра пойти на решительные меры. 17 марта был проведён осмотр личного имущества солдат на предмет обнаружения вещей, «конфискованных» у местного населения.

Усиление

Наличие на вооружении Подвижной дивизии нестандартных для вермахта образцов вооружения существенно осложняло снабжение боеприпасами. К тому же многие образцы уже не отвечали современным требованиям. В первую очередь это касалось противотанкового вооружения: 37-мм пушки были малоэффективными против танков Т-34 и КВ, поэтому уже в конце января немецкое командование безвозмездно передало Подвижной дивизии три 50-мм противотанковые пушки Pak 38, а несколько недель спустя — ещё три таких же орудия. 25 февраля в составе Подвижной дивизии сформировали противотанковый батальон, который возглавил сотник Франтишек Плоскуняк. Его 1-я и 2-я роты были лёгкими и включали по два четырёхорудийных взвода 37-мм пушек vz. 37, а в 3-й тяжёлой роте имелось шесть орудий Pak 38, также сведённых в два взвода. Кроме того, одна лёгкая противотанковая рота была введена в состав 11-го разведывательного дивизиона. В качестве противотанковых средств ближнего боя дивизия получила около 400 бутылок с «коктейлем Молотова», но ни одного случая применения их в бою отмечено не было.

В начале марта в распоряжение Подвижной дивизии прибыла 8-я тяжёлая зенитная батарея, ранее обеспечивавшая ПВО Мариуполя и располагавшая четырьмя 88-мм орудиями Flak 18. Её подчинили 11-му артдивизиону и использовали в качестве противотанкового резерва. По состоянию на 4 марта Подвижная дивизия имела шесть 100-мм гаубиц vz. 30, три 105-мм пушки vz. 35, девять 75-мм горных орудий vz. 15, четыре 88-мм и двенадцать 20-мм зениток, двадцать шесть 37-мм и шесть 50-мм противотанковых пушек, двадцать два 81-мм миномёта vz. 36 и три немецких 50-мм миномёта. Приданный 844-й артдивизион располагал шестью 150-мм гаубицами sFH 18.

Крайне остро стояла проблема обеспеченности транспортными средствами. Из 1483 моторных транспортных средств, числившихся за дивизией, исправными были лишь 389: 20 мотоциклов (из 220 числившихся), ни одного мотоцикла с коляской (числилось 24), 32 легковых автомобиля (из 247), 318 грузовиков (из 944), 7 санитарных машин (из 23) и 12 арттягачей (из 25). 8-я тяжёлая зенитная батарея осталась без тягачей, способных буксировать Flak 18 по бездорожью, после того как в середине января пришлось отправить на ремонт три имевшихся тяжёлых гусеничных тягача «Прага» Т-9. Помимо них, Подвижная дивизия располагала четырьмя лёгкими гусеничными тягачами МТН и семью средними «Прага» T-IV, а также одним трофейным СТЗ-5.

Весна на Миусе

5-6 марта советские войска вновь пытались атаковать позиции Подвижной дивизии. Все попытки прорвать оборону были отбиты при активном содействии артиллерии, в том числе пушек Flak 18. 13 марта сильному авиационному налёту подверглось село Степановка. Потери словаков были незначительны (один убитый и двое раненых), но населённый пункт сильно пострадал от пожаров. Отражая налёт, словацкие зенитчики сбили два советских самолёта. Вторая половина месяца прошла относительно спокойно: бойцов Подвижной дивизии лишь изредка беспокоили одиночные бомбардировщики У-2. Зато погода не баловала: после сравнительно комфортных 6-8 градусов мороза после 14 марта стрелка термометра опустилась до −25 °С. Мороз усугублялся метелями. После 24 марта началась оттепель. Местность быстро превратилась в болото, что существенно усложнило снабжение: например, артиллерийские боеприпасы подвозились дивизии со складов, расположенных в 30 км от позиций. Несладко приходилось и войскам Красной армии: Миус разлился на 500 м, и советские плацдармы на западном берегу оказались отрезанными. Их снабжение осуществлялось моторными и вёсельными лодками, охота за которыми сразу стала любимым «развлечением» для словаков.

Морально-психологическое состояние бойцов Подвижной дивизии оставляло желать лучшего. Тревожным звоночком стал первый случай дезертирства: 7 марта на советскую сторону перебежал Ян Врабель. 8 апреля дезертировал второй боец — Фердинанд Хлебаня, которому любовница из числа местного населения достала гражданскую одежду. Надо сказать, что этот процесс был обоюдным: только с 20 марта по 18 апреля на сторону словаков перебежало семь военнослужащих 395-й СД. Тем не менее вопрос ротации личного состава обрёл чрезвычайную остроту. Этот процесс удалось начать в апреле. 7-9 апреля в расположение Подвижной дивизии прибыла первая группа военнослужащих для замены, причём не из Словакии, а из состава Охранной дивизии, воевавшей против партизан (то есть имевших какой-никакой боевой опыт). Это позволило отправить на родину призывников 1939 и частично 1940 годов. Первым транспортом убыли солдаты 11-го разведывательного дивизиона, находившиеся на фронте ещё со времён существования Подвижной бригады.

20 апреля в штаб Подвижной дивизии, располагавшийся в Калиновке, прибыл новый-«старый» командир — Йозеф Туранец, ранее уже командовавший этим соединением в звании полковника, а теперь повышенный до генерала 2-го ранга. Он привёз весьма ценное пополнение — десять новеньких грузовиков «Прага» RV.

Передача командования заняла несколько дней, а в это время Подвижная дивизия готовилась к очередной смене позиций. Теперь словакам предстояло переместиться южнее, заняв часть участка дивизии «Викинг» (Гараны — севернее Голодаевки) и вернуться в состав 14-го моторизованного корпуса. Штабам дивизии и 21-го пехотного полка не пришлось менять своей дислокации — они остались, соответственно, в Калиновке и Гаранах. Штаб 20-го пехотного полка передислоцировался в Ново-Александровский, штабы артиллерийских частей (собственного 11-го артдивизиона и приданного 844-го) — в Малопетровский. По сути, Подвижная дивизия оказалась примерно на тех же позициях, которые занимала до середины февраля. Ширина её участка фронта составляла 15 км, то есть о создании сплошной линии обороны не могло быть и речи. Вся полоса обороны разделялась на три участка. Северный (Большое Мешково — Артёмовка — Гараны) занял I/21-й батальон с 2/11-й батареей, в центре расположился 11-й разведдивизион, а на юге (Белояровка — Колпаковка — Бишлеровка — Ново-Ровнополь) — оба батальона 20-го пехотного полка с 3/11-й батареей. Дивизионный резерв составлял II/21-й батальон; кроме того, на каждом участке имелся свой подвижный резерв силой до роты. 5/11-я батарея и 844-й дивизион обеспечивали общую артиллерийскую поддержку всей дивизии. Лёгкие противотанковые роты были приданы полкам, а тяжёлая вместе с 8-й тяжёлой зенитной батареей образовывали противотанковый резерв дивизии, располагаясь юго-восточнее Мариновки.

Дивизия заняла новые позиции к исходу дня 26 апреля, а на следующий день состоялась официальная смена её командира. Своим приказом от 6 мая 1942 года генерал Туранец распорядился приступить к сооружению второй линии обороны вдоль западного берега речки Ольховчик. Работы предполагалось проводить силами резервного батальона и сапёрной роты с привлечением местного населения. Выполнение этой задачи пришлось на некоторое время отложить: словаки столкнулись с необходимостью привести в порядок сооружения основной линии обороны, основательно запущенные эсэсовцами из «Викинга».

Генерал Туранец отмечал в своём дневнике, что принял дивизию от предшественника «в образцовом порядке», но в то же время подавляющее большинство солдат «хотели домой». Стремясь повысить боевой дух, комдив приказал создать в каждом пехотном батальоне и 11-м разведдивизионе ударные группы из добровольцев численностью 30-40 человек. Бойцы этих групп получали усиленное питание, по 20 сигарет в день, а также алкогольные напитки и дополнительные увольнения. На ударные группы возлагались наиболее ответственные и опасные задания: противодействие вражеским вылазкам, осуществление разведки боем, уничтожение тяжёлого вооружения противника и прочее.

Особого эффекта эти меры не имели. 20 мая на советскую сторону перебежал боец 5/21-й роты Михал Сташо. Три дня спустя он уже посредством громкоговорящей установки агитировал бывших сослуживцев последовать своему примеру. 21 мая дезертировал ещё один солдат. Но настоящим ударом для Туранца стал переход на сторону противника в полном составе (8 человек) отделения станковых пулемётов из состава 11-го разведдивизиона. В ночь с 26 на 27 мая бойцы добровольно вызвались сходить в разведку к советским позициям, но обратно так и не вернулись. Расследование показало, что и командир взвода, и командир эскадрона, и командир разведдивизиона знали о настроениях, царивших в подразделении, но никак им не противодействовали.

На «разбор полётов» в дивизию прибыл командир 14-го моторизованного корпуса генерал Виттерсхайм. Туранцу пришлось оправдываться, заявляя, что дезертировавшие бойцы «были заражены большевистской пропагандой» ещё до прибытия в дивизию. Определённая доля правды в этом была: 11-й разведдивизион получил пополнения из Охранной дивизии, чьи бойцы контактировали с советскими партизанами и считались менее надёжными, чем прибывавшие непосредственно из Словакии. После первых пополнений (в начале апреля) Подвижная дивизия в конце апреля-середине мая получила из Охранной дивизии 102-й пехотный полк, личный состав которого распределили между различными подразделениями. Ещё одной причиной дезертирства, по мнению Туранца, являлось наличие среди офицеров лиц чешской национальности, неблагосклонных к идее словацкой государственности. Тот же подполковник Берил, командовавший 11-м разведдивизионом, по мнению Туранца, был «хоть и немец, но на самом деле — чех». Комдив обратился со специальным рапортом к министру обороны с просьбой присылать на фронт лишь офицеров-словаков.

Туранец пытался противодействовать дезертирству самыми решительными методами. В частности, он приказал стрелять на поражение по солдатам, оставившим свои окопы и пытавшимся приблизиться к проволочным заграждениям. 14 июня этот приказ был подтверждён радиограммой из Министерства национальной обороны, уполномочивавшей командира дивизии, кроме того, принимать самые решительные меры (вплоть до расстрела) к «большевистским агитаторам» в среде солдат. Кроме того, Туранец требовал от офицеров постоянно находиться в окопах со своими бойцами, в особенности ночью. Однако попытки дезертирства продолжались и порой были успешными. Естественно, это не способствовало укреплению доверия к словакам со стороны немецкого командования. Характерный случай имел место в конце июня, когда словацкая полевая жандармерия задержала в Белояровке трёх украинских полицейских. Их обвинили в связях с НКВД и ведении среди словаков подстрекательских разговоров. На допросе полицейские заявили, что действовали по указанию гестапо, стремившегося проверить лояльность словаков. Немцы отрицали свою причастность, но украинцы не уступали. Лишь когда Туранец пригрозил расстрелять полицейских, гестапо созналось в причастности к этой истории и прислало своего представителя, который забрал задержанных.

В рамках подготовки к летнему наступлению вермахта словацкое командование пыталось усилить свою Подвижную дивизию — прежде всего это касалось артиллерии. Планами предусматривалось восстановить в составе дивизии полноценный артиллерийский полк с тремя дивизионами. Один из них следовало вооружить 105-мм пушками vz. 35, а два — немецкими 105-мм гаубицами leFH 18. Словакия в марте 1942 года получила первую партию таких гаубиц (24 единицы), но до осени они на фронт так и не попали, используясь для обучения в 11-м артполку в Жилине. Не удалось своевременно реализовать и план формирования танкового батальона для Подвижной дивизии (в составе двух рот лёгких танков и роты противотанковых пушек). 7 апреля в дивизию прибыл личный состав I/11-го артдивизиона, но без орудий (солдат и офицеров использовали для замены личного состава 11-го артдивизиона).

Единственным пополнением матчасти стали две 100-мм гаубицы vz. 30, прибывшие 15 июня с ремонта из Днепропетровска. Теперь 11-й дивизион имел состав, предусмотренный штатом (2/11-я и 3/11-я батареи по четыре гаубицы vz. 30, 5/11-я батарея с четырьмя пушками vz. 35). Через неделю в дивизию прибыл штаб 11-го артполка со штабной батареей и взводом связи, а также II/11-й дивизион. Впрочем, орудия этот дивизион получил лишь в октябре (!). Произошла и ротация некоторых частей: к началу июля 11-й разведдивизион заменили прибывшим из Словакии 5-м, а взамен 13-й лёгкой зенитной батареи прибыла 7-я. 8-я тяжёлая зенитная батарея была заменена 1-й, имевшей более современные орудия Flak 37. Несмотря на пополнения, численность личного состава дивизии сокращалась: 20 мая в ней служило 7033 человека (в том числе 235 офицеров), а 14 июля — лишь 6696 (204 офицера).

Крайне острой оставалась проблема автотранспорта. Пока дивизия находилась на позициях, его нехватку ещё можно было терпеть, но ввиду ожидавшегося наступления требовались радикальные решения. Существенного пополнения получить не удалось, поэтому Туранец прибег к оргштатным мероприятиям. Своим приказом от 7 июля он частично «демоторизовал» оба пехотных полка, разведывательный дивизион и сапёрную роту, оставив в них автомобили лишь для перевозки тяжёлого вооружения. Высвободившиеся грузовики были сведены в импровизированный «автотранспортный полк», состоявший из восьми колонн по 20 автомобилей. Их предполагалось использовать для челночного подвоза пехотных частей. Таким образом, накануне начала летнего наступления боеспособность Подвижной дивизии не удалось существенно повысить. В плане подвижности её можно было отнести к частично моторизованным, а по огневой мощи (прежде всего артиллерии и противотанковых средств) она сильно уступала немецким дивизиям.

Продолжение следует

---

Литература:

1. Axworthy M.W. Axis Slovakia. – New York. 2002
2. Kliment С.K. Slovenská armáda 1939-1945. – Praha: Naše vojsko, 2003
3. Mičianik P. Slovenská armada v ťažení protiv Sovetskemu Svazu. III. Rýchla divízia. – Bratislava, 2009